«Хлеба! Зрелищ! Гваттари!»

«Стенограмма» поговорила с нижегородским философом Антоном Степиным о месте философии в современности, власти визуальности и проекте Поп-Философия (PPh).

Иван: Антон, пожалуй, я бы хотел начать вот с какого момента. В одной из своих статей, намечая контуры современного мира, ты писал, что «в этом мире философская рефлексия вынуждена граничить с "кока-колой"». Собственно, у меня возник следующий вопрос: в условиях такой культурной ситуации, чем теперь является (или может быть) философия? И кем тогда является сам философ?   

Антон Степин: Можно дать не одну сотню определений философии, но проблема не в том, что их так много, а в том, что все они верные. И рискуя быть забитым камнями, я бы сказал, что философия как была подобна шлюхе, так ею и осталась. Не важно, ложится ли она в постель к математике или же заигрывает с литературой. Важно то, что эта любовь всегда несчастна и заразна. По-моему, здесь и находится ответ на твой вопрос, так как в последнее время философию стерилизовали и доместицировали. Особенно это относится к её академическому ареалу обитания. А философ стал лишь почётным хранителем концептов, который холит и лелеет этих зверьков, сидя в кресле-качалке на фоне пыльных книжных баррикад. Но между корешками «Критики чистого разума» и «Негативной диалектики» виднеется контур баночки с лимонадом. Он — нечистая совесть этого бедолаги-философа. И, поверь, лимонадный монстр, аристократично вытесняемый философской рефлексией из своего тела, ещё постучится ночью в дверь.

Иван: Я сейчас почему-то вспомнил историю доктора Джекила и мистера Хайда. То, что монстр на свободе, — не есть ли это отражение нашего интересного цайтгайста со «смертью текста» и началом господства образов? Я хочу сказать, раньше был текст и его интерпретации, а сейчас — чистая визуальность.  

Но между корешками "Критики чистого разума" и "Негативной диалектики" виднеется контур баночки с лимонадом. Он — нечистая совесть этого бедолаги-философа

Антон: Да, я думаю, что некоторое смещение произошло. Предвыборный баннер с изображением будущего представителя воли народа и предлогом «за» — это яркий пример культурного абсанса с кратковременным отключением ratio и, соответственно, текста в его классическом понимании. Я должен проголосовать за картинку, а не за политическую программу обещаний. Это значит, что пространство изображения и время изображения становятся главными факторами власти. Но изображения выдают себя слепыми пятнами, в которых видны швы, удерживающие эту конструкцию, переливающуюся всеми цветами радуги. И поэтому мне кажется, что поворот, о котором ты говоришь, подобен параллаксу — текст лишь спрятался за графическим интерфейсом и поменял имя. Теперь его называют «кодом».

Иван: Получается, что всё не так плохо, как кажется на первый взгляд? Нужно только подсвечивать швы, чтобы  вскрывать механизмы власти?     

Антон: Я бы сказал, что не всё так просто, как кажется на первый взгляд. О поворотах, сменах парадигм говорит каждый второй интеллектуал, и почти все они делают это с ностальгической слезой по старому доброму: тексту, метафизике, субъекту. При этом пророчески пугая тёмным будущим. Это, несомненно, облегчает жизнь. Прыгнуть в ещё-не-ставшее гораздо сложнее и опаснее. И этой-то опасности, может быть, и не достаёт философии. Но твой вопрос был об иконическом повороте и дело здесь не в том, что раньше культура выражала себя в виде текста в его классическом лингвистическом понимании и вот она вдруг заговорила картинками, а скорее в том, что визуальное скрадывает некоторые прежние способы осуществления человека, при этом изобретая новые.

Ну а по поводу «подсветки швов» ты прав. Поэтому Делёз, Барт, Вирильо, Джеймисон, Жижек и др. и обратились к аналитике кино, фотографии, новых медиа. Причем не только с позиции критики, но и как авторы. И здесь следует помнить, что свет — очень сложный инструмент. Свет Просвещения однажды уже выжег сетчатку глаза субъекта, и поэтому философии придется изобрести специальный оптический аппарат, чтобы использование этой тонкой структуры не приводило к мгновенному превращению «механизмов власти» в рак кожи на теле общества.

Иван: К вопросу о недостатке опасности. Как думаешь, манифест поп-философии (PPh) можно считать как раз таким прыжком в ещё-не-ставшее? Или же всё-уже-произошло, и поп-философам ничего не остаётся, кроме как предложить переописать мир, исходя из этой ситуации?    

Антон: Манифест — скорее, объявление того, что ствол философии остыл. И это своеобразная изготовка перед выстрелом. Но вестерн поп-философии только начинается. Его финала никто не знает. Известна лишь часть героев. Это Христос, Мет Гроунинг, Делёз, Гуго Сен-Викторский и, конечно же, Бэтмен. Он писался коллективно, и поэтому точка темпоральности у каждого своя. Как говорил Блондинчик: «У каждого ствола свой звук. Этот звучит неплохо».

Уличная стена порою становится единственным возможным средством политического ответа, плоскостью деконструктивного письма

Иван: Манифесты обычно просто так не появляются. Была ли какая-то отправная точка, момент, с которого всё началось?

Антон: Да, конечно, это сингулярность. Шучу. Сначала был интерес к различным философским практикам. Затем появился опыт: обучения, конференций, преподавания. Но от этого всего не возникало ощущения живой авантюрной мысли, которую порой можно встретить чаще у барной стойки, нежели в академических стенах. Университетская философия не возбуждает, а должна! Заглянуть в «Пир» Платона — это то же самое, что и открыть страницу любимого порно-сайта. И вот у одной из барных стоек Нижнего Новгорода (а может, это была шаурмичная) и пересеклись Евгений Кучинов, Максим Чиров, Богдан Громов, Егор Дорожкин, Дмитрий Скородумов, дабы сложить свои тела на алтарь PPh. Мы провели несколько публичных мероприятий в Нижнем Новгороде и Питере, а затем коллективно написали манифест.

Иван: Я видел, вы там Куртова с лекцией приглашали, рассказывали на ТВ о монстрах. Очень здорово, надо признать! А что насчёт участия в первомайской демонстрации с плакатами «Мир. Труд. Лакан», «Читаешь Фуко — получи молоко», «Хлеба! Зрелищ! Гваттари»? Как люди реагировали на такие лозунги?

Антон: Сразу могу запустить небольшой спойлер насчёт весеннего цикла мероприятий. Уже в марте мы снова будем распространять заразу PPh совместно с Михаилом Куртовым, который на этот раз приедет не один, а с Йоэлем Регевым. Недельный цикл мероприятий с блэкджеком и всем остальным. Так что ждем всех в Нижнем Новгороде. Будет математично!

Люди реагировали на первомайскую акцию по-разному: политически ангажированные участники демонстрации сразу полезли в свои списки искать там партию философов PPh и, конечно же, её не нашли. Стражи порядка интересовались, кто такой Фуко и почему за него дают молоко. Либеральные прохожие улыбались, интерпретируя наши плакаты, сделанные за 10 минут в близлежащем парке, как лозунги нижегородской монстрации.

Но были и те, кто присоединился к нашей колонне, почётно встроившейся между анархистами и главными врагами земли Русской — жидомасонами. Как оказалось, наш локус довольно забавен в политической топологии.

Иван: У меня сразу возникла ассоциация с уличным театром, который заставляет прохожих участвовать в происходящем. Эта такая попытка вернуть философии её изначальную публичность?

Антон: Мы, несомненно, движемся к определённой перформативности своих сетов. И это значит не только то, что PPh-коллаборация выходит периодически на улицу для совершения своих акций, но и то, что сама улица приходит в помещения, где мы устраиваем поп-философию. Поэтому наши мероприятия всегда доступны, бесплатны — в общем, свободны для экспериментов и провокаций. Но нужно помнить, что за концепт можно получить и по шее. В этом смысле поп-философия не может быть непубличной. Этот институт, к сожалению, в современной российской культурной обстановке практически забыт. Публичный философ — это Дугин. И здесь я слышу закадровый смех. В музее PPh есть специальный трафарет по этому поводу.

Иван: Не могу не спросить, что это за трафарет.

Антон: «Россия без Дугина» старославянским шрифтом. Одна из речёвок того первомая.

Дело в том, что уличная стена порою становится единственным возможным средством политического ответа, плоскостью деконструктивного письма. Но этот трафарет не попытка создать новый код, а лишь PPh-фиксация самой возможной трансгрессии. Об этом хорошо писал Бодрийяр.

Он знал толк в стенах.

Иван: Не Бодрийяром единым! Теперь ещё есть PPh.  

Антон: Да, рок-н-ролл ещё мертв, а PPh уже в крови многих, вкусивших колы. Be careful!                       

Фотографии из архива Антона Степина.