В этом есть что-то панковское

Мы продолжаем покорять дальние племена и страны. «Стенограмма» обратилась к непривычной для себя теме — дизайну. Николай Чикишев и группа дизайнеров из Владивостока «Союз Река» поговорили о русском стиле и коварном минимализме.

Николай Чикишев: Когда я наткнулся на ваш паблик в контакте, то сначала подумал, что вы крутые столичные ребята. И не ожидал увидеть месторасположением Владивосток. Простите за снобизм, но я с приморскими дизайнерами не знаком, поэтому так подумал. Вы как-то признались, что выбрали название из-за звучания. Река — понятно. А в союзе вы уживаетесь?

Александр Баев: Да, это наше, так сказать, мироустройство коллектива, где нет кого-то главного и где всё строится на коллективном решении поставленных задач.

Николай: Вот есть у меня чувство, что в современном поколении графиков-художников-дизайнеров какой-то графический провал. Те афиши, которые вы делаете, напоминают 20-30-е, я обожаю их, недавно видел выставку киноафиш того времени. И в паблике ссылаетесь на Билибина, Гончарову, Головина и т. д. Традиция так важна для вас? На кого вы ориентируетесь?

Ярослав Максимов: Да, одна из таких важных штук для нашего союза (что, кстати, отражено в нашем брендинге) — это рефлексия на тему русской культуры вообще. Лого у нас стилизовано под псевдославянскую вязь. Ну да — весь современный графический дизайн многим обязан такому общечеловеческому прорыву как русский авангард. Мы его любим, изучаем, возможно, что-то интегрируем в свои работы.

Полина Шуева: То, что мы выкладывали о Гончаровой, Билибине, и вообще вот это всё, — просто нравится нам. Это такой элемент паблика о прекрасном, который мы когда-то пытались вести. Не могу сказать, что это вектор развития всей нашей работы, но в чём-то определенно вдохновляет. Из таких штук сформировано наше видение мира и графики, безусловно.

Николай: Когда я писал про провал, я подразумевал именно отсутствие у современных дизайнеров стиля. И вкуса, кстати. А возможно вообще использовать эту русскую тему сейчас не в стилистике Гоши Рубчинского и Дениса Симачева, а адекватно, без профанации?

Полина: Думаю, да, если грамотно подходить к её использованию. В данный момент [русская] тема сама по себе стала китчем, что бы из себя ни представляла. Но это не плохо, пройдёт время, когда она в моде, и останется рефлексия по поводу культурного наследия нашей страны. Это такая огромная неисследованная территория, очень интересная.

Симачев — очень примитивный путь использования каких-то истоков в коммерческих целях, а Рубчинский крутой, у него всё сделано так, как надо.

Николай: Хотя Рубчинский совсем не привязан стилистически к какой-то одной теме, да.

Ярослав: Это суперсложная штука, которая, по моему мнению, ещё не решена. По большому счёту, русская графическая традиция как чисто национальное самобытное явление прервалась с Петром. Ну и само собой, сейчас либо невозможно адекватно интегрировать те же, например, славянские шрифты, чтобы это не выглядело как реклама тупого кваса, либо архисложно, повторюсь. Это большое поле для исследований и экспериментов.

Николай: Я тут думал, что многие визуальные художественные языки были у нас придуманы довольно поздно: та же хохлома, или матрёшка, которая вообще японская вещь и была переработана в начале 20 века. Сейчас это смотрится как нечто устоявшееся. И последний понятный и органичный язык у нас — советская символика.

Ярослав: Да, мы её тоже иногда используем. Графически она и правда чудовищно сильная. Часто чешутся руки использовать этот мощный инструмент, несмотря на отвратительную идеологию и вот это всё.

По большому счёту, русская графическая традиция как чисто национальное самобытное явление прервалась с Петром

Николай: Согласись, что от неё все уже устали, и тема замылена.

Ярослав: Это так. Но есть всякие неочевидные штуки, и их клёво искать. Не сказать, что это только про графику, скорее — про артефакты исторические: например, на наших футболках был элемент принта — начало латинизированного русского алфавита. Тоже родом оттуда, и мало кто знает, что были серьёзные намерения латинизировать русский язык. Это дико любопытно и показательно, как мне кажется.

Николай: Может, с авангардом случилась такая вещь: он был настолько революционным, что подмял под себя всё остальное. И сегодня нам приходится оглядываться на других, чтобы создать что-то своё. Вы вырабатываете отличный графический язык, который во многом китчевый, нет?

Ярослав: Да, мы до сих пор ищем какой-то устоявшийся свой графический язык. Нас, как и всех дизайнеров, часто болтает из стороны в сторону. Одно время мы прям сильно угорали по всякому баловству и китчу, это так.Николай: А как, кстати, влияет на вашу работу город? Удаленность от Москвы, под боком японцы, азиатская культура.

Полина: Город играет одновременно и злую, и добрую шутку. Получается, что из-за низкой конкуренции и  нашего качественного уровня довольно быстро получается добиться внимания клиентов и «околоуспеха»; но тут нет хороших примеров, хороших школ, тут нет ничего, что способствовало бы профессиональному развитию. И низкая конкуренция тоже не помогает стать лучше. Когда ставишь себя в некомфортные условия, появляются лучшие работы, поэтому мы уезжаем.

Ярослав: Мне очень нравится Владивосток. Я люблю его ощущать таким оплотом европейской (уже ушедшей когда-то) России на востоке. Много красивой архитектуры, ландшафт и море — это очень клёво и вдохновляет. Сам не из Владивостока, много где побывал и очень точно ощущаю владивостокскую идентичность. У города есть своё лицо, это безумно ценно, особенно человеку, который родился в новом советском городе [Набережные Челны].

Полина: Азия в свою очередь повлияла на формирование графического вкуса и какой-то странной, но комфортной среды. Я думаю, у нас везде много азиатского, пусть даже подсознательно.

Николай: И ещё это смещение с дореволюционным Владивостоком, мне кажется, у вас это чувствуется (хотя ни разу не был там). Может, этому помогло то, что в советские времена он [Владивосток] был закрыт.

Ярослав: Да, тут такое дело: при всех своих достоинствах город, конечно, сильно испорчен и советским временем, и современностью, но опять же тем ценнее и заметнее то, что осталось.

Николай: Собираясь в Москву, вы изучаете работы москвичей? Других российских дизайнеров? Или вам важнее опыт международный, немцев, британцев, японцев?

Александр: Оглядываешься на запад, но живешь среди русских. Невозможно, наверное, выделить какой-то определенный ориентир. Ясно, что запад со своей богатейшей культурной основой задает векторы, но хочется всё же развивать самобытность, формировать русский графический дизайн. Конечно, особенно интересны и приятны многие отечественные лица и проекты.

Ярослав: Ой, мне кажется, наши вкусы супер банальны. Я люблю группу S I L A. Владимир Шрейдер, конечно, очень крутой. Из такого холодного технологического дизайна — Бюро Горбунова. Ильей Бирманом можно только восхищаться. Еще Антон Реппонен (можно назвать его русским, интересно?), Анна Кулачек, студия WHITE RUSSIAN. Может, кого-то забыл.

Александр: Забыл! Как же ReadyMag, на который мы просто молимся.

Ярослав: Ну это боги из S I L A, как раз.

Николай: А вот про это поподробнее.

Ярослав: Про ReadyMag?

Николай: Ага, если они такие боги.

Ярослав: Ну это просто такой продукт. Супербудущее, на самом деле: платформа для публикаций в интернете, где проектирование происходит в браузере. Уже не представляю свою жизнь без него.

Николай: В смысле, всё гениальное — просто, ты это хочешь сказать?

Ярослав: Получается, что так. Куча лишних сущностей отпадает. На примере ReadyMag мне видится путь всего софта в будущем. Всё сразу и в браузере. Мне не нужно ничего устанавливать, он простой как пять копеек, лёгкая совместная работа над проектами, мгновенная публикация и полная свобода. У Ильи Бирмана есть отличная статья на эту тему. Тем круче, что это проект от наших соотечественников и без аналогов в мире. Сталкиваясь с ним, видно, насколько современный инструментарий графического дизайнера — архаичная штука. Мы ненавидим Adobe.

Александр: Достойные аналоги есть, но почему-то и близко не такие развитые и удобные.

Николай: Как вы думаете, простота в дизайне — не обезличивает ли она эстетику? Она теряет специфику, национальную ли, культурную.

Ярослав: Это так. Сейчас все очень похожи друг на друга. В утилитарном дизайне, в пространстве искусства, я думаю, всегда можно найти пути идентификации, авторской там или национальной.

Всё — следствие упрощения инструментария, киберпанк про дизайн — high tech, low life в мире графики

Николай: Но этот вездесущий минимализм старательно стирает границы, которые сохраняют разнообразие. Я хочу сказать, что идея дизайна об эстетической самоценности любой, самой утилитарной вещи приводит к такой современной стерильности: когда ты не понимаешь, в чём смысл использования дизайна в той или иной области. Поэтому он [дизайн] может сначала поглотить весь мир, а потом в нём раствориться и кончиться.

Ярослав: Если говорить только об эстетике, то уверен, что всё это преходящее и уходящее. Конечно, что-то останется с нами и естественно интегрируется, но все стили с нами точно не навсегда. Только очень странный человек будет в стиле рококо оформлять офис. Твое замечание точное, и нам самим пришлось с этим столкнуться.

Николай: Каким образом?

Ярослав: Это было при разработке нашей новой айдентики. Когда уходишь с головой в проектирование, то уже не понимаешь, зачем вообще нужен логотип, фирменный паттерн и т. д. Всё кажется излишним и доходит до этой тотальной стерильности. С другой стороны, когда смотришь на повсеместное отсутствие эмоциональной (или хотя бы какой-нибудь) айдентики у всех дизайнеров, ты их точно понимаешь, но осознаешь, что конечно — это не круто, нужно искать свой графический язык.

Модернистская эстетика очень привлекает, когда ты только начинаешь быть дизайнером. Тебе кажется, что ничего лучше на свете нет. Я сейчас осознаю, что от этого нужно бежать.

Николай: Модернизм привлекателен в любой области, но от него мало что остается потом.

Ярослав: Да, это парадокс. Люди и природа не вписываются в идеальный модернистский мир. Для модернизма было бы клёво, если бы людей не было. А мы любим людей. Некоторых точно.

Николай: Идея модернизма и состоит в конструировании своего мира, который слабо соотносится с утилитарными потребностями. Хотел вернуться к обсуждению поиска языка. Вы выпустили «Продукты» [календарь], это тоже своего рода попытка найти его среди провинциальной культуры. Я думаю, вы знаете о журнале «Россия без нас». И этот прием: намеренное обращение не к гламуру и скрепам, а низовой культуре — и есть правдоподобная попытка построить новый визуальный язык. С коврами, продуктовыми магазинами и девушками, уплетающими шаурму.

Ярослав: Да, лично я считаю это чрезвычайно любопытным методом, не самым очевидным и очень выразительным. Вообще «Продукты» — проект, скорее, Дениса Коробова. Это его серия фотографий, а мы лишь попытались в намеренно отвратительной графике календаря как-то отразить дух окружающей нас сферы культуры, про которую не слишком приятно говорить. Да и обращать внимание.

Николай: Но почему-то к ней возникает интерес, и это то ли поиск национальной визуальной идеи, то ли попытка посмотреть правде в глаза. Айдентика «Стрелки» хороша, но кроме неё существуют торговые центры в Рязани и Костроме, сплошь увешанные каким-то графическим тленом. И этот тлен обрушился после неплохого, надо сказать, советского опыта.

Ярослав: Всё — следствие упрощения инструментария, киберпанк про дизайн — high tech, low life в мире графики. Процент профессионалов среди тех, кто теперь отвечает за графическую составляющую наших городов, существенно снизился. Почему? В нашу сферу пришло огромное количество людей, кто хотя бы что-то понимает в графическом редакторе. Это всё очень интересно исследовать, но тут вряд ли можно говорить о национальной идее. Судя по моему опыту, так почти везде.

Николай: Да, согласен, в этом есть что-то панковское.

Ярослав: Ну и жэк-арт туда же. Естественное дикое желание человека влиять на мир + отсутствие каких-либо навыков и знаний = лебеди из покрышек, в лучшем случае.

Николай: Я думаю, во многом это следствие большого количества свободного времени и какой-то неистребимой веры русского человека в невозможность коренных изменений. И последний вопрос всем: скоро грянет буря? Потому что затишье продолжается.

Ярослав: Это наша боль. Я уже говорил о том, что, проектируя собственную айдентику, мы впали в кризис — то же происходит с нашим сайтом и портфолио. Делать что-то для себя — это самое ужасное, что можно представить. Сейчас для нас начинается настоящий период штормов и перемен, мы переезжаем всей командой в Москву. Положение обязывает, наконец, доделать все запланированные проекты.

Николай: Тогда будем ждать вас в столице.

Фотографии взяты из архива проекта.