Угореть и внимательно послушать

Кирилл Александров: Во-первых, мне интересно вот что: та музыка, которую ты играешь, которую продвигает лейбл «ТОПОТ» и вокруг которой собралась уже довольно немаленькая тусовка любителей — как её можно коротко назвать, обозначить и можно ли? Я так и не смог лично для себя термин подобрать — во всех анонсах, отзывах и комментариях фигурируют определения «академическая», «импровизационная», «экспериментальная», «композиционная», «авангардная» в разных сочетаниях. Возможно, есть какое-то универсальное название, которое поможет нам очертить границы того, о чём мы будем сегодня говорить?

Константин Сухан: Недавно только говорили об этом с ребятами — сложно здесь какое-то чёткое определение дать. Академическая музыка — это вроде как то, чем ребята из консерватории занимаются, что-то закрытое, элитарное. Импровизационная музыка — это очень широкий термин, под него очень много всего подходит, в том числе то, чем я в основном занимаюсь. Самому музыканту тяжело однозначно определить своё направление, если только он не играет всё время в одном конкретном стиле. Если же музыкант не занимается чем-то конкретным, то общий жанр практически невозможно определить. Можно сказать, что этот его стиль включает в себя характерные черты многих других стилей, а можно сказать, что это особая самостоятельная вещь, на текущий момент крайне бесформенная, абстрактная, которую даже и не назвать никак.

Я бы так сказал — мы занимаемся музыкой, вот и всё. Я занимаюсь, по крайней мере. «ТОПОТ» издаёт разную музыку, мы издавали и вполне конкретный джазкор, и академическую импровизационную музыку, и что-то близкое к рок-музыке. Большинство наших релизов можно более-менее однозначно отнести к какому-то жанру. Но обобщить всё это нельзя.

Кирилл: Но есть же какая-то магистральная линия, что-то вы хотите выразить, выпуская тот или иной альбом, нельзя же сказать, что вы мечетесь между произвольными музыкальными направлениями.

Константин: Ну, здесь всё немного по-другому строится — со всем, что мы издаём, мы каким-то образом знакомы, знакомы с этими людьми. Как всё начиналось — первый релиз «ПоЧеСуСы» был записан на выставке «Фарш» в депо Курского вокзала. Это был двадцатиминутный сет, самым важным и интересным в котором было звучание самого вокзала. И мы не знали, что с этой записью делать, тогда ещё лейбла не было. А потом появился лейбл, и решили первым делом как раз её издать. Потом постепенно стали появляться идеи для новых релизов, но всё это больше зависит просто от того, что попадёт нам в руки, понравится и как-то подтолкнёт к тому, чтобы это издать. Обычно всё само складывается.

И вот поэтому у нас в последний год наступил период затишья, потому что само собой ничего не складывалось, а энтузиазма в достаточной степени никто из нас не проявил для того, чтобы оно сложилось. Но на данный момент период затишья закончился, и «ТОПОТ» выпускает первого июля второй диджитал релиз, в котором поучаствовал я и Антон Колосов (который будет презентован 2 июля в китайском лётчике «Джао Да»). В июне был выпущен техно-дуэт Andron Nikolaev. Это диджитал, но планируется издание CD и пластинок, но все подробности пока держим в секрете.

Но если возвращаться к жанрам, то можно, наверное, обобщённо сказать, что мы тяготеем  к импровизационной музыке в целом, не к чему-то конкретному, не как инди-рок группа, в общем.

Кирилл: Понятно, а более конкретно это назовут через 20 лет, когда кто-то из коллективов этой тусовки станет известным, кто-то забудется, наметятся общие точки, тенденции и критики возьмутся за дело?

Константин: Да нет, не думаю. Это всё достаточно давно известно, мы ничего нового, по сути, не делаем. Просто мне тяжело конкретно назвать, а возможно, то, чем мы занимаемся, уже давно названо. Какой-нибудь критик в любой момент может это как-то назвать, войдёт ли название в обиход — другой вопрос.

Кирилл: То есть вы не считаете, что делаете что-то принципиально новое, это некая коллаборация имеющихся жанров и музыкантов, синтезированный продукт?

Константин: Что касается меня, я по ходу сам определяю, чем я занимаюсь, нет цели создать что-то новое, заняться авангардом или чем-то таким.

Кирилл: Давай тогда в разговоре о тебе немного вернёмся к истокам. Ты же вообще психолог по образованию? Как пришёл к музыке?

Константин: Да, академического музыкального образования у меня нет, я просто сам с шестнадцати лет начал заниматься музыкой, пользовался услугами частных преподавателей. Причём я сразу хотел играть именно на духовом инструменте, правда, на кларнете. Записался в музыкальную школу, меня отправили к преподавателю, а он оказался трубачом и сказал, что нужно купить трубу и приходить. Я купил трубу и пришёл.

Кирилл: И не возникало мыслей, что, возможно, это должен быть другой инструмент, что есть что-то, что подходит тебе больше, чем труба?

Константин: Были такие мысли, конечно. В период обучения мне казалось, что играть на трубе очень тяжело, всё не получалось, думал на саксофон перейти или на кларнет, потому что где-то слышал, что на них легче. Но всё равно настойчиво занимался трубой.

Кирилл: А как и в какой момент появилась склонность к импровизационной музыке? Сначала-то всё равно гаммы учил, известные произведения. Как произошла эта инициация своеобразная, переход к экспериментам?

Константин: Да как-то параллельно это всё шло. Обучаясь игре на инструменте, я, конечно, учил гаммы, занимался постановкой самой техники игры, чем занимаюсь и до сих пор. И в тот же момент уже в шестнадцать лет я слушал проекты Джона Зорна, Марка Рибо, ещё что-то подобное, сейчас уже не помню. То есть слушал что-то совсем странное, чего вообще не понимал, но мне эта непонятность как раз была очень интересна.

И в то же время я познакомился с творчеством Орнетта Коулмана и начал его слушать, особенно любил его второй альбом «Tomorrow Is The Question!» [1959 год — здесь и далее прим. К.А.]. Уже тогда я занимался с преподавателем, играл в джазовом оркестре. Таким образом, я параллельно осваивал классическую джазовую традицию, фри-джазовую и более экспериментальную.

Кирилл: И, я так понимаю, в какой-то момент рядом стали появляться люди, которым было интересно играть или просто слушать подобную музыку, разбираться в ней, возникали связи. Была ли уже на тот момент сформирована тусовка вокруг подобной музыки, та тусовка, о которой, в частности, говорится в вашем интервью на «Сигме»?

Константин: Честно говоря, я не знаю, в каком формате тогда эта тусовка существовала и существовала ли, сейчас не вспомню. Я ни о чём таком не знал, замкнуто занимался игрой на трубе, выступал в составе бигбэнда, на концерты даже не ходил в тот период.

Первая моя «живая» встреча с музыкой нетрадиционной, странной, возникающей на изломе привычных представлений о звуке и гармонии, — это группа «Бром». Года четыре назад это произошло, у них на тот момент уже вышел первый альбом, и в этой музыке можно было и фриджаз усмотреть, и грайндкор, поначалу в голове тяжело укладывалось. Но я стал с ними репетировать, вошёл в состав группы.

Кирилл: И дальше понеслась.

Константин: Да, я со всеми познакомился, и на тот момент, четыре года назад, уже была тусовка, такая субкультура небольшая: группа «Бром», группа «ММДМ», Рудольф, «Изразец», ещё какие-то

Кирилл: А если говорить о сообществе, насколько оно едино и однородно? Я частенько бывал на мероприятиях в Милютинском переулке, в ДК Трёхгорке, не так давно был на фестивале импровизационной музыки в Московской Консерватории — по большей части я вижу одних и тех же людей, а возможно, где-то есть ещё такая же тусовка, где совсем другие люди и совсем другие площадки.

Константин: Наверное, есть. В Москве большое количество разных групп, но тем не менее каким-то образом все мы пересекаемся, делаем совместные проекты, друг к другу на концерты приходим, какой-то герметичности здесь не наблюдается.

Это что касается Москвы. С музыкантами из Петербурга мы тоже общаемся, приезжаем на мероприятия, они к нам приезжают, но пересекаемся уже не так часто по понятным причинам.

В Петербурге вообще всё круто в этом плане, там не так всё размыто, как здесь. Как я уже говорил, мы не имеем одного чёткого направления, куда бы хотели двигаться, мы не привязаны к твёрдым незыблемым убеждениям, всё смешивается, и нам это нравится. В Петербурге всё иначе, хотя тоже есть несколько тусовок — например, есть «кружок» Дмитрия Шубина, созданный на базе Школы Импровизации и Санкт-Петербургского Оркестра Импровизации, а есть тусовка Ильи Белорукова и Андрея Поповского, туда ещё входят Юрий Акбалькан, Сергей Костырко. Это две совершенно разные тусовки, как мне видится со стороны.

И вот у Поповского с Белоруковым есть конкретное видение того, что они хотят, у них очень избирательный, концептуальный подход ко всем проектам. И это вызывает симпатию и уважение. Наверное, можно сказать, что вот как раз эти ребята занимаются авангардом, таким трендовым авангардом, известным по всему миру, где-то в этом русле они находятся.

А мы все немного о разной музыке, поэтому, когда встречаемся, получается что-то странное, необычное, но при всей своей интересности и нетрендовое, пожалуй.

Кирилл: Понятно. Ну, я думаю, когда какие-нибудь «Скифы» в Питере проходят, там много всякого интересного можно услышать.

Константин: Не знаю, я на «Скифах» был однажды, но, насколько мне известно, в импровизационном плане там ничего особо интересного не бывает. Но в Петербурге проходит много хороших импровизационных концертов, так же, как и в Москве. И их становится всё больше.

Кирилл: Да, как минимум в ГЭЗе [Галерея Экспериментального Звука] каждый день что-то происходит.

Константин: Так вот дело в том, что сейчас всё это вышло за пределы ГЭЗа.

Что касается других городов — не знаю, мне рассказывали, что в Красноярске существовала своя импровизационная сцена. Её участником был, в частности, Антон Мизенко, который сейчас живёт в Петербурге. Вот они тоже такую странную музыку играли, не знаю, продолжается ли это сейчас или нет. А про другие города я не в курсе.

Кирилл: Хорошо, вернёмся в Москву. На столичной импровизационной сцене одно из самых интересных явлений — как раз коллаборации, когда один сет играют двое, а то и больше людей с разными музыкальными предпочтениями, техниками, подходами. Каждому хочется сказать что-то своё, и в их диалоге во время выступления рождается что-то совсем другое, что, безусловно, можно назвать импровизационной музыкой, но первичны здесь не какие-то ходы и сочетания звуков, а сама коммуникация.

И вы это записываете и тиражируете — какая в этом цель, насколько такое искусство самоценно? Является ли это отдельным направлением в музыке — ведь вы таким образом делаете именно альбомы, которые люди слушают и увлекаются подобной музыкой.

Константин: Одно могу сказать точно — очень важно записывать каждый сет. Изданы будут далеко не все, ведь не все они хорошо сыграны и записаны, но у нас должно быть из чего выбирать. Бывает так, что музыканты на концерте достигают синергии, звучит всё очень круто, но переслушивать потом не интересно. Мы стараемся сделать так, чтобы это было интересно, в первую очередь, слушателю, чтобы запись обладала какими-то свойствами, которыми не обладают другие альбомы.

Кирилл: Понятно, то есть здесь мы наблюдаем два отдельных процесса. Когда вы встречаетесь с кем-то на сцене, то ваша задача — не записать суперальбом, ваша задача почувствовать друг друга, выразить в музыке что-то, сыграть качественно и при этом так, чтобы коммуникация состоялась. А дальше уже совсем другая задача — возможно, даже для других людей — сделать из этой записи что-то, что можно выпускать на лейбле, и тиражировать.

А, кстати, как это вообще происходит — можно вырезать часть сета, взять полторы минуты из одного, две из другого, соединить в один трек?

Константин: Да, можно перекомпоновать фрагменты.

Кирилл: Вот, мне именно это и интересно. Одно дело — выложить сет как есть от начала и до конца, другое — нарезать из него фрагменты и склеить аппликацию. Вы так ещё не делали?

Константин: Нет, в «Топоте» мы так ещё не делали. Но если продолжим издавать альбомы, то вполне возможно придём к этому.

Кирилл: А вы делаете альбомы одного конкретного исполнителя или нескольких? Я вижу то, что происходит в Милютинском, например, когда на концерт приходит несколько музыкантов, человек восемь, и в разной последовательности в разных составах играют музыку. И это всё записывается.

Константин: Да, эти вечера назывались Improv Party, мы как раз планируем сделать из этих записей альбом и, надеюсь, мы его сделаем.

Кирилл: А есть примеры подобных альбомов в мировой культуре или в российской? Что-нибудь можешь назвать?

Константин: Есть музыканты швейцарской школы — Джейсон Кан, Гюнтер Мюллер — они записывают лайв, а потом его режут, пересводят, обрабатывают и делают из этого альбом. Наши записи — это скорее просто документация того, что происходило, а эти ребята берут какой-нибудь свой лайв и, например, студийную запись и из этих двух материалов делают произведение, полноценный альбом, который интересно слушать от начала и до конца.

А наша документальная серия гораздо проще — был концерт, вроде хороший, на записи слышно нормально, вот и издали.

Кирилл: Да, швейцарцы — хороший пример. Ещё вот что интересно. И люди, которые занимаются импровизационной музыкой, и те, кто просто её слушают — они ведь слушают и что-то другое, более традиционное. И ты тоже, иначе я бы удивился. Отсюда два вопроса. Первый — а что ты слушаешь, помимо экспериментальной музыки? И второй — сказывается ли это как-то на твоём творчестве?

Константин: Да, конечно, я слушаю различную музыку. В последнее время нравятся раги индийские, например. Но и импровизационные альбомы очень люблю слушать.

Кирилл: Я могу пояснить. У меня вот есть такая мысль, такой тезис, касающийся не только музыки по большому счёту, просто в музыке это ярче всего проявляется. Когда ты слушаешь импровизационную музыку, нечто сложное, экспериментальное, то это относится к изучению самой природы звука. Как со стороны музыканта, так и со стороны слушателя. Я с Сэлом много общался на эту тему.

Здесь свою роль играет и тишина, и посторонние шумы, эхо и так далее. Это и современные композиторы активно используют, в интервью Владимира Горлинского я нашёл даже такой интересный и, на мой взгляд, очень точный термин, как «нойзовый академизм», который он называет новым мейнстримом современной академической музыки. А до этого придумали додекафонию, сериализм, пантональность, ещё что-то, сейчас изучение уходит всё глубже и глубже в природу звука, в разработку новых методов, их развитие. И прослушивание подобной музыки, в первую очередь, позволяет свой горизонт восприятия расширить.

Послушав эту музыку, ты уже по-другому воспринимаешь любую другую — даже русскую попсу ты начинаешь слушать по-другому, замечать в ней интересные ходы или наоборот испытывать физические страдания из-за того, что тоньше её чувствуешь. Воображаемый спектр возможностей музыкального слуха как бы обогащается, и ты смотришь на всё это по-другому. То же самое можно и про живопись сказать и про поэзию — современная поэзия сложна для обычного человека, иногда производит впечатление какого-то сумасшествия, сложного для восприятия. Но если человек находит в себе силы хотя бы неглубоко в неё погрузиться, то потом, когда он читает более традиционные поэтические тексты, он может подойти к ним с разных сторон и воспринимает по-новому, более чутко. Мне кажется, в музыке это ещё больше проявляется. Так ли это? То есть если бы ты не увлекался импровизационной музыкой, то ты бы слушал ту же индийскую рагу по-другому, не так как сейчас?

Константин: Наверное, да, ты прав. Импровизационная музыка очень хорошо учит концентрации внимания. Для неё нет шаблонов восприятия, таких, чтобы они срабатывали, и ты сразу всё в ней понимал, её необходимо внимательно слушать. Либо тебе сразу становится неинтересно, если ты не слушаешь. Стоит немного отвлечься, и всё, ты выпадаешь. Нужно внимательно врубаться в то, что происходит.

Кирилл: Да, согласен. Вот, кстати, следующий вопрос — опять же, с Сэлом мы как-то говорили о том, что ему сейчас всё меньше интересна импровизация в чистом виде: притом, что он особо не меняет свои методы и подходы к игре на гитаре, он пытается какую-то композицию в свои сеты заложить, придать музыке смысл. Он держит в голове какие-то фигуры, идеи, сентенции и пытается именно их обыграть.

Какое у тебя к этому отношение? Ведь ты сам тоже сочиняешь музыку, записываешь её. Занимаешься ли ты продумыванием композиции и насколько это важно для тебя — пытаться что-то выразить?

Константин: Вообще это мне интересно, но сам я подобным не занимаюсь пока. Только как исполнитель, когда мы играем произведение какого-нибудь композитора, тогда партитура присутствует, да. Например, в Театре.doc мы как-то играли пьесу «Униженные и оскорблённые» Алексея Сысоева большим составом.

Кирилл: А тебе не кажется, что если человек, например, в первый раз пришёл на подобный концерт, то ему будет тяжело считать эту композицию, отличить импровизационный сет от чётко расписанной пьесы современного композитора из когорты уже упомянутых «нойзовых» академистов.

Константин: Наверное, да. Смотря какие композиции. Но вообще да, для человека, который это воспринимает впервые, будет тяжело, здесь необходимо любопытство и интерес.

Кирилл: Пожалуй, в этом и прелесть сообщества, которое сформировалось вокруг импровизационной музыки, — в том, что пусть это небольшое количество людей, но они все в теме, и можно всегда получить обратную связь, найти благодарные уши и поймать понимающий взгляд.

А как появляются новые люди в этой тусовке, и как часто это происходит?

Константин: Которые играют?

Кирилл: И те, которые играют, и которые приходят просто послушать. Потому что я знаю, что со слушателями, пришедшими во второй, в третий раз вы всё равно знакомитесь, вовлекаете их в процесс, если им это нравится.

Константин: Чаще всего случайным образом всё происходит. Мы стараемся со всеми общаться, по крайней мере, на концертах — мы тусуемся все вместе, постоянно кто-то приводит друзей, и часть из них в эту тусовку вливается.

Кирилл: Просто я вижу растущий интерес к такой музыке — проводятся лекции на эту тему, совсем недавно впервые прошёл фестиваль импровизационной музыки при консерватории, где была и музыкальная, и теоретическая часть. И продолжался он не один день, то есть повышение интереса всё же можно зафиксировать по каким-то признакам.

Или нет, возможно, просто я стал больше внимания на это обращать, а интерес уже давно примерно на одном уровне сохраняется.

Константин: В целом, да, пожалуй, есть повышение интереса. Ну, здесь как, чем-то же надо интересоваться, и естественным образом получается так, что кому-то становится интересна именно импровизационная музыка — каналов распространения много, и тот, кто теоретически может этим заинтересоваться, — заинтересуется.

Кирилл: Хорошо, а есть ли в этой тусовке не музыканты, а люди из других областей творчества. Есть яркий пример Кирилла Широкова, который ещё и поэзией занимается, но, может, есть ещё художники, писатели, режиссёры, ещё кто-то.

Константин: Мы делали коллаборацию с использованием видеоматериалов — вот, пожалуй, и всё. С художниками и с представителями текстовых жанров пока не сотрудничали.

Кирилл: Но при этом художников в том же Милютинском очень много.

Константин: Их много, да, но художники не сильно интересуются такой музыкой, им интересны более традиционные жанры. А наша музыка для них недостаточно стильная, или просто на неё не хочется тратить время, потому что своих дел много. Я такое замечал.

Кирилл: Интересно, я думал иначе. Возвращаясь к сообществу, а какие площадки сейчас задействованы, помимо Милютинского?

Константин: Ну, Милютинский в этом участвует только с прошлого лета — тогда я там затусовался, и так удачно сложилось, что там был аппарат, и мы стали делать концерты. Всё больше людей стало туда приходить, потом мы придумали серию мероприятий Improv Party, которые как раз объединяли в себе две разнородные цели — угореть и внимательно послушать музыку. Сейчас там нет аппарата, поэтому концерты проводятся редко. И только акустические, так как там нельзя сильно шуметь.

Кирилл: Да, я присутствовал там однажды, когда Петю [куратор площадки «Ещё не открывшееся пространство»] полицейские забирали к себе общаться по поводу громкой музыки и соседских жалоб.

Константин: Но вообще это не единственная площадка: например, у нас 4-го июня будет концерт в «Китайском лётчике Джао Да». В «Доме» [культурный центр «Дом»] мы играем иногда, причём мы не просимся, нас приглашают люди, которые устраивают там концерты. В ДК «Трёхгорке» мой друг и соратник по лейблу Женя Галочкин организовывал мероприятия различные. Вообще нет сложности в том, чтобы договориться с клубом, когда есть необходимость устроить ивент, всегда эти проблемы как-то решаются.

Но какого-то ключевого места нет. Оно было на Милютинском последний год, но сейчас мы немного рассредоточены.

Кирилл: То есть на Милютинском был такой московский вариант ГЭЗа?

Константин: Да, на самом деле очень похоже. Там именно жила музыкальная тусовка. Тусовка и сейчас там живёт, но нет возможности играть, поэтому мы временно остались без гнезда, где можно в любой момент устроить коллаборацию.

Кирилл: Ну, вы вроде у Митенёва теперь играете.

Константин: У Андрея тоже играем, да, но там ведь мастерская, и мы изредка устраиваем концерты по поводу открытий выставок обычно. Это не концертная площадка и не то место, где мы можем спокойно себя чувствовать. Мы на ней гости.

Кирилл: Но при этом радуют твои слова о том, что в клубы вас зовут и охотно пускают, потому что в Питере очень тяжело всё это за пределы ГЭЗа выползало. «Понятных» групп там избыток, их в клубы пускают охотнее, а демо-запись с импровизационным сетом далеко не каждый арт-директор готов воспринимать. Под танцевальную музыку люди будут лихо накидываться и радоваться жизни, а под трубу Кости Сухана непонятно как радоваться жизни, что и как пить и куда себя девать вообще.

В Москве же есть это понимание, и тот же «Китайский лётчик» — это показатель, хорошее место с удобным расположением и большой проходимостью, можно ждать много гостей.

Кстати, вот какой у меня ещё есть вопрос: а с кем бы ты хотел ещё сыграть из ныне живущих музыкантов? Я слышал историю, как ты выловил Генри Кайзера и сыграл с ним в номере отеля, и это, я так понимаю, значительный эпизод для твоей творческой биографии. Какими коллаборациями ты бы хотел пополнить свою коллекцию?

Константин: Да со многими хотел бы сыграть, очень большой список можно составить. Матс Густаффсон или Отомо Йошихиде, например.

Кирилл: Так Йошихиде же приезжал в Москву! Но к нему не так-то просто пробиться, это трудноосуществимая мечта, согласен.

Константин: Да, это именно что мечта. Мне тяжело оценить насколько адекватно моё желание, насколько сочетается то, чем я занимаюсь, с музыкой потенциального партнёра по импровизации. Того ли я уровня чисто в человеческом смысле? Те музыканты, которые сейчас являются звёздами, — это люди с большой буквы, выдающиеся своими качествами, своей работоспособностью. Среди звёзд в этой музыке случайных людей нет.

А я пока даже не могу ясно определить, чем занимаюсь. Чем яснее я пойму себя, тем конкретнее я смогу сказать с кем хотел бы сыграть. Но, в любом случае, это большой список.

Кирилл: А, кстати, кого в России, кроме, скажем, Николая Рубанова, можно назвать полноценной звездой импровизационной музыки? Есть ли сейчас та среда, за счёт работы которой кто-то из московской или питерской тусовки смог бы стать по-настоящему известным и популярным среди большого числа слушателей хотя бы в России?

Константин: Сходу могу назвать Алексея Борисова — он по всему миру ездит, участвует в фестивалях. А мы не ездим, потому что для этого определёнными способностями надо обладать, чтобы собраться и поехать куда-то, везде договориться. Я ещё не пробовал куда-нибудь съездить. Но при этом, когда из Европы к нам приезжают музыканты (в частности, на Милютинском было много европейских музыкантов), то мы всегда находим общий язык, без проблем вместе играем и, как правило, довольны друг другом.

Кирилл: Это здорово, да. То есть, теоретически, если ездить, себя показывать, общаться, то можно пробиться.

Константин: Да, и если иметь записи хорошие. Пока надо здесь как можно больше играть, рубить, выпускать альбомы. Тогда постепенно всё срастётся, наладится связь с Европой.

Кирилл: Да, и при этом мне кажется важным, чтобы люди об этом знали, знакомились с подобной музыкой. Её не обязательно любить и регулярно слушать Я, например, этого не делаю. Но вот это воспитание чуткости и внимательности — это основная цель знакомства, а дальше уже кому-то интересно, кому-то нет. И чтобы это происходило, необходимо готовить среду, и, я так понимаю, в Москве это происходит. Ты же не чувствуешь недостаток площадок, условий, дискомфорт какой-то? Надо просто фигачить и не останавливаться.

Константин: Да, всё нормально. Надо просто играть, создавать проекты новые, что-то искать.

---

Ближайшие концерты импровизационной музыки с участием Константина Сухана и других упомянутых музыкантов:

18 июня, Ещё не открывшееся пространство. Выступают: Gaute Granli — Антон Колосов // Сухан — Сысоев // Кузовлев — Звездина // (кто-то еще). Начало в 20:00.

21 июня,культурный центр ДОМ. Выступают: Борисов / Рекк / Колосов / Сухан / С. Пономарев PURBA. Начало в 20:00 (http://dom.com.ru/events/3511/).

2 июля, Китайский Лётчик Джао Да. Презентация релиза Koko. Выступают: Бром // Колосов — Сухан // Ким — Кузовлев — Храмцевич //Рекк — Колосов — Окс. Началов  20:00.

Середина июля — презентация альбома Метро 3 «Туннель».

Середина августа — Рихтерфест.

Лейбл «ТОПОТ» на Facebook и Вконтакте.

---

Фотографии Светланы Селезнёвой, Сергея Кыртикова.