Высокоделовое интервью

Публикуем состоявшийся ещё зимой разговор с Артёмом Алексеевым, молодым драматургом, шутником и автором проекта «Высокоделовой» (а также знатным подкаблучником правых взглядов). Беседовали о пабликах «ВКонтакте», кинематографе, любви и, конечно же, о постмодернизме.

Руслан Князев: Ты сейчас все посты сам пишешь?

Артём Алексеев: Сейчас да. Вообще паблик создал Никита, но сейчас… не знаю, может, нам нужно создать диалог, как у вас, и тогда пойдёт.

Р.К.: Давай для начала немного затронем биографию — именно про тягу к писательству: как она появилась, в каком возрасте, с чем связана?

Артём Алексеев: Просто я ходил в школу искусств на Театральной, это очень повлияло. В одиннадцатом классе, когда нужно было решать, куда идти, все думали, что им нужно идти в актёры. Ну и я, пусть даже у меня пластика не очень хорошая, хотел (вернее, тебе кажется, что ты хочешь, потому что ты пять лет этим занимаешься). И как раз классе в 11-м решился, что пойду на драматургию, тогда и начал писать.

Паблик «Высокоделовой», кстати, не первый. Первый был известнее.

Р.К.: А из-за чего вообще такая страсть к шуткам появилась? Само собой?

Артём Алексеев: Конечно. Мне мастер говорит, что я никогда не смогу написать серьёзно, даже если захочу.

Ну, у кого какая проблема: кто-то не может шутить, кто-то не можешь серьёзно говорить.

Влад Гагин: У меня, кажется, наоборот. Вообще в стихах с юмором проблема.

Артём Алексеев: Да нет, в стихах, если стихи крутые, то это уже юмор.

Р.К.: В Древней Греции считали юмор вершиной… только не помню, чего.

В.Г.: Я просто говорю о лирике, скорее.

Р.К.: Я только так угораю в стихах.

В.Г.: Что-то я не замечал.

Р.К.: Да вы все думаете, что я там плачу и гружусь. Ладно. Итак, первый паблик.

Артём Алексеев: Я рисовал картинки, это был десятый класс. Многие в десятом классе открывают для себя какую-то свободу. Всё-таки, наверное, даже не на первом курсе института, а в десятом классе, когда нет ЕГЭ, ты просто прогуливаешь школу, сидишь…

И сейчас я пересматриваю эти картинки, мне нравятся не все, но вот три крутые там есть — и здорово. Кстати, «Высокоделовой» нравится не всем, а картинки нравились просто всем, я с ними поступал и так далее.

В.Г.: А эти паблики, они вообще — важная часть творчества?

Артём Алексеев: Я иногда думаю забросить их, потому что это такая херня, что ты, вместо того чтобы заняться чем-то серьёзно, сразу всё выкидываешь. А иногда думаешь, наоборот, что это такая копилка. Не знаю, просто, ну, люблю очень, но не знаю, насколько это серьёзно. Нифига не серьёзно.

Р.К.: Ты эти шутки как-то планировал использовать в сценариях?

Артём Алексеев: У меня друг, он тоже микроблогер и админ «Высокоделового», он очень рассчитывает когда-нибудь начать писать шутку и дальше продолжить пока не получится роман.

В.Г.: Но что-то не получается, да, пока?

Артём Алексеев: Ну, да. Но он любит цитировать Хемингуэя, который говорит, мол, как я пишу роман — сначала пишу рассказ, а потом его продолжаю и продолжаю.

Р.К.: Родригес так фильмы снимает.

Артём Алексеев: На самом деле, конечно, то, о чём пост, — там ничего супер-оригинального. Делать из этого фильм — ну, не знаю. 

Р.К.: А какие корни у твоего контента, который в паблике?

Артём Алексеев: Это всё похоже на анекдоты категории «Б», наверное, но я стараюсь делать что-то посерьёзнее. Как по мне, это как бы журнальная психология, только…Вот ещё любят говорить, что есть хороший постмодернизм и плохой. Эко, например, он всё обшучивает, но при этом остаётся сам смысл истории. Вот что-то вроде этого и у нас. Сама история — о чём-то, у неё есть мораль, но при этом это и стёб. Над той же, например, моралью.

Р.К.: Давайте выпьем за хороший постмодернизм!

[Пьют]

В.Г.: Что мне интересно в твоём паблике — это сочетание искренности и сатирического. Как это получается?

Артём Алексеев: Круто, когда непонятно, серьёзно это или нет. Вот Стрыкало, например, — по нему понятно, что он несерьёзно. Поэтому он не музыкант.

В.Г.: Я даже не столько про посты, сколько про комментарии. В  твоих комментариях порой сочетаются одновременно и стёб, и искренняя обида какая-то.

Р.К.: И какая-то рефлексия сразу по поводу написанного.

Артём Алексеев: Да, конечно. Даже если это очень пустячковый пост, я его воспринимаю серьёзно. Я вот не понимаю, когда говорят про фильм, что это — зря потраченное время. Везде можно найти проблематику. Когда режиссёр не постарался, это всё-таки ещё не плохой фильм, актёр не постарался — ещё не плохой, но вот зритель когда не постарался — это всё, это последнее.

 

 

Р.К.: Ладно. Как возник пантеон героев твоих? Лукас, Спилберг, Дуня Смирнова, Звягинцев, Быков — как вот это всё появилось?

Артём Алексеев: Во-первых, для меня самое важное, что их так немного. Иногда думаешь: возьму, напишу про, ну, Чулпан Хаматову. И вроде как можно, она бы вписалась, а с другой стороны — ну, нельзя. С одной стороны, блин, бери кого хочешь, а с другой — нужно, наоборот, себя ограничивать, как будто вот ты не можешь. Хотя можешь.

Р.К.: Чтобы цельность была?

Артём Алексеев: Ну да, фундаментальность какая-то. А почему там тот или иной персонаж — ну, есть тому личные причины, которые необязательно знать. Ну, Быков потому что, блин… Я его публицистику не люблю совершенно, но как он трёт живот, я люблю, как сидит и всякое такое. То есть я его и люблю, и не люблю, поэтому его можно вводить.

При этом они, конечно, очень попсовые, но, с другой стороны, их образ не заезжен. И не похожи в паблике они на свои прототипы ни разу. Похожи только на фотографии; мы всегда раньше к постам про Дуню Смирнову прикрепляли одну и ту же картинку, где она курит. Вот это про картинку, а не про Дуню Смирнову.

В.Г.: Кстати. Ты всё время говоришь, что эти лица более-менее случайны, а важны сами ситуации.

Артём Алексеев: Да, но при этом не нужно слушать меня, я же просто комментатор тоже.

Р.К.: А ты правда читаешь «Psychologies»?

Артём Алексеев: Нет. Я вообще против удара в психологизм в литературе.

Набоков говорил, что у литературы есть метафора — зачем ей психология? При этом это моя проблема тоже, и остаётся в миниатюре над этим только подшутить.

В.Г.: Ну, кстати, Набоков сам в итоге порой скатывается в психологизмы.

Артём Алексеев: Ну, разумеется. Если бы этого у него самого не было, может быть, он бы и не заметил этого.

Р.К.: А в итоге-то есть какое-то большое дело, хотя бы его план?

В.Г.: Выход из постмодернизма.

Артём Алексеев: Ну, диплом. А по паблику большого плана нет. Хотя паблик мне помогает: за тот года, пока я его активно вёл, у меня появились новые запреты для самого себя. Например, чтобы никого не обидеть. Так бы сейчас взял и написал… Вот даже не буду говорить, про что.

Р.К.: Мне Марк говорил о том, что ты некоторые шутки прям из реальность берёшь. Что они произошли действительно с Марком, с Вовой.

Артём Алексеев: Да-да-да, вот проблемы с подругой из-за этого. Она пишет: «Вот что ты написал, что у меня мама притворяется, что болеет. Иди ещё расскажи об этом в интервью». Я говорю, что нет, конечно, я никому об этом не расскажу.

Р.К.: Ты рассказал об этом в интервью.

Артём Алексеев: Ну ладно, да.

Р.К.: Хорошо. А что после диплома?

Артём Алексеев: Мне повезло с подружкой. И я думаю, может, просто под каблуком у неё поселюсь.

Р.К.: Сколько, интересно, она выдержит? Месяц?

Артём Алексеев: Да нет, ей только в радость. Я нашёл себе вторую маму.

Блин, это я шучу.

В.Г.: А вот не поймёшь, где у тебя шутка, а где правда.

Артём Алексеев: Видели ужасный журнал «Боюсь Вирджинии Вулф»? Не знаете, нет? Это паблик такой. Очень стыдно, очень. «Метрополь»-то до чего стыдно, а здесь вообще прям. Метафизика столовых. Стрёмно, стрёмно. Я думал, вы знаете, вы же журналом занимаетесь, не я.

Р.К.: Просто миллиард всех этих тем, наоборот пытаемся абстрагироваться по-максимуму. Тот же ВОС каким был в прошлой версии, а какой сейчас и кто его теперь читает.

Артём Алексеев: Да, согласен. Это забавно, писали ни о чём и радовались. Теперь по-прежнему пишут ни о чём, но при этом как бы о России.

Р.К.: У них были интересные вещи, я их читал хотя бы ради «стихов дня». У них же было около пяти или четырёх реинкарнаций. А живут сейчас на деньги мужа главного редактора.

Артём Алексеев: Вроде же на деньги какой-то бабы?

Р.К.: На деньги мужа бабы, ага.

Артём Алексеев: Хотя бы это мне нравится. Мне сейчас нравится всё, что мажорно. Ладно, это слишком. Вот поэтому я не хочу про это фильм делать, не хочу обижать никого.

 

 

Р.К.: Обижать надо. Фильм — это острое высказывание всегда.

Артём Алексеев: Да всё равно понравится тем, кто разделяет мои взгляды, а тем, кто не разделяет — не понравится. Нахера это надо?

Р.К.: Да при этом всё равно всегда есть инфантильная прослойка, которая воспримет только визуальную составляющую. Типа «Мм, красиво! Гранд Будапешт — красивый фильм. Бёртон, мм, красиво».

Артём Алексеев: «Гранд Будапешт» это же просто фильм Гайдая, абсолютный по форме.

Р.К.: Да, даже не Гайдай, а Бастер Китон, наверное.

Артём Алексеев: Эксцентричная комедия, да.

Р.К.: Ты, я так понимаю, в целом ближе к бытописанию?

Артём Алексеев: Да, но не хотелось бы в крайности впадать. Я же, например, не люблю Гришковца страшно, не хотел бы им стать. У него нет стержня художественного. Наблюдение за бытом не должно быть самоцелью. Мне очень нравится «Утомлённые солнцем» Михалкова — там есть сцена такая, где он спускается с холмика, как мы это делаем: пару шагов медленно, а потом уже бегом, ну вы понимаете?

Типа шаг, другой, потом так-так-так и спустился. И он так сделал не потому что, типа смотрите, жизненно, да? Как все побежал? Не поэтому, а потому что он живёт в кадре и не мог с этого холмика спуститься по-другому. Без всяких подмечаний, просто жизнь. Все эти штуки бытописательные — их не может не быть, но их не нужно продавать, они проскальзывают и всё.

Р.К.: А какова степень условности должна быть в кино тогда? И в литературе, раз кино литературоцентрично у нас.

Артём Алексеев: Ну, не знаю. Должна быть большая такая простая не жизненная задача художественная. Как нам мастер говорит — есть шампур и на него нанизываешь мясо. Шампур — это условность, но без него никак, иначе будет претенциозно.

Р.К.: То есть сама художественная задача должна быть уже слегка ебанутой?

Артём Алексеев: Ну, не то, чтобы ебанутой. Скорее простой, железной, скучной. Типа «деньги в жизни счастья не приносят». Возможно, это мне сейчас так хочется думать.

Р.К.: Просто, скажем, в современной хореографии, как мне сказал один друг-режиссёр, есть критерий условности, абстрактности, который определяется на отрезке от нуля до единицы. Единица — это полная условность, а ноль — гиперреализм.

Артём Алексеев: То есть, либо то, либо то?

Р.К.: Нет, почему, коэффициент может быть 0.1, 0.69 и так далее. Ну да ладно. А есть у тебя сверхзадача?

Артём Алексеев: Для меня это в первую очередь актёрский термин. Задача — это то, что ты должен сделать на сцене, а сверхзадача — это то, что ты держишь в голове, что-то на перспективу. И я понимаю это только так.

Р.К.: Ну а в плане твоей жизни?

Артём Алексеев: Не знаю. Разве что не хотелось бы жить под каблуком у девушки.

[смех]

Р.К.: Каблуком быть не хотелось бы. Как этот паблик нам говорит, который по лекалам «Высокоделового» практически состряпан, как же его… Не «мифология шпаны», а…

В.Г.: «Эстетика ебеней»?

Р.К.: «Областные». Там же тоже своя мифология, свой пантеон, который не расширяется.

Артём Алексеев: Да, «Областные» очень крутой паблик. Он был бы суперклёвым, если бы там не было картинок.

Р.К.: Да, картинки сдают их с головой, что они леваки и снобы.

Артём Алексеев: Может быть, да, но важно даже не это. У меня бывшая одна жила в области, под Гатчиной где-то в селе, часто ездил туда. И у меня совсем другие картинки в голове и я не понимаю, почему мне навязывают именно эти. Текст подходит под то, что у меня в голове, а не под то, что вставляют в паблик. И девушка такая рыжая, милая, без синяков всяких. Там дорога такая в посёлке, идёшь по ней, девочки тебе из окон улыбаются, одеты хорошо, ухоженные.

Р.К.: Ладно.Нам, как людям развивающимся, целеполагание не присуще, оно отсутствует просто. Мне интересно, куда ты хочешь себя направить, кем ты видишь себя в будущем?

Артём Алексеев: Конечно, мечта — стать очень средним сценаристом. Такого не бывает, конечно, но моя мечта… Плохо так говорить, писать там по сериальчику в год. Все мои одногруппники так мечтают, на самом деле. Каждый талантливый сценарист не хочет светиться. Я не хотел бы светиться. И каждый день была бы работа. Я ни в коем случае не хотел снять что-то типа «Левиафана», я бы не хотел, чтобы о моих работах говорили. Я бы хотел, чтобы их смотрели чуть-чуть по телевизору.

Р.К.: Ну это не на «России-1», надеюсь, будет происходить.

Артём Алексеев: На «Первом» — «Первый», конечно, крутой. «Россия» похуже. «Первый» я люблю.

В.Г.: Почему? Это боязнь пафосного высказывания или что? Мне это не очень понятно. С чем связано это желание быть незаметным?

Артём Алексеев: Я не знаю, может, я боюсь сглазить [смеется]. Шучу. Просто что-то оставлять для себя. Даже когда что-то пишешь в интернет, не знаю, бывало ли у вас такое, ты будто позоришься. Как иногда завидно тем людям, которые ничего не пишут. Иногда думаешь: блядь, написал, ну оно же там. А так у тебя не будет не имени, ничего. Супер, когда летописцы не подписывались. Вот я против подписи.

Р.К.: Ну правильно, мы уже в этом варимся.

Артём Алексеев: Да ладно, ты же режиссер, а я сценарист будущий. У меня в админах стоит Саша Галь, девушка просто.

В.Г.: Я хочу про персонажей спросить, все они какие-то противоречивые, что ли. Ты их и любишь, и у них есть какие-то косяки.

Артём Алексеев: Это супер комплимент — то, что ты сейчас говоришь. Это то, чего ты и добиваешься. Я их люблю, и эти косяки, критикуешь любя. Это лестно и приятно слушать. Вот когда я пишу что-то о себе, то никогда не пишу так, что я прав.

В.Г.: Надо двигаться к концу интервью уже.

Артём Алексеев: Задай мне вопрос: что вы пожелаете читателям, ну задай.

Р.К.: Ты нас уже дискредитируешь. Хотя если написать в газете «ты сам предложил нам этот вопрос и его задал» - это будет интересно. Итак, хорошо: что ты пожелаешь читателям «Стенограммы»?

Артём Алексеев: Любви. [смеется] Я готовился!

В.Г.: И еще бы: что ты пожелаешь читателям? Любви. И падает в обморок. Что-то в стиле Достоевского. Ну ладно.

Фотографии Марка Заевского и других друзей Артёма.