«История творилась мимо, но ради нас»

Ради коммуникативного здоровья порой необходимо выходить из пещеры и наблюдать за происходящим. Редакция «Стенограммы» отправилась на поиски дружественных веб-племен и, несмотря на все связанные с этим трудности, всё-таки их обнаружила. Время от времени мы публикуем интервью с авторами интересных проектов в сети. Николай Чикишев связался с казанским журналом «Fraktur» и поговорил с его создателями.

Николай Чикишев: Честно говоря, сначала я наткнулся на ваш твиттер и только потом зашёл на публичную страницу в контакте.

Евгений Музычук: Уау, наш твиттер кто-то вообще видел.

Николай: Чем мы похожи изначально: мы воспринимаем свой проект как журнал. Хотя, согласись, здесь нет четкого определения.

Евгений: Допустим.

Николай: Журнал о культуре и поколении нулевых. Для тебя это что-то явное? То есть это поколение можно чётко описать?

Евгений: Да, во всяком случае, основные тенденции и тренды, что-то наподобие социологии. Но хочется проникнуть поглубже фактической и эмпирической составляющей, в ментальность.

Николай: Мы изучаем культуру аутсайдерства, и снаружи наш проект тоже выглядит как нечто культурологическое. Но чем больше мы копаемся в проблеме, тем чаще от нас ускользает само определение.

Евгений: Аутсайдерство — это немного другое, там нет четких границ  вроде тех, которые определяют то или иное поколение, — время.

Николай: Женя, в первой публикации ты писал о «разрыве поколения в самом себе». «Каждый из нас Адам своей истории». Возможно, это попытка разобраться и в тебе самом? Ты причисляешь себя к этому поколению?

Евгений: Да.

Николай: Тогда можешь описать эту ментальность, из чего она состоит? Я все-таки причисляю себя к поколению 90-х и смотрю на проблему немного по-другому. То есть я понимаю тему шпаны, ваши посты про Бориса Рыжего, понятие «агрессивные 90-е», потому что знаю, про что это.

Евгений: Культура — основа ментальности, поступки, совершаемые или несовершаемые людьми в той или иной ситуации, то, на чём мы воспитаны.

Николай: Если рассматривать поколение через призму культуры, то что ты относишь сюда однозначно?

Евгений: Дело как раз в этом. Мало кто может понять, про что поколение нулевых. Интернет, который очень быстро вошел в жизнь в нулевые, видеоигры, смерть одних субкультур и появление других (эмо ушли различные, на их место пришли гики и нёрды), сытые годы, в которые людям, по сути, не нужно было бороться. 

Постоянная неопределенность и инфантильность, которую именуют гедонизмом, с одной стороны, и очень высокая активность и развитое образование и деятельность [с другой] как-то соседствуют среди людей одного и того же возраста

Николай: Это одна из существенных черт: в отличие от 90-х, когда люди быстро взрослели, в нулевые, может, появилось первое поколение, которое осталось в чем-то инфантильным. Ну и быстрое впитывание нового ускорило разрыв между поколениями: сейчас эти «отцы» и «дети» не находят общий язык просто потому, что живут в совершенно разных мирах.

Евгений: Именно так, более того, люди, которые родились тогда, когда интернет уже существовал, вряд ли мыслят одинаково с теми, кто его, скажем так, получил постепенно. Это очень тонкая грань, уловить которую мы и пытаемся.

Николай: А погружение в виртуальную реальность и соотнесение с ней — не уход ли от страха перед физической реальностью? Человек оказывается как бы «выброшенным» в интернет социумом.

Евгений: Отчасти, мне кажется, виртуальное пространство — это такой же социум с теми же институтами, социализацией и т. д.

Николай: Но в то же время он становится антисоциумом, контркультурой, которая аккумулирует всех, не нашедших применения себя в обществе.

Евгений: Не обязательно, здесь есть четкая градация: успешные люди и более богатые могут сидеть на фейсбуке и в жж, аккумулировать там идеи, которые сами же затем претворяют в жизнь.

Николай: Ты ощущаешь этот поколенческий разрыв, который можно вообразить гигантским скачком: речь идет не о разногласиях, а о непонимании, условно говоря, России «со скрепами» и России «с айфонами»?

Евгений: Да, этот разрыв есть, в «России без нас» его классно обозначили, назвав внутренней эмиграцией. Среди нашего поколения тоже есть те, кто отдает предпочтение «скрепам». Просто коммуникация осуществляется на другом уровне.

Николай: А вот можешь тогда описать, каков ваш читатель? Он успешен? Гиковат? Гоповат?

Евгений: Наш читатель — это немного потерявшийся человек. Он понимает, что The village не про него, ровно как и «Россия 24».

Николай: И не может найти себе применения?

Евгений: Пожалуй, да.

Николай: А как зародилась идея Fraktur’а?

Евгений: Это был долгий процесс. Мы [с Вероникой Вайс — создателем журнала] просто понимали, что у нас в городе [Казани] нет площадки, которая бы отражала интересы огромного количества молодых людей. Провинциальные культурные тусовки весьма закрыты, а быть вечно наблюдателем утомляет. Тогда и решили, что нужно создавать что-либо, хотя бы попробовать, а там уже как пойдет. Много времени ушло на обдумывание концепции, но в апреле [2015 года] удалось что-то запустить, хотя сейчас это временно перестало работать в силу не зависящих от нас причин. Думаем, что скоро снова начнем писать.

Наш читатель — это немного потерявшийся человек. Он понимает, что The village не про него, ровно как и Россия 24

Николай: Провинциальные культурные тусовки — что это?

Евгений: Это ребята, которые делают интересные вещи, выставки, музыку и т. д., но попасть туда без каких-либо связей затруднительно, как, собственно, и во все тусовки. Иногда это перерастает в снобизм, который может отбить желание у молодых людей заниматься творчеством.

Николай: В этом плане Казань интересна? Я пока не заметил в паблике казанской темы.

Евгений: Мы хотим делать что-то более широкое. Про Казань многие СМИ пишут в самой Казани, но в нашей стране люди не знают, что происходит в соседних городах: Самаре, Екатеринбурге и т. д., хотелось бы обратить на это внимание.

Николай: Но та субкультура, которую вы описываете в других городах, она в Казани известна? Ведь ваша аудитория почти вся казанская? Под субкультурой я подразумеваю ту часть культурной жизни, которая вам близка.

Евгений: Практически да, это связано с тем, что мы начали делать паблик в Казани, и наши друзья нас поддержали небольшой раскруткой в казанских сообществах. Плюс искать спонсора легче будет в своём городе, нежели за тысячу километров.

Николай: Тогда логичнее сосредоточиться на своих событиях, нет?

Евгений: «Стенограмма» сначала тоже состояла из аудитории петербуржцев и уфимцев. В Казани знают или хотя бы подозревают о том, о чем мы пишем. В этом и состоит наша цель: чтобы на это обратили внимание, а материалы можно дифференцировать на местные и нет.

Николай: Кстати, какова структура материалов? Сколько рубрик и о чем они?

Евгений: Рубрик несколько: «соло на ундервуде» — о литературе; «шум» — о музыке; «блок» — материалы, близкие идее «Фрактура»; «эпистема» — о поколении, размышления, по большей части.

Николай: Ты написал про «блок». А какова идея «Фрактура»? И почему «фрактур»?

Евгений: «Фрактур» [нем.] переводится как «надлом». Пожалуй, соответствует идее о «разрыве поколения в себе».

Фотографии Рустама Имамова, а также из личного архива редакции «Фрактура».