Это и есть «Метод Коломбо»

13 февраля в Москве, в выставочном пространстве «Полиграфический цех», открылась выставка под названием «Место преступления». Куратором её выступил художник Кирилл Жилкин. Интервью с ним, взятое искусствоведами Анной Борисовой и Георгием Соколовым, мы представляем вашему вниманию.

---

Разговор Кирилла Жилкина и Анны Борисовой

Анна Борисова: На твоём триптихе «Метод Коломбо» изображён известный, вполне узнаваемый персонаж, который объединяет в себе ряд черт, обладает набором каких-то определённых качеств. Как в данном случае соотносятся между собой содержание, которое ты хочешь донести, условно говоря, с помощью портретов Коломбо, и форма, которую ты выбираешь, то есть триптих? Каков в данном случае жанр? Я всё-таки склоняюсь к тому, что это не портрет…

Кирилл Жилкин: В современном искусстве понятие «жанра» как такового уже не существует. И в данном случае это, конечно, не портрет, а картина. Форма триптиха знаменует собой степень важности, которую я придаю этой работе. Есть такой термин «оммаж», то есть «посвящение», «жест уважения», но сюда это определение не подходит, так как мой Коломбо — это инструмент,  это о нём и одновременно это с его помощью выраженная идея. 

Анна: Почему именно Коломбо? С 19 века нам известны разные образы сыщиков, детективов: Шерлок Холмс, Нат Пинкертон, комиссар Мегрэ, Эркюль Пуаро, мисс Марпл. Все они бесспорно интересны и имеют некие общие черты, каждый из них в своё время являлся популярным в массовой культуре, культовым, знаковым персонажем, но ты выбираешь именно Коломбо.

Кирилл: Все перечисленные тобой персонажи впервые появились на страницах книг, в то время как Коломбо — герой из сериала. Он изначально существовал на экране, то есть в рамках визуального, и поэтому он мне ближе и понятнее. Не говоря уже о том, что я смотрел этот сериал ещё в детстве. Важнее другое: если персонаж сначала появился в романе или рассказе, а потом уже воплощен в кино или сериале, то эта реинкарнация вторична по отношению к первоисточнику, то есть, авторскому тексту писателя.

Коломбо же — персонаж, который всегда существовал именно как зрительный образ, в плоскости видео, кино — медиа, более современного и близкого зрителю. Его внешность — это именно его внешность. Можно сказать, что он более реален, нежели тот же Шерлок Холмс, образ которого воплощался множество раз, и каждый новый Холмс мог значительно отличаться от предыдущего. Коломбо же был воплощён лишь один раз: авторы создали сценарий, и роль исполнял всегда один и тот же актёр — Питер Фальк. То есть в данном случае у персонажа не было прообраза, сам актёр, практически сросшийся с ролью, снимавшийся в этом сериале с конца 1960-х по начало 2000-х, и стал Коломбо. Он жил и старел вместе с этим образом, и образ жил и старел вместе с ним. Внешность, движения, жесты, мимика, глаз Коломбо, сыгравший большую роль в создании образа, достались ему именно от Фалька, как бы вместе с ним, первым и единственным исполнителем.  Если бы я обратился к литературному герою, то значительно изменилась бы и моя концепция, так как это был бы уже не столько определённый персонаж, сколько моя трактовка этого персонажа, иллюстрация к тексту. 

Анна: Коломбо — персонаж, чья деятельность связана с функциями пристального наблюдения, сосредоточенного созерцания. Он призван восстанавливать ход событий, выявлять из тьмы неопределённости и хаоса, созданных человеческими руками, первозданные ясные очертания и формы, то, что было до беспорядка, что и как произошло на самом деле. Когда смотришь на триптих, кажется, что каждая его часть связана с каким-то определённым интеллектуальным качеством детектива, со стадиями обработки информации в его голове. Особенно учитывая то, что в левой части он смотрит вниз, на воду, которую можно трактовать как некую тёмную, сложно проницаемую взглядом поверхность и одновременно нечто ускользающее и трудноуловимое, в центре внимательно вглядывается в зрителя, а в правой части смотрит на солнце и свет — символ ясности. Так и задумывалось?

Кирилл: Да, в целом так и есть. В крайних частях я изображаю солнце и воду, которые в данном контексте означают соответственно свет и, в случае с водой, — прошлое. Коломбо вглядывается в воду, возможно пытаясь найти в ней то неуловимое и скрытое, то забытое и спрятанное, что нужно попытаться из этого неумолимо уносящегося потока выловить. В центральной части он смотрит на зрителя и на те вещи, которые находятся в инсталляции, вглядывается непосредственно в настоящее. В третьей части Коломбо смотрит вверх, на солнце, и здесь свет выступает как некий абсолют. Сыщик щурится, но внимательно смотрит на него, так как его захватывает этот феномен. В рамках этого триптиха Коломбо находится будто бы в центре креста действительности Розенштока-Хюсси, то есть он смотрит одновременно во все четыре направления: в прошлое, будущее, вовнутрь и вовне. Смотря на другого, анализируя черты и поступки какого-то человека, он одновременно всматривается и в себя. То есть Коломбо знаменует собой пристальное всматривание во все направления, в которые может смотреть человек анализирующий и наблюдающий. Более того, он смотрит на них как детектив, он видит какую-то тайну, какое-то преступление. У детектива есть что-то общее с философом или теологом, потому что он оперирует такими сложными понятиями, как «добро» и «зло», «абсолют», в конце концов, «низменное» и «возвышенное», различными категориями и оппозициями.

Анна: Почему фигура Коломбо лишена какого-либо определённого пространства? Всё предельно лаконично, и плоский тёмный фон оставляет что-то вроде молчаливой недосказанности. Изображено лишь что-то главное.

Кирилл: В целом в этой работе поднимается вопрос о том, что делает человека человеком. Процесс наблюдения, рассматривания и видения чего-то. Коломбо здесь во многом олицетворяет зрительную функцию. Поэтому его лицо прописано на картине достаточно реалистично, при этом его одежда и другие составляющие этой работы по фактуре выглядят иначе — они как бы находятся в состоянии зыбкости и дрожания. Предельно сформированы только его мимика и, главное, взгляд.

Анна: Используя форму триптиха, ты как будто абсолютизируешь фигуру персонажа. Повторяясь три раза в одном и том же внешнем обличье, почти лишённая какой бы то ни было среды, эта фигура становится концентрированной точкой внимания и за счёт этого превращается в знак, иероглиф. Это не просто некий персонаж, но человек-функция. Это как слово, написанное на странице, — важны не сами буквы, но смысл, который они в итоге собой формируют.

Кирилл: Да, его функция — наблюдение. Он очень внимателен и, скорее всего, может увидеть больше, чем обычный человек. Смысл в проведении параллели детектив — художник. Художник так же должен стремиться видеть больше, распутывать и расследовать, прояснять. Я сравниваю эти две сферы деятельности, имея в виду, что и там, и там нужно осознавать свою ответственность.

Ты не можешь быть легкомысленным, расследуя убийство, и не должен быть легкомысленным, называя себя художником. Если процесс наблюдения будет легкомысленным, то и итоги будут ложными

Если исходить из этого, очень важны ещё и этические проблемы. Почему такое внимание к детективам и детективным историям? Это одна из тех немногих сфер деятельности человека, которая a priori воспринимается как полезная, важная, нужная. Распутывание преступления — это поиск правды, которая подкрепляется доказательствами. Это абсолютно рациональный процесс, который ведёт к неким вещественным результатам. Можно уловить весьма далёкую, но всё же связь, и сказать, что в Коломбо есть что-то от святого, так как в том, что он делает, есть нечто сакральное. Наблюдение сакрально и поиск истины, конечно, тоже. 

Анна: Вспоминается Отец Браун — католический священник, герой детективных рассказов англичанина Гилберта Кита Честертона. Сама идея — детектив-священник, очень интересно соотносится с идеей сверхпроницательности, способности прочитывать психологию и мотивы людей.

Кирилл: Всегда очень интересно, как Коломбо смотрит на людей, на своих подозреваемых. Обычно он сразу понимает кто преступник, и ему остаётся лишь поймать его, расставить сеть. Его взгляд даже чисто физически очень специфичен: один его глаз — стеклянный, неподвижен и смотрит в одном направлении, а второй — подвижный — совершенно в другом. Это сбивает с толку его собеседника/подозреваемого. Часто кажется, что он смотрит на них именно неподвижным глазом, тем, который на самом деле ничего не видит, но который как будто символизирует собой внутреннее зрение, проницательность. То есть внутри он уже знает, на кого он смотрит и зачем.

Анна: Можно сказать, что в этом триптихе есть определённая связь с предыдущими работами — «Мутация», «Наблюдение»? Это тоже наблюдение, но как бы с другой стороны. Если там предполагалось, что глазам зрителя предстаёт некий процесс, который нужно созерцать, то здесь ситуация переворачивается, и зритель сам помещается «под микроскоп», то есть под пристальный взгляд Коломбо. При этом сам он априори непогрешим, и вследствие этого мы не столько смотрим на него, но смотрим, как он разглядывает нас. У него на это больше оснований.

Кирилл: Именно, Коломбо наблюдает за процессом, которым является мышление зрителя, параллельно наблюдая ещё такие важные природные явления, как вода и свет.

Здесь речь идет о том, как в процессе наблюдения человек становится человеком, как он держит, структурирует свою собственную форму

Детектив-художник-человек — такая линия выстраивается, такую линию мы выстраиваем вместе с Коломбо. Здесь можно вспомнить не только антропный принцип, но и положения квантовой физики, которые находят сейчас опытные подтверждения. Поэтому Коломбо и то, что он наблюдает в картине, находятся в процессе слияния, трансформации и структурирования.

Анна: То есть расследование — это тоже акт творчества? Из чего-то хаотичного сделать стройное и логичное, наполненное смыслом.

Кирилл: Совершенно верно. В маленькой вещи он находит ключ к пониманию загадки. Он способен построить систему координат, исходя из одной точки. В этом заключается качество наблюдения, уровень. И глядя на него, задаёшься вопросом: способен ли ты понять что-то, посмотрев на какую-то маленькую вещь, выстроить из этого цепь понятий?

Анна: Возможен ли для тебя не просто беглый взгляд, но взгляд, состоящий как из внешнего, физического, так и внутреннего видения?

Кирилл: Именно такой взгляд я ищу в себе как в художнике, такой взгляд на вещи я манифестирую в этой работе. Это и есть «Метод Коломбо», который я беру на вооружение, который я считываю, который считаю необходимым пропагандировать. Такого же взгляда я жду от зрителя выставки «Место преступления», частью которой является мой триптих. Мы вместе должны окинуть взглядом место преступления и начать расследование, куда бы оно нас не привело.

---

После того, как мы получили текст этого интервью для публикации, мы решили добавить к вопросам Анны несколько своих.

Георгий Соколов: Хочется уточнить: «форма триптиха знаменует собой степень важности» — речь о том, что если триптих, то тема втрое важнее? И были ли у вас при создании работы мысли о том, как форму триптиха использовали художники раньше?

Кирилл: Форма триптиха имеет корни в створчатой структуре алтарей, использовалась и Босхом, например, в его знаменитом «Саду наслаждений», и работах, изображавших конец света. Более того, трилогии характерны и для литературы, кинематографа и музыки — этот формат позволяет во всей полноте раскрыть сюжет и добиться внимания. В христианской культуре число «три» занимает особое место. В живописи же триптих был возрождён в первой четверти 20 века немецкими художниками. Например, Отто Диксом.

Естественно, я нахожусь в постоянном диалоге с историей искусства, и моё образование — как современного художника, так и академического — позволяет мне это. Плюс я сам преподаю историю искусства. Ваша ремарка о том, что «тема втрое важнее», несмотря на ироничное звучание, имеет под собой основание, так как если в триптихе ещё и один и тот же человек повторяется несколько раз, это точно значит, что он важен в контексте этого произведения. Ну и, конечно, я имел в виду саму масляную живопись: обращение к классическому медиуму означает диалог со всей его обширной историей.

Я работаю с разными медиа — видео, звук — но сущностные вещи проговариваю с помощью именно этого языка

Георгий: Существуют разные мнения насчёт того, продолжается ли постмодерн или уже отошёл, или его и вовсе не было — не суть важно. Главное, что для второй половины XX — начала XXI века характерен такой тип массового культурного сознания, в котором все герои — мифологические, литературные, исторические — существуют, прежде всего, как визуальные образы. У Пелевина много таких примеров, что-то вроде того, что Ахиллес — это для современного массового сознания в первую очередь герой фильма «Троя», и только меньшей части известно, что был Гомер, что была «Илиада» и так далее. И если принимать такую точку зрения, то можно ведь работать, к примеру, не с литературным героем Шерлоком Холмсом, а с экранным героем Шерлоком Холмсом. Что вы обо всём этом думаете?

Кирилл: Для современного массового сознания вообще не Ахиллес герой, а Брэд Питт. К тому же, характерная черта массового сознания — банальное невежество, но, несмотря на это, мне кажется, Шерлока Холмса помнят ещё как литературного героя, поэтому многочисленные трактовки образа вызывают иронию и улыбку. Работать можно с чем угодно, но я не принимаю точку зрения о том, что это необходимо. Мои критерии довольно жёсткие, я не колебался ни секунды при выборе персонажа для воплощения идеи моей работы. Розеншток-Хюсси писал о том, что в каждом диалоге мы конструируем весь мир заново, наш диалог со зрителем строится на тех началах, которые я обозначил.

Георгий: Любопытно, что вы так соединяете в своих словах два мира — мир картины и мир вещественный, говоря, что Коломбо наблюдает и изображённые в картине воду и свет, и — зрителя. Где пролегает граница между этими мирами и есть ли она вообще? И нужна ли? Искусство должно снимать её или переопределять?

Кирилл: В данном контексте речь идёт о направлении взгляда Коломбо. Когда видишь в картине взгляд, направленный в твою сторону, возникает ощущение, что он смотрит именно на тебя. А если мы видим направленный на нас взгляд, то всегда начинаем представлять, о чём же думает смотрящий. Граница пролегает в сознании зрителя и зависит от него, её может и не быть. Искусство — это не одномерный предмет, у него множество задач, и они постоянно меняются в зависимости от контекста. Снимать границы и устанавливать их — одна из этих задач. В современной нам ситуации искусство скорее должно демонстрировать именно ответственность, поскольку мы всё чаще сталкиваемся с её отсутствием.

---

Но и на этом мы не остановились. Разговоры об искусстве — жанр сложный, часто приводящий к пресловутым затруднениям коммуникации, туманностям и неясностям. Ответы на дополнительные вопросы породили новые вопросы. Мы решили связаться с художником ещё раз, чтобы прояснить некоторые моменты — и, возможно, что-то добавить к сложившейся у нас картине.

Георгий: В интервью говорится, что Коломбо — это олицетворение зрительной функции. Так в чём же функция зрения? Делать человека человеком? Видеть скрытое? 

Кирилл: Да, делать человека человеком. Функция наблюдателя — ключевая для человека. Речь о качестве наблюдения: я считаю, что художник должен обладать таким же пристальный видением, как и детектив, расследующий убийство. 

Просто видеть. Когда мы смотрим, анализируем, то выстраиваем реальность. Вопрос в том, какую. Либо живём механической жизнью, выполняя запросы общества и так далее. Я для себя открыл, что Видеть, Наблюдать — главная миссия человеческого существа. Об этом и работа

Георгий: Довольно часто как раз неодушевлённые предметы считаются «наблюдателями». Кроме того, когда функцией человека объявляется наблюдение, то отсекается какое бы то ни было действие, изменение. 

Кирилл: Вы не понимаете того, о чём я говорю. Если ты наблюдаешь, то меняешь наблюдаемое, если ты видишь изъяны, делаешь их видимыми для других — это меняет всё.

Пусть считаются, что камера не наблюдатель, а наши дополнительные глаза.

Георгий: Не стоит считать, что я не понимаю. функция интервьюера как раз в том, чтобы выявлять чётче и яснее то, что же вы имеете в виду. 

Кирилл: Наблюдение — это действие, причём активное, вот о чём я говорю. Я в концепции пишу и про последние опыты в квантовой физике. Они доказали, что наблюдатель буквально двигает атомы. Наблюдение — физический процесс. 

Георгий: Хочу ещё пояснить вопрос про триптих: мне интересно не то, почему именно триптих, и даже не диалог с традицией; куда интереснее, почему один и тот же герой трижды повторяется на одном произведении (пусть и растроённом) — ведь триптих часто используют, чтобы показать более широкую панораму или разновременные события. 

Кирилл: Да, и показывает главное и второстепенное, главное в центре, а второстепенное по сторонам от него. Первый аспект — концепция креста действительности Розеншток-Хюсси. Он смотрит в разные направления этого креста, но все они важны, второе — мне хотелось показать, как он осматривает это пространство, и когда он смотрит — оно наполняется чем-то, светом, водой, он бродит, ищет, что-то думает.

Процесс поиска, наблюдения, я хотел сосредоточения на нём, мы наблюдаем, как Коломбо что-то видит.

Георгий: По поводу детектива, о котором было сказано, что он воспринимается как важный и нужный человек. Мне кажется, что в наших российских реалиях просто нет такой фигуры, как детектив. У нас есть разного рода следователи, агенты федеральной безопасности и прочее. И отношение к ним, как ни крути, совсем другое. А кто-то, расследующий загадочные преступления, раскрывающий тайны, видящий то, что не видят другие — такой персонаж у нас воспринимается как герой книг/сериалов, в крайнем случае — как типично «западный» образ. Не получится ли в результате, что ваша отсылка не сработает?

Кирилл: Отсутствие у нас таких детективов подчеркивает необходимость их присутствия. Я не занимаюсь социологией, в большей степени ориентируюсь на своё восприятие. Мне кажется, культура создает образы и предлагает их нам на выбор. Ты хочешь сериал про убийцу или детектива? Я выбираю детектива.

Набоков говорил о том, что жизнь следует за искусством. Я думаю, он бы оценил эффект сиасай: люди смотрят сериал, и, наконец, видят криминалиста, и хотят, чтобы так же досконально расследовали их дела. То, что это произошло в США, меня не останавливает, сейчас нам навязывают границы постоянно, я с подросткового возраста нахожусь в контексте западной литературы и музыки.

Я хочу, чтобы у нас тоже были детективы уровня Коломбо, криминалисты уровня Гила Гриссома, я уверен, они где-то есть, и наша массовая культура должна дорасти до их уровня. Я на основе своего опыта апеллирую к тем образам, воплощающим идеи, о которых я хочу сказать. Мне нравится, что Коломбо узнают, например, электрики на монтаже выставки: это же Коломбо!

Нет беспроигрышных ходов. Я думал о Коломбо, как о чём-то большем, чем просто детектив из сериала, который я люблю в течение нескольких лет. Я писал эту вещь тоже долго, мне кажется, это хороший инструмент, но я не делаю плакат или агитку, я хочу диалога.

 Картины Кирилла Жилкина.