«Эти островки уже видны с берега»

«Эти островки уже видны с берега»

Кирилл Александров

b

Середина августа, Красноярск, площадь перед театром оперы и балета. Далее — набережная Енисея, уютные улочки центра, необычный дворик, шутливо названный «тектоническим» за причудливое расположение каменных плит, смещённых и деформированных неведомыми силами. Всё это время мы ведём оживлённый диалог с молодым драматургом, поэтом и главным редактором журнала «КОЛКО» — Василием Алдаевым. Говорим о региональной культуре, журналистике, тувинском фестивале Устуу-Хурээ и национальном колорите. Через полчаса после начала беседы, в ходе обсуждения темы странной связи музыки, религии и тюрьмы, понимаю, что уже бы давно пора начать вести запись. С этого момента и начали.

Василий: С тюрьмой связана биография многих известных артистов. Например, Александр Саржат-оол, который непонятно за что сел, а потом перевёл Библию на тувинский зык, выиграл в каком-то конкурсе, где за победу ему дали денег. Он потратил все эти деньги на приобретение музыкальных инструментов для тюрьмы и в тюрьме организовал музыкальную группу Амыр-Санаа. Или Владимир Ойдупаа Оюн — играл на баяне и пел горловым пением, отсидел больше пятнадцати лет, потом поверил в бога, стал записывать песни, и его именем назвали один из стилей горлового пения. [Через пару дней, в Новосибирске, я приобрёл книгу «Тува» Романа Сенчина и вместе с героем интервью рекомендую её всем неравнодушным прим. ред.]

Кирилл: А ты что скажешь о своём отношении к Богу?

Василий: Я уже давно исповедую некий пантеизм здравомыслия — могу брать из каждой религии или философской системы то, что мне кажется нужным, при этом не являясь адептом ни одной из них.

Кирилл: Достойная позиция. Возвращаясь к музыке — я так понял, ты вообще этникой увлекаешься?

Василий: Да, но я очень разную музыку слушаю. Этническая мне в достаточной мере приятна и хочется с ней контактировать. Не могу сказать, что я меломан, потому что очень избирательно к выбору музыки подхожу, но контактирую с большим количеством жанров и география моих музыкальных предпочтений тоже достаточно широка.

Кирилл: Интересно. Просто у меня, например, склонность к какому-то анализу, к изложению в определённой форме своих мыслей корнями уходит в 2005-2007-й год, в эпоху форумов, в основном, музыкальных. В эти года (у меня — в эти, у кого-то, возможно, раньше) сложилась интереснейшая культура коммуникации вокруг музыки. Во-первых, музыку тогда надо было где-то найти — Last.fm только-только появился, то же с bandcamp.com и другими ресурсами. Порой тебе необходимо было «нарезать» музыку на болванку у человека, который в твоём городе такой один. А где найти этого человека?

И ты лезешь на тематический форум (конкретно в Уфе это, например, ныне почивший ЗвукВокруг, РокУфа), где размещались рецензии на альбомы, фильмы, отчёты о мероприятиях, шло развёрнутое обсуждение музыки, событий, явлений. Если ты просто писал в посте «ништяк», «окей» или ограничивался смайликом, то тебя банили, гнобили, ставили минусы в репутацию и всячески воспитывали, объясняя, что ты не прав, и так делать не надо. И если ты человек осознанный хоть в какой-то степени, и что-то в этой жизни тебе не безразлично, то задумаешься и начнёшь как-то формулировать мысли, анализировать происходящее, писать большие, продуманные посты. Другими словами, в эту культуру грамотно выстроенного общения впишешься. Так вот оно со мной и произошло в возрасте пятнадцати лет, я понял, что надо как-то свою позицию формировать, обозначать, и это здорово. Потом эта позиция пересечётся или не пересечётся с другими, начнутся дискуссии — и пошло-поехало. То же самое на базе фильмов, книг, вопросов программирования и приготовления шарлотки. Потом люди знакомились, общались на другие темы (на каждом подобном форуме был раздел «комьюнити»), образовывались тусовки, которые существуют и поныне, потому что их объединяет некая изначальная идея — музыка, которую они слушают, мероприятия, спорт и так далее. И ось этой коммуникации — такое вдумчивое отношение к происходящему, склонность мыслить и выражаться развёрнуто.

 

Я уже давно исповедую некий пантеизм здравомыслия — могу брать из каждой религии или философской системы то, что мне кажется нужным, при этом не являясь адептом ни одной из них
 

Василий: Да-да, хорошо поставленная вежливость.

Кирилл: Да. И каждый вырабатывает свой стиль какой-то, «фишечки», приёмы. Где-то грамотно пошутил, где-то цитату привёл. Очень ценилось это. И по сей день ценится. И тот язык, который я приобрёл со временем, зарождался там.  А сейчас с этим проблемы — мессенджеры, социальные сети и в целом упрощённая культура общения сводит на нет попытки рефлексии и какого-то более ответственного подхода к слову. Но всё то, о чём я говорил выше, я вижу в «КОЛКО». И у тебя, думаю, тоже на почве музыки стала склонность к работе с текстом появляться, нет?

Василий: На самом деле странные корни у моего текста. В пятом-шестом классе я написал две порно-поэмы. Я тогда много читал всяких анекдотов без разбора — видел книжку и покупал. Как-то мне в руки попал журнал «Вокруг смеха», где проходил конкурс на продолжение очень похабного стихотворения про рыжего попа. И меня это заинтересовало, я написал сначала одну большую такую поэму, а потом вторую. Естественно, я не успел ни к каким срокам конкурса, зато на бис читал эти стихи дворовым пацанам по несколько раз на дню. Потом мама нашла и сожгла (по её словам) эти тексты.

Дальше стал писать двустишья, четверостишья. А в две тысячи восьмом году на Ночи Музеев у нас была в городе хорошая поэтическая программа — читал Родионов, Никонов, Кузьмин, ещё какие-то люди. Тогда это меня привлекло уже сильнее, и я стал более осознанно подходить к текстам. После этого произошло несколько внутренних революций, в моменты которых наступал перелом, и заново отстраивался более чёткий, более искренний поэтический язык.

Потом мне стало скучно, когда я сидел в кофейне с друзьями, отвлёкся, и совершенно случайно написал первую нанопьесу. Дальше уже пошли большие тексты. В прошлом году я ездил на «Любимовку» с одним текстом, в этом году тоже пригласили [на момент публикации интервью Василий уже вернулся из Москвы, где в рамках фестиваля его пьеса была презентована в форме читки]. Участвовал в конкурсах, попадал в лонглисты, в красноярском фестивале «Драма. Новый Код» занял первое место, постановки пьес организовывались. Волну поймал, одним словом.

А вот как поэтический текст сейчас может существовать лишь в форме текста — я себе не очень представляю. Он может «выглядеть», но он не будет «звучать». А в последнее время меня интересует именно какая-то звукопись, пытаюсь соединить голос, ритм и повествовательную часть, чтобы всё это не рассыпалось. При таком подходе, людей, которые могут понять и принять подобную форму, становится гораздо меньше. С другой стороны, они пытаются действительно что-то в себя впустить из этого текста. И мне было бы интересно дальше как в драме, так и в поэзии продолжать попытки передачи не прямого события, а скорее внутренних ощущений, которые это событие сопровождают, некие чувственные слепки. Получается рефлексия, которая имеет не прямую форму, а какие-то импрессионистические черты — ряд таких мазков, которые вроде бы даже не всегда друг с другом связаны, но, тем не менее, передают состояние и за счёт каких-то ассоциаций и неявных связей могут передать это состояние достаточно глубоко, погрузить человека в пространство стихотворения.

Кирилл: На самом деле, это ведь распространённый подход в современном искусстве. У нас недавно выходило интервью с Надей Захаровой, с ней общались Василий Бородин и Сергей Сдобнов — думаю, знакомые тебе фамилии?

Василий: Да, конечно.

Кирилл: Так вот там потом дискуссия в комментариях завязалась о том, что в произведении искусства автор передаёт нечто имманентное, сидящее где-то глубоко внутри, на уровне ощущений, и высказать это напрямую не представляется возможным, так как мыслим мы словами и предложениями, а их не всегда хватает. И вот в живописи получаются мазки, которые наводят на мысль, что это рисует, например, обезьяна или какое-то другое животное.

Здесь единственный вопрос у меня возникает — ты ведь хочешь этим делиться, значит ли это, что ты считаешь это чем-то действительно интересным, уникальным, способным расширить сознание, может, что-то изменить к лучшему или к худшему в человеке. Скажем так, задача понятна, а вот сверхзадача в чём?

Василий: Расширить инструментарий восприятия. В идеале. Это сродни каким-то шаманским актам.

Кирилл: Ну органов чувств-то у нас точно не прибавится.

Василий: Это да. Но инструменты не всегда должны иметь какой-то физический эквивалент. Я говорю о возможности обрабатывать образы нетипичным способом — впускать их не подвергая обработке логикой. Многие грешат тем, что пытаются в первую очередь логически всё осмыслить, в том числе и стихи, они видят красоту словесных сочетаний, красоту звуков, но не позволяют этому перейти в какую-то интуитивную форму, которая может действовать без дополнительной обработки.

Кирилл: Я понял тебя. То есть в данном случае мы задействуем мозг не как инструмент обработки сигналов, а непосредственно как орган чувств.

Василий: Да, да. Именно. Мне дополнительно интересно с этим работать так, чтобы избегать аналогов — узнавая, что где-то есть что-то похожее, я не вдаюсь в подробности, а наоборот, всячески сторонюсь информации о том, как это «похожее» существует и в какой форме. Пытаюсь учиться сам.

Кирилл: Чтобы эпигонства избежать.

Василий: Более того, чтобы избежать даже случайного сходства. Если оно будет случайным, то пусть оно будет совсем случайным. Не хочу иметь контакта с чем-то подобным (в достаточно глубоком понимании слова «контакт»).

Кирилл: В наш век постмодернизма уже никому не докажешь ничего.

Василий: Это да.

Кирилл: Дальше вопрос, который волнует меня, нас и всех неравнодушных — а как доносить подобное искусство до людей? Мы с тобой говорили об отсутствии культуры потребления культуры конкретно в Красноярске, где ситуация схожа со многими городами России. Как её формировать, что делать для того, чтобы «непростые» произведения искусства были доступны для восприятия широкому кругу читателей?

Просто есть, например, такой сетевой поэт Арчет. Я как-то писал статью, где сравнил сетевую поэзию в её нынешнем виде, так уж вышло, с фастфудом. Речь шла о том, что эти простые и понятные, зачастую талантливо написанные стихи действительно способны найти отклик в читателях, вызвать эмоции. И складывается так, что ты получаешь от этой поэзии ровно то, чего хочешь, и все довольны. Быстро, просто, легко и приятно.

Так вот от Арчета я получил отзыв, в котором он этот тезис подтвердил и сказал, что да, мол, всё так, просто я в первую очередь популяризатор и, прежде чем люди будут готовы есть сыр с плесенью, пусть сначала просто поймут, как механизм восприятия стихов функционирует, попривыкнут, а потом им самим в Макдональдсе надоест, и тогда я буду публиковать действительно стоящие тексты, которые пока ждут своего часа. Так и ведёт он пока своего читателя на запах гамбургера, как Нильс на звуки флейты.

Василий: Это сомнительное утверждение, потому что, во-первых, не факт, что те самые «стоящие» тексты сильно отличаются от того, что публикуется сейчас, а во-вторых, это, на мой взгляд, наоборот, вредительство, потому что сетевых авторов много, их становится всё больше и больше, и люди, привыкая это видеть, вписывают подобную поэзию в абсолютную категорию, так же как люди старшего поколения, увы, зачастую вписывают поэзию в три категории «О! Пушкин», «О! Бродский» и «О! Маяковский». И это ловушка. Представьте: «О! Арс-Пегас», «О! Вера Полозкова». Всё, это приговор, немногие из этого выбирались. Невидимая тюрьма.

Кирилл: А что делать?

Василий: Тот, кто должен в определённый, нужный для себя момент, столкнуться с определённой культурой, — тот обязательно столкнётся. И нельзя насильно человеку что-то подсовывать. Если есть какая-то тусовка, мероприятия — отлично, больше и не надо. Плюс самый логичный способ распространения — интернет, специализированные сетевые, да и печатные издания, которые допускают существование подобных текстов. Фестивали свою роль играют. И люди, которые мало-мальски интересуются чем-то подобным или ещё не интересуются, но уже внутренне готовы к этому, так или иначе наткнутся на это. Эти островки уже видны с берега — нужные люди найдут их и, возможно, разобьют там свой лагерь. Или нет, скажут, что Пушкин лучше был, «Я помню чудное мгновение…», а ваше мгновение какое-то херовое.

Кирилл: Здесь же дело ещё в образовании, в том, что закладывается вместе с остальными сегментами базиса мировосприятия, и, возможно, именно там стоит искать пути. Я путешествовал по Сибири — там ведь беда с этим, люди чудесные, душевные, но в культурном плане, простите, «недалёкие», и сами об этом с прискорбием говорят. Не хватает интеллектуального багажа для восприятия современной культуры.

Василий: Всё, что мы можем, — предлагать. Если материал выложен на каком-то форуме или другой специализированной площадке, то можно говорить о том, что это уже предложено. Другой вопрос в том, как потенциальному читателю, потребителю культуры дифференцировать, что же предназначено именно для него, ведь разнообразных текстов так много. Но это уже остаётся на совести потребителя. К тому моменту, как он решит открыть для себя новое в искусстве, согласится воспринять неприемлемый до этого вид текста, у него уже должен быть какой-то ориентир.

Кирилл: Журнал «КОЛКО» что-то делает для этого?

Василий: Да, мы именно предлагаем. Причём предлагаем то, что в Красноярске никто кроме нас не предлагает. Мы стараемся знакомить читателей с теми явлениями культуры, которые не всегда находятся на слуху. Например, у нас был материал про «новую волну казахского кинематографа» [КОЛКО №5-6, стр. 74], про которую даже казахи далеко не все знают. Хотя это было прекрасное, волшебное явление. Писали про «неон-нуар» [КОЛКО №7, стр. 62] — если почитать имеющиеся в интернете русскоязычные источники, можно подумать, что сейчас пошла только первая волна неон-нуара, и снято только три-четыре фильма. А на самом деле в первой волне было более тридцати фильмов, и сейчас идёт уже вторая, плюс есть большое количество фильмов с элементами этого жанра. Предлагаем явно и неявно, говорим о том, что есть в культурном поле явления, которые не до конца себя раскрыли. Возможно, об этих явлениях уже начали забывать, и иногда не до конца понятно, зачем они вообще существуют — со временем информация искажается, а мы стараемся быть объективными и просто предлагаем взглянуть на интересные, на наш взгляд, феномены культуры, иногда делаем попытку посмотреть на них с новой стороны.

Кирилл: Когда журнал появился, то у него наверняка была некая изначальная идея — насколько она видоизменилась в процессе реализации проекта? Присутствует ли элемент фрустрации, если подводить какие-то промежуточные итоги за год работы издания?

Василий: Как сказать, основная идея была в том, чтобы опять же предлагать современную и, что важнее, своевременную культуру, которая существует вне времени, но может быть актуальной именно в данный момент для тех или иных представителей рода людского. В корне эта идея не изменилась, разве что деформации и правке подвергались какие-то составляющие части проекта, как, например, сам формат журнала. Последний номер имеет отличия от первого — он укрепился, обрёл более устойчивую форму. У нас появились новые авторы, в том числе из других стран — из Сербии, из Украины.

Первое время нам присылали очень разные тексты, причём на большинство этих текстов было сложно даже просто смотреть. Сейчас всё серьёзнее, глубже.

Тем печальнее нынешняя ситуация, когда у нас, по всей видимости, будет вынужденная пауза после выпуска сентябрьского номера в связи с отсутствием финансирования.

Кирилл: Я так для себя до конца и не определил — насколько понимаю, КОЛКО это ведь не андеграундный проект?

Василий: Ну как, редакция-то понимает, что по наполнению мы зачастую очень далеки от массовой культуры, предлагаем достаточно маргинальные её образчики (к которым даже авторы иной раз боятся притронуться). Но, тем не менее, мы предлагаем в основном что-то из промежуточной прослойки между массовым и элитарным (в определённом смысле), не отрицая ни первого, ни второго. Всё для всех, если кому-то это нужно.

Кирилл: При этом вы не особо-то про Красноярск пишете.

Василий: Ну почему, про Красноярск тоже. У нас нет формата анонсов мероприятий, точно так же, как нет отчётов об этих самых мероприятиях, но периодически возникают какие-то авторские материалы в формате контролируемой рефлексии о чём-то, но это не есть классическое описание произошедшего события, подобные материалы приобретают какую-то околохудожественную форму.

Вообще это очень тонкая грань — между публицистикой и художественным текстом. Иногда эта грань нарушается и читатель может перестать понимать текст, а то и испугаться.

 

Тот, кто должен в определённый, нужный для себя момент, столкнуться с определённой культурой — тот обязательно столкнётся. И нельзя насильно человеку что-то подсовывать
 

Кирилл: Для этого есть редакторская политика. Бывает такое, что ты говоришь, мол, это слишком художественный текст, добавь-ка чего-нибудь рационального?

Василий: Наоборот, я стараюсь в другую сторону перевесить, чтобы это не было типичным журнальным текстом. Рационального и так слишком много вокруг, в том числе — в наших авторах, и это нужно как-то выравнивать.

Кирилл: А как точки распространения реагируют, когда приносишь им журнал?

Василий: Некоторые проявляют что-то вроде восторга, кто-то спокойно относится. Особый интерес проявляют инди-книжные магазины. [На самом деле инди-книжный в Красноярске на данный момент один — http://www.bakenbooks.com/.]

Кирилл: Не только в Красноярске журнал распространяется?

Василий: В основном — в Красноярске, были отправки во Владивосток, в Питер, в Москву, в Нижний Новгород. Ещё немного в Сербию отослали и на Украину.

Кирилл: При этом в жизни журнала сейчас наступил непростой период.

Василий: Да, мы сформировались, но теперь необходимо устоять. Сейчас много журналов закрывается, какие-то начинают выходить на ужасной бумаге — всё это не добавляет оптимизма, но мы надеемся на лучшее.

Кирилл: А есть какая-то обратная связь, то, что помогает верить, что всё не зря?

Василий: Да, постоянно пишут или при личной беседе спрашивают, когда выйдет новый номер, о чём он будет. Авторы присылают материалы, причём достаточно большие, серьёзные тексты, предлагают новые идеи. Что с этим всем будет дальше — посмотрим.

Кирилл: А кого можешь ещё выделить из журналов подобного рода, неофициальных?

Василий: Есть неплохой журнал «Шо», конечно же «ОМ» и «Птюч», которые перестали существовать как журналы, но как культурные явления они всегда с нами. Ещё есть классный украинский журнал «Наш».

Кирилл: А у тебя есть видение того, каким должен быть идеальный журнал, и как дальше эта, близкая нам обоим индустрия, будет развиваться? Что там должно быть — художественные фотоработы, проза и поэзия, аналитические статьи, эссе; как это всё должно выглядеть, сочетаться или, может быть, всё совсем по-другому?

Василий: Тяжело сказать. Есть журналы, ориентированные только на фотопроекты, вроде «Россия без нас», есть, например, «Митин журнал», выпускаемый в Твери и ориентированный только на текст. Он выходит, дай бог, несколько раз в год, но там и формат соответствующий, около шестисот страниц. Существует «Метрополь», который кому-то нравится, а кому-то нет. У нас, кстати, с «Метрополем» странная синхронность — в течение пары недель, а то и месяца, я или кто-то из наших авторов вынашивает идею текста, садится за него — и тут же такой текст выходит на «Метрополе».

Кирилл: Это то, о чём мы как-то говорили с тобой, — идентичность на уровне коллективного бессознательного. У нас то же самое — мы сделали рубрику «Конспект» в «Стенограмме», и через месяц у «Воздуха» появился подраздел с таким же названием. Потом мы хотели запустить печатную версию нашего издания и первый номер посвятить теме «Аутсайдеры» — тут же вышел «Метрополь» с этим заголовком, и мы загрустили настолько, что печатной версии «Стенограммы» нет до сих пор.

Василий: У нас тоже было пересечение с номером про аутсайдеров, когда готовился материал про «лоунер-фолк» [КОЛКО №3, стр. 42]. Интересно вообще делать подобные статьи. Например, когда я писал про «новую волну казахского кинематографа», я просмотрел около пятидесяти фильмов, когда изучал «неон-нуар», просмотрел около семидесяти фильмов. Повезло, что времени много свободного было — около двух месяцев.

А ещё мы как-то нашли в блоге какого-то португальского художника фото с изображением Достоевского, очень труднодоступное — о нём всего несколько упоминаний в гугле, думаем: «О, используем!», и через несколько номеров в «Метрополе» появляется это изображение. Иногда даже обидно, но в принципе это нормально — видимо, мы просто в одном озере плаваем.

P.S. Сентябрьский номер «КОЛКО» вышел в срок, и с ним можно ознакомиться, например, здесь — http://issuu.com/kolkomag. Следующий, увы, ждём не раньше, чем через полгода. 

Фотографии Дуу-Дарый Тюлюш, Олега Минаева, Анны Поляковой и Анны Крус.

.