«Нам проще быть маргиналами»

Чтобы создать качественный печатный журнал, нужно умение. Если ещё и независимый, то — отвага и немного безрассудства. Мы нашли прекрасный пример — питерский DAR., в котором совмещены Набоков, тлен и неистребимая любовь к фрикам.

Николай Чикишев: Я прочитал в паблике, что вы вдвоём задумали этот проект год назад или ранее.

Олег Зиновьев: Задумали мы его года два назад, ну как, в форме полушутки. Мы вместе работали над одним проектом, потом периодически встречались.

Николай: Вы нигде не писали, что это был за стартап. Не секрет сейчас?

Олег: Это был журнал об активном образе жизни. То есть он подразумевал и спорт, и не очень здоровый образ жизни: и про культуру пития, и про культуру отдыха. Спорт и алкоголь — всё вместе. Мы там работали шесть месяцев без зарплаты, за одну идею. Никита был арт-директором, а я одним из редакторов. Когда проект завершился, мы периодически встречались и думали, что нужно сделать что-то вдвоём. Так мы начали работать над журналом.

Никита Шумега: Мозоль была: тот журнал мы так и не запустили и были наёмными лицами. Человек, который сверху стоял, он не нашёл средств. Мы возвращались с концерта Depeche Mode.

Николай: Вы потом написали, что тогда бухнули и решили.

Олег: Кстати, да, я тогда там бухал, на Depeche Mode, а ты был за рулём? Мы чего-то остановились на Лиговском и решили: надо сделать. И придумали такую концепцию, внезапно, как импровизация. Нужно издание, которое отражало бы наши пристрастия. И ещё, конечно, это нескромно звучит, но несло какую-то культурную функцию, миссию. В то же время не хотелось глянцевой истории. Такой андеграунд. Мы решили, что надо писать о людях неизвестных, потому что журналистика — это история о людях.

Николай: Ваша идея была скорее просветительская: чтобы рассказывать читателям о вещах, которые могли бы мотивировать в чём-то.

Олег: Да, мотивация присутствует, чтобы это имело соответствующее воздействие. Читатели узнавали: неизвестные творческие личности занимаются, несмотря ни на что, несмотря на полную безвестность, они творят.

Николай: Может быть, не мотивация, а создание какой-то новой культурной среды?

Олег: Таких амбиций у нас не было, и сейчас нет, наверное.

Николай: Всё равно происходило некоторое заочное общение.

Олег: У нас даже была идея периодически устраивать мероприятия, где мы собирали бы всех наших героев. Какая-то тусовка могла возникнуть на этом фоне. Но у нас не было такой задачи. Мы просто хотели сделать хороший журнал.

Мне интересны люди, которые находятся на грани, работают с пограничными формами искусства

Мы немного перегнули палку в предисловии, но должны были объяснить свою позицию. Талант стал вульгаризмом. Для меня талантливый новый пианист, новый Денис Мацуев неинтересен, мне интересен человек, который трубит в таз и делает что-то новое. И хотелось про таких людей рассказывать. Даня, Степан и остальные — для нас это пограничные маргинальные формы.

 Николай: Журнал вышел андеграундным. Вы ориентировались на кого-то? Или решили начать с нуля? Он мне напомнил «12 крайностей».

Олег: Мы с ними общались, при этом ни разу не видели этот журнал. Но я понимаю, что во многом да, общие какие-то моменты мы использовали. Европейские журналы, видимо. Мы ориентировались на одни и те же издания.

Николай: (показывает «12 крайностей») Хотя вы его и не видели, но вы очень похожи, на самом деле. Даже по вёрстке.

Олег: Нет, они имеют отношение скорее к московской теме.

Никита: У нас ориентир был на западные журналы. Нет конкретных названий. Что-то здесь понравилось, понимаешь какое-то настроение, стилистику — и картинка складывается.

Олег: Мы с Никитой договорились о разделении труда. Я буду ответственным за редакторскую работу, Никита — за дизайнерскую, и мы друг другу не мешаем. То, что обычно сложно организовать в стандартных редакциях. Я работаю в издательстве, у нас много журналов, и мы постоянно взаимодействуем с дизайнерами. Там происходит вторжение на чужую территорию, тёрки постоянные. Чтобы полностью развязать себе руки, мы решили вот так.

Николай: Ехали вы ехали в машине, и до вас дошло название?

Олег: Нет, название мы придумали намного позже, когда встретились с Даней [Даней Долотовым] — первым героем. Названий перебрали много, хотели по заветам «Афиши» простоерусское. В итоге вспомнили про Набокова, отменили пафос кириллицы тем, что перевернули на латиницу, Никита точку добавил — получилась какая-то интрига.

Никита: Получилась аббревиатура с точкой, да.

Николай: Это из-за вашей любви к Набокову?

Олег: Да, я за год до этого прочитал «Дар», и название пришло на фоне прочитанного: талант, дар и тому подобное.

 Николай: Почему я так глубоко копаюсь: мы с вами идейно схожи. Мы тоже ищем неизвестных творческих людей. Правда, у нас концепция аутсайдерская. Мы размышляем над этим понятием, мы ищем аутсайдеров. Со временем всё это превратилось в такую словесную кашу, что мы перестали понимать суть явления. Начали спрашивать других: а как они считают. И находить дружественные проекты, которые нам кажутся чем-то похожими.

Я сам не из Питера, а из Москвы. И мне кажется, когда-то я слышал о вас. Спрашивал у своих друзей из редакции, они не знали, хотя в Петебурге давно живут и в этой среде вращаются, но никогда с вами не сталкивались. Для меня это было странно, потому что в Питере связи намного ближе, чем в Москве. И поэтому есть какие-то проекты, «Гедонист», например.

Олег: Да, это газета, по-моему. У них недавно была презентация очередного номера. Мы слышим об этих журналах, о самиздате, о зинах, но варимся в автономной среде до сих пор, я не знаю, почему. Может, мы недостаточно стремимся к пиару, не любим особо «а посмотрите на нас». Мы надеялись, что сможем делать журнал качественно и укладываться в свой бюджет, но после выхода первого номера поняли, что всё это сложнее. Это нас тормознуло. Мы искали спонсора и нашли.

Николай: Запустили краудфандинг.

Олег: Краудфандинг был преждевременной штукой. По крайней мере, поняли, что пока это не для нас. Десять друзей скинули по 150-500 рублей.

Николай: Я думаю, проблема в отсутствии устойчивой аудитории, которая могла бы вас поддержать. В чем ещё загвоздка: в отличие от американской зин-культуры, которая развивалась десятилетиями и к которой люди привыкли, понимают, что это, у нас она никак не развита. Люди не воспринимают эти журналы как нечто новое, они привыкли к старым форматам и относятся к ним слишком серьёзно.

Олег: Для Москвы это более понятно. Они раньше начали — уже лет пять, а в Петербурге были какие-то единичные всплески, я даже не припомню названия журналов. Мы ходили распространяться по разным местам и видели: на каких-то газетах, крафтовой бумаге, тоже вышло условно три номера, но никто о них не слышал. То есть не получилось. И мы в числе первопроходцев.

Николай: А те номера, которые вышли, тиражи все разошлись?

Олег: Осталось немного первого номера, второй — вот, последние экземпляры. И разошёлся он очень быстро.

Николай: Было много точек по распространению.

Олег: Да, даже без партнёрской сети было несколько десятков точек — где вращались наши люди, которым это интересно. Мы так тщательно подходили к отбору, что сформировали удачную сеть. Она не гигантская, но у нас конкретный читательский сегмент.

С другой стороны, если бы мы раздавали журнал у метро, то имели больше подписчиков в паблике. Но нужны ли нам такие подписчики? Для нас важно, чтобы человек сам нашёл, приходил в паблик

Все, кто пришёл к нам в паблик, — они каким-то образом нашли журнал. Для нас это ценная аудитория.

Николай: Вы перфекционисты и в дизайнерском плане, и в редакторском.

Олег: Мы можем себе это позволить, потому что мы нищие (смеётся).

Николай: Нищие перфекционисты.

Олег: Хорошо, пока есть такая возможность. Если бы мы жили в Москве, не задумывались над этим. Из-за нехватки денег мы не можем быть полностью независимыми. У нас возникла идея [проекта] с тем бюджетом, который имели на руках, выпустить сто журналов. На простой бумаге, ну газету выпустить. Но потом поняли, что мы общаемся с людьми, встречаемся, они рассказывают о себе. А мы просто берём, рассказываем о них и делаем газетный листок. Вся работа сводится к какой-то самодеятельности. Это тоже неправильно. Хотелось сделать то, что приятно подержать в руках и полистать.

Николай: Вы писали, что работаете над третьим номером.

Олег: Да, мы продолжили, надеясь, что партнёры, которые нам помогли с выпуском второго номера, останутся, но они отказались. Там было взаимное несовпадение интересов: они настаивали на том, что могут как-то влиять на наше содержание. Мы считали изначально, что пишем в журнале: вы наши генеральные партнеры — и всё. Зачем тогда делать независимый проект и называться так, если тебе говорят, что можно писать и что — нельзя?

Все уверены, что журнал «Афиша» — это хорошо, это либерально, но «Афиша» — очень зависимые люди, им нужно продавать рекламу и думать о духе времени.

Николай: «Дух времени» уже кончился.

Олег: Ну слава Богу, да. Нам проще: не нужно думать о чём-то таком, нам проще очередную пощёчину общественному вкусу нанести, или, если цитировать другого классика, плевать в морду искусству. Нам проще быть маргиналами.

Николай: Ну вы чувствуете себя естественно в этом состоянии.

Олег: Не хотелось бы эту свободу, какой бы они ни казалась мнимой, терять. Поэтому над третьим номером мы сейчас думаем, [думаем] кто сможет нам помочь.

Николай: А как воспринимали ваш журнал? Вы написали во втором, по-моему, номере, что DAR. назвали «наркоманским».

Олег: Это была шутка и всё-таки комплимент: наша знакомая привезла журнал в Новосибирск, дала почитать друзьям, и они сказали, что это наркоманский журнал, да.

Николай: И действительно, потому что ваш второй номер вышел более наркоманским, чем первый. «В стиле Эдгара Аллана По».

Олег: Я имел в виду больше, конечно, историю с пряничным домиком [из интервью с Андреасом Часовски из второго номера], но тем не менее мы сделали его вовсе андеграундным в буквальном смысле. Никита хорошо поработал над визуальной составляющей. Доминирующий цвет у нас чёрный. Была идея каждый номер выпускать другим, отличающимся от предыдущего. Эта идея сохранилась.

Николай: «Непарадный Петербург» был во втором номере, да? Я клоню к тому, что сегодня много изданий использует этот тренд такого всемирного русского тлена. «Россия без нас» или паблик «Русская смерть». Тема, во-первых, всем понятна, во-вторых, она проста. Играть на образах разложения, тлена проще, чем строить какой-то искренний оптимизм. Я думаю, это практически невозможно у нас, очень сложно, чтобы оптимизм был искренним, в отличие от комсомольского задора.

Олег: Мы вскользь задели эту тему, потому что она хорошо вписалась в журнал. Я имею в виду истории с пряничным домиком, с кладбищем. Это [происходит] так же, как с политикой. Она у нас существует, и хорошо, мы не собираемся ее развивать.

Николай: Политика — ты намекаешь на что? На текст про анархизм?

Олег: Высказывания про Путина и так далее. Мы не стремимся, чтобы у нас в каждом номере была политика. О том, что Путин — вор или Путин — хороший или красивый. Это не выпадало из контекста, и почему бы для полноты портрета не оставить? То же самое с могилами, то же самое с похороненной сестрой в сарае. Это цельность портрета. Мы осознанно не убирали какие-то темы, мы стараемся не придерживаться определённых лейтмотивов, кроме маргинальности, пограничности в культуре и авангардности.

Николай: В нашей ситуации андеграунд с политикой слабо связан.

Олег: На самом деле сейчас сложно писать на темы литературы, философии, социологии, затрагивать эти области и сторониться политики. Очень сложно. Тогда приходится нарочно избегать этого разговора. Но мы не будем так делать. Если уже речь зашла о политике, и она гармонично вписывается, почему нет.

Николай: Ведь проблема, когда начинаешь говорить о политике — ты впадаешь всегда в крайность, в какую-то позицию. Получается, что ты относишься к этому как-то. То есть ты входишь в круг. Этот жест уже обязывает к выбору позиции.

 

Никита: Моя роль — подбор визуальных образов, которые присутствуют в журнале.

Олег: Я не знаю никогда, как оформлять историю конкретного героя. Показателен в этом плане Андреас, анархист, и тот рассказ, который Никита оформил [рассказ Андреаса Часовски «Шарики и цилиндрики» из второго номера]. Прекрасно отобразив идею. Он грамотно дорабатывает моё туманное представление о рассказанном героями.

Никита: Раньше, кроме графического дизайна, иногда руки чесались что-то поделать. Одно время я конструировал мотоциклы из проволоки и подручных средств. Начальник на предыдущей работе, когда увидел их, сказал, что они по пять тысяч долларов продаются на выставках.

3аканчивалось всегда одинаково: я делал фотографии, выкладывал их в сеть — и всё. Стоял вопрос: а что дальше-то? Выложил фотографию, поставил изделие на полку. Я не понимал, как дальше это пустить в народ, я не пиарщик. Думал о таких же, как я, людях, которые делают что-то необычное, то, что ты не увидишь в обычной жизни. И это так же остается на полках

Как-то раз я прочитал, тогда ещё в ЖЖ одного человека, который занимается современным искусством, про пространство «Дворец» на Обводном канале.

Владелец помещения, на бывшем заводе, отдал его ребятам: вот квадратные метры, творите, что хотите. У них было два больших зала, и ребята сделали такую вещь: в первом зале снимали видео. А в следующем помещении они создали несколько пространств. В одном углу стояла какая-то медиаточка, большие «маки» — ребята там то ли видео монтировали, то ли звук записывали, то есть занимались медиа артом. В другом углу мольберт и краски. В третьем — швейные машинки. Группа взрослых людей занимается, на первый взгляд, какими-то непонятными вещами, отдаваясь делу полностью. Человек приходит вечером после работы, со всеми поздоровался, наушники воткнул, сел.

Там два парня были, у них стояли швейные машины, я с ними разговорился: а чем вы занимаетесь? Мы шьем кожаные сумки в виде человеческих органов. Меня это, конечно, шокировало. И осело, что где-то в промзоне, на четвертом этаже, где нет света, по лестнице ты поднимаешься по кирпичам, сидят парни, которые вкладывают. Видно, что у них оборудование, что они потратились, они несут какую-то идею, делают что-то неформатное. И об этом никто не знает.

Спустя несколько лет, года четыре или пять, я пытался найти хотя бы какую-то информацию в интернете. И это послужило, наверное, отправной точкой. Мы просто ехали в машине. Блин, а давай? А давай. Я выдвинул такую идею, со своей старой мозолью: помогать им выходить в люди и реализовывать себя. Рассказывать читателю о том, что есть возможность делать сумки в виде человеческих органов.

Николай: Тем более люди идут на контакт, им нравится внимание.

Никита: Мы, когда искали героев для третьего номера, провели несколько интервью. И вот первое интервью было с парнем: он вяжет, грубая вязка. Мы общались с ним, и из разговора я понял, что именно он — один из тех, кто шил сумки.

Олег: Круг замкнулся.

Николай: Выходит, у вас нет определённой тематики.

Олег: Нет. Человек просто делает то, что мы раньше не встречали. Но мы не упиваемся абсурдом. Мы не всеядны, нет.

Николай: В самом начале вы писали про комплекс культурной столицы.

Олег: Это ирония такая.

Николай: В чем заключается этот комплекс, если он есть?

Олег: У коренных жителей Петербурга есть какая-то ответственность, которая на них давит. Что Петербург обязан быть культурной столицей, поддерживать этот имидж. Все усилия прилагаются, даже со стороны официальных властей — всяческие книжные ярмарки, например. Это хорошо, но мы хотели отойти от штампов и показать свою принадлежность Петербургу.

Николай: У вас проект — насквозь питерский. В Москве такой журнал не появился бы. Я не говорю про эстетику и идею. У него есть потенциал в Питере, я даже верю в это. Потому что в Москве к нему совершенно по-другому относились бы, мне так кажется. Там аудитория немного другая.

Олег: Мы изначально задали локацию Петербурга. Обыгрывали иронию комплекса. Мы здесь живём, и логично писать про тех, кто живёт рядом, даже если приезжает из регионов. Мы сами приезжие, я в Москве жил два года после армии, а сам из Удмуртии, Воткинск.

Никита: А я из Челябинска, лет шесть, как переехал.

Олег: В Москве необходимо какое-то громкое высказывание всегда, что бы ты ни делал. Нужно заявлять о себе, наверное.

Николай: Да, но формат о людях и только про людей — в Москве ко всему этому нужно что-то ещё.

Олег: У нас был условный манифест в первом номере, не очень, может быть, внятный, но тем не менее он о чём-то говорил. Мы находим безумцев, фриков, которые могли бы стать гениями. Это такой поиск, эгоистическая мысль, честно говоря. Происходит смешение неких целей выявления и выведения на свет безвестных личностей, ну она в каком-то смысле благородная. Вдруг найдёшь Пушкина, пока будешь копаться по подпольям Петербурга.

А с другой стороны, цель плотоядная. Мне интересно общаться с такими людьми. Я до сих пор вспоминаю с благодарностью, как мы нашли этого Мишу — человека, который снимает на пинхол-камеру [Михаил Птицын — герой первого номера]. Он совершенно уникальный человек, резко оригинальный, я таких до него не встречал. Он довольно непростой в общении человек. В конце нашего интервью Миша снял с себя одежду, обернулся в простыню: сейчас, говорит, буду вас фотографировать. Сейчас будет снятие Христа с креста и положение во гроб. Повел нас на кухню, сказал не двигаться в течение десяти минут.

Никита: Там камера снимает, шторку отодвигаешь — и нужно ждать семь-десять минут и не двигаться. Рядом соседи ходили: нормально-нормально.

Олег: Чувак жарил блины, убежал, у него телефон остался, какой-то психоделический транс играет. Всё под эту музыку, и мы стоим замершие. Он лежит на полу, обернутый в простыню. Я просто набрасываюсь на таких интересных людей. Тот же Андреас Часовски, уникальный персонаж.

 

Николай: Или история про трубу, как он начал играть на трубе.

Олег: Степан [Степан Шпехт — герой первого номера], да, приехал из Омска, я недавно случайно его встретил. Сейчас работает в лодочном сервисе, организует прогулки по Фонтанке, но играет до сих пор.

Николай: Я думаю, мы все любим фриков, особенно в нашей среде ярко выражено. Все этим увлекаются, может быть, странно к ним относятся.

Олег: Нужно ещё провести границу между нарочитым эпатажем и натуральным: есть фрики, которые эпатируют постоянно. А меня привлекает естественный эпатаж, который идёт изнутри, без всякой нарочитой фриковатости, цель которой — удовлетворение тщеславных потребностей.

Николай: И в Петербурге их [естественных] больше на порядок, чем в Москве. Материал для вас хороший.

Олег: Может быть, нам проще в этом плане, да.

Николай: В Москве редко встретишь человека, который действительно был бы двинут на голову, за этим всё равно ищешь меркантильные цели, фигу в кармане.

Олег: Настрой большинства тех, кто приезжает в Москву. Это люди, которым нужно шевелиться в жизни, потребности немещанского характера. И даже творческие думают о том, чтобы не оказаться на улице и так далее.

Здесь проще. Кирилл Иванов говорил как-то, что люди сюда приезжают не ради карьеры, а ради жизни. Их в последнюю очередь подозреваешь в меркантильном интересе. В Петербурге большая открытость, большая прозрачность, что ли.

Николай: Слава Богу, что Петербург находится на таком расстоянии от Москвы. Есть влияние, но оно неявное. Но за последнее время и Питер изменился.

Олег: В Москве сейчас есть много хороших движений, то, чего в Питере не хватает. Питер слишком концентрируется на своей особенности. Это иногда мешает впитывать другие вещи. Немного в сторону уходить от наработанных культурных схем. Я Москву не люблю как среду обитания, но некоторые явления там правильны, как мне кажется. А с другой стороны, хорошо, что мы разные, хорошо, что люди из Москвы приезжают в Петербург и становятся героями журнала DAR., например.

Фотографии Николая Соловьёва