Антропология мелодичности

Просторная комната в центре Санкт-Петербурга, количество книг и гитар в ней превышает количество мебели, на столе три кружки с чаем и пакетик конфет «Рот Фронт». За окнами дождь и где-то совсем далеко — бурные празднования чемпионства хоккейного «СКА». Но у нас свои заботы. Долго говорим о Барнауле, точнее — договариваемся о том, что о Барнауле говорить не будем, и плавно заводим непринуждённую беседу с музыкантом-экспериментатором и начинающим прозаиком Алексеем Боровцом.

Кирилл Александров: Итак, первый вводный вопрос. Мы с тобой общаемся как с музыкантом, в первую очередь, так вот когда всё началось? Без привязки к Барнаулу, про Барнаул я потом один вопрос спрошу, мне интересно по личным причинам, и всё.

Влад Гагин: Да, как снять квартиру в Барнауле? Извините.

Алексей Боровец: Хорошо. Всё очень стремительно произошло. Родители у меня музыку слушали, папа особенно увлекался. Соответственно, периодически я бывал застигнут родительской музыкой. И мне нравилось. Например, очень любил группу «Пинк Флойд». Правда, не думал про музыку тогда особо: ну нравилось и нравилось, папа дослушивал кассету, и всё заканчивалось. Потом меня родители научили проигрывателем пользоваться, чтобы я его не сломал. Смутно помню это время, у родителей были записи «Аквариума», «Пикника», ещё какие-то.

В двенадцать лет был переломный момент. Один из моих родственников, сам об этом не догадываясь, перевернул всю мою жизнь. Он на меня насел с группой «Нирвана», восемнадцать лет ему тогда было. Всё говорил и говорил о них, а я не хотел слушать, мне всё равно было. Он мне показывал кассету, а я смотрю — там бородатый мужик на обложке какой-то, да ну его.

Кирилл: В то время уже распространены были плееры «сидюшные» — у вас было такое?

Алексей: Наверное, но я был далёк от этого. Я такой увидел лет в семнадцать, наверное, ну и в фильме «Брат».

Так вот рассказал мне родственник про Нирвану, дал послушать, и они мне понравились с первого аккорда. Плюс он много о бэкграунде группы рассказал, о судьбе Курта Кобейна, тем самым привил интерес к тому, что окружает музыку, откуда она берётся. Таким образом, за несколько дней человек заложил основы моей личности, сам того не осознавая. До сих пор не знает, наверное.

Потом в школе с ребятами обсудили, обменялись мнениями, стали вместе слушать рок-музыку сплочённой группой. Примерно в то же время дома у бабушки я нашёл старую гитару, сразу взял её в руки, сразу придумал переборчик и написал текст. Я позвонил другу, а у него тоже была гитара, и с тех пор мы каждый день писали тексты, играли, пытались петь, хотя ещё довольно долго ни играть, ни петь не умели вообще.

Всё это, конечно, похоже на детскую игру, но у меня внутри ничего не изменилось с того времени, и я до сих пор этим занимаюсь

Кирилл: Это были тексты в духе БГ и Шклярского?

Алексей: Нет, скорее, в духе того, как я представлял тексты «Металлики», когда слушал их музыку. Про смерть, кровь и всё такое.

Влад: Ты говоришь, что это воспринималось как игра. А тогда ты это серьёзно воспринимал?

Алексей: Да, серьёзно. Это сейчас я рассказываю и кажется, что это просто беззаботные детские шалости, а я всегда относился к этому как к серьёзному занятию и сейчас так же отношусь. Разница лишь в том, что я сейчас играть умею получше, могу что-то сочинить, записать качественно, выйти на концерте исполнить. А тогда мог созвониться с другом и прочитать ему текст по телефону.

Кирилл: С группой Нирвана связан один забавный случай в моей биографии. Для меня они тоже были одной из первых групп, о которых я слышал. При этом я был оторван от общедоступных источников музыки и информации в принципе, так как жил в Средней Азии. Но я читал, находил какие-то брошюры, журналы и знал, что вот есть группа Нирвана, её историю, основные хиты и прочие детали. И вот я приехал в Россию на лето к бабушке, в то время у бабушки гостил мой двоюродный брат Даниил. Я ему с порога говорю, что хочу купить диск. Он: «какой?», я: «Нирвану». Он говорит: «О, да, отличные ребята, слушал их много, есть у них песня одна — всегда заходит, такая клёвая, но не помню, как называется». И я, ни разу не слышавший Нирвану до этого, купив диск, нашёл сразу «Smells like teen spirit», поставил ему, и он тут же восклицает: «Да, оно, круто!».

Влад: А как ты узнал, что это та самая песня?

Кирилл: Я был в курсе, что это хит, с которым они выстрелили в 91-м, когда альбом «Nevermind» вышел.

Алексей: Интересно да. А у меня дядя в Новосибирске учился, и у них там был интернет в студгородке — качали музыку, просвещались, потом он меня просветил. Потому что в Барнауле никаких источников не было.

Кирилл: Основная проблема молодёжи, увлекавшейся в то время рок-музыкой, тех, кто формировался как музыкант и планировал развиваться — это (думаю, можно вслух проговорить) «говнарьство». Похоже на судьбу многих — ты слушаешь БГ и Пикник, находишь заброшенную гитару, начинаешь играть, потом покупаешь себе чёрную футболку, вставляешь булавки в джинсы, отращиваешь патлы, и уже всё хорошо у тебя, и очень часто дальше каких-то местечковых клубных выступлений и гаражных репетиций под пиво в баллонах дело не заходит. Сталкивался ли ты с этим и если да, то как преодолел?

Алексей: Ну, у меня другая история. Правда, дальше местечковых клубов я и не уходил, разница лишь в том, что сначала это были местечковые клубы в Барнауле, а потом в Питере. Зрители никогда толпами на эти концерты не ходили. В Барнауле даже больше людей ходило, там жители проявляют интерес к музыке местной. В Питере сложнее с этим.

Влад: Ну и местечковость тоже разная бывает.

Алексей: Да, бывает провинциальность географическая, бывает культурная. Но у меня всё это время был момент отделения себя и товарищей от того, что происходит вокруг. У меня было время, когда я играл панк-рок в гараже, где ещё много групп репетировало, но я видел, что то, что играют они, — это один шаблон, а то, что играю я, — это другой. Но тогда, правда, я бы ни за что не сказал, что я по шаблону что-то делаю. Это сейчас, сквозь время, легко вещи своими именами называть.

 

 

Все пели ритмичные бодрые песенки про бухло и анархию, хотя я не понимаю, откуда взяться политизированности в пятнадцатилетнем возрасте. А у меня всё склонялось в сторону каких-то эмоций, мистики, трансцендентности, очень напряжённая музыка была, я орал ещё как сумасшедший. Отличалась, в общем, моя музыка от того разудалого панк-рока, который играли все вокруг. Не знаю, насколько здесь фигурируют «говнарьство» и местечковость, но что-то своё я искал.

Кирилл: Я даже, знаешь, сейчас подумал, что «говнарьство» не очень подходящий термин, более уместное и широкоупотребимое понятие это «субкультурность». Думаю, в этом контексте будет понятнее, о чём мы говорим.

Алексей: Да, ну вот здесь получается, что я выпадал из субкультуры.

Кирилл: Но сфера общения же была какая-то.

Алексей: В том-то и дело, что не было, очень трудно было единомышленников найти. Я нашёл одного, но вдвоём тоже как-то группу не сколотить, хотя играли и вдвоём, записывали кассетные альбомы — весьма смелые вещи получались, жаль не сохранились.

Влад: Такое бывает, кстати, когда ты в искусстве ещё ничего не понимаешь и двигаешься по наитию. По мере изучения всех тонкостей и освоения приёмов ты уже в рамки себя неосознанно загоняешь.

Кирилл: По возрасту уже приближалось время выбора вуза, и здесь интересно, как увлечение музыкой повлияло на тебя в этом выборе. Ну и что, собственно, ты в итоге выбрал.

Алексей: Я хотел на философию пойти учиться и только туда. Но вся семья была против, а я человек довольно внушаемый, и постепенно понял, что с мечтой о философии придётся расстаться: мы пришли к компромиссному варианту — к социологии. Непонятно, как к этому пришли, в шестнадцать лет вообще тяжело подобные вопросы решать. В итоге получилось так, что я поступил на исторический, на архивоведение, и даже не закончил.

Кирилл: А в музыкальную школу почему не пошёл?

Алексей: В 13 лет я всё-таки пошёл в музыкальную школу, за первый год прошёл два класса и бросил. Неплохо продвинулся, но не было серьёзного отношения к этой учёбе. Вроде бы тебя учат тому, что тебе нравится делать, но это не воспринимается, это неинтересно.

Когда мне стукнуло восемнадцать лет, я подумал, что хватил играть то с одним, то с другим, нашёл функционирующую уже группу слаженную и попросился вторым гитаристом. Песни их мне нравились, но казались какими-то слишком «рокерскими», а я-то себя уже просвещённым человеком считал, слушал Radiohead, Portishhead, знал все тайны мироздания. Свысока посмотрел на этих ребят, но на самом деле это они были молодцы – у них была группа (назывались «Партизаны»), аудитория, концерты, а у меня кроме самоуверенности ничего не было. Мы здорово впоследствии друг на друга повлияли.

Кирилл: Ну, Radiohead-то ладно, а джаз, фри-джаз, импровизационная музыка, авангард, классика?

Алексей: Это всё позже, академическую музыку я вообще недавно начал слушать.

Так вот, группа «Партизаны». У них такие песни были, эмоциональные про отношения между мужчиной и женщиной, соответственно аудитория преимущественно женская была. В восемнадцать лет мне это нравилось, потом уже стал думать, что это «читерство» и радовался, когда наша музыка нравилась парням, это был более весомый показатель. И мы все считали себя очень крутыми, серьёзно относились только к критике друг друга, никого не слушали и очень скоро стали вариться с собственном соку. Мы были влюблены в себя, друг в друга, плюс было ещё две-три группы, с кем мы общались, и составляли некий круг, дальше которого никто из нас не смотрел. В общем, был свой котёл.

А если говорить про джаз… Со мной происходило примерно то же, что и с Кобейном в своё время. Он рассказывал, что жил в городке Абердин, где всё плохо было с инфраструктурой, и он очень мало слушал музыки, зато много читал. Очень много журналов в то время было, писавших о группе Секс Пистолз, в частности (она тогда была на пике славы). И весь этот панк-рок он только представлял, музыку Секс Пистолз он никогда и не слышал, просто воображал, что там три аккорда и громкие крики, хотя на самом деле Джонни Ротан-то особо и не кричал.

И получилось, что Нирвана это такая мечта о панк-роке, как его себе представлял Кобейн

И вот мы с другом-ударником Олегом Ерошенко, с которым до сих пор играем, стали говорить про джаз. Мы его не слушали никогда, хотя могли. Просто знали, что есть какой-то крутой джаз и представляли его. Плюс мой родственник, джазовый музыкант периодически показывал джазовые аккорды, они очень отличаются по звучанию от обычных, включал музыку, всё это у меня вызывало полнейшее благоговение, я заряжался идеями на год вперёд от каждой такой встречи. И дальше я стал эти аккорды поигрывать, притом, что джаз практически не слышал. И Олегу всё это показывал. Песню из этого не сделаешь, просто играли инструментал, ещё басист один к нам примкнул. Но дальше одного альбома (назвались мы Хэлл Фьюжн), выложенного на барнаульском форуме, дело не пошло, так как выступать с этим было негде – ни на рок-сейшенах, ни, тем более, на джазовых фестивалях. Поэтому мы поиграли ещё немного в группе Партизаны, и я в 2010-м году уехал в Москву. Не знаю, что я там хотел найти и на что надеялся. Я тогда уже начал слушать музыку экспериментальную, вдохновлялся фри-джазом, Сан Ра. Вчера был 101 год со дня его рождения, а год назад в честь 100-летия его я даже татуировку себе сделал. Чтобы как-то подстегнуть себя, сжечь мосты.

Кирилл: Чтобы точно не вернуться в группу Партизаны?

Алексей: [смеётся] Может быть, в каком-то метафорическом смысле. На самом деле я человек довольно гибкий и если сжёг мосты, то переплыву, если сильно надо будет. Это имело для меня символическое значение, уж точно я не хотел украсить свою руку татуировкой.

Так вот, значит, Сан Ра и ещё Сан Сити Гёрлз. Про Сан Сити Гёрлз я даже статью для журнала написал, первую статью о них на русском языке, до этого не было ни одной. Они вообще чудики интересные: слушают радио таких стран, как Турция, Бангладеш, попсу всякую и начинают её перепевать на все лады — блюз-рок, коллажи, просто стихи читают, могут орать дурниной — и так душевно всё, что к обычным песням я начал даже немного отвращение испытывать. Placebo, например, перестал слушать. Сейчас поспокойнее стал, всему могу найти оправдание и применение.

В Москве я познакомился с ребятами-музыкантами, мы подружились, они мне помогли работу найти, но музыка их не была мне близка в тот момент. Сейчас из них получилась группа «Спасибо» — только вчера их слушал на Ионосфере.

Тяжко было в Москве — единомышленников нет, работаю в музыкальном магазине на отшибе, куда никто не заходит. Я загрустил, начал писать роман о загробном мире.

Кирилл: Основанный на реальных событиях?

Алексей: Ну как, отчасти. Там загробный мир назывался словом «город» — именно так, с маленькой буквы. Первое предложение в романе было «Вася давно хотел переехать в город». Суть была в том, что Вася был наказан за какие-то свои жизненные ошибки и непонятным образом попал в мегаполис мёртвых (не сразу это осознав), где вынужден был как-то ассимилироваться. У него и паспорта не было, хотя нормальным покойникам он даётся. Ну и ещё там умереть нельзя, в загробном мире.

Кирилл: А если в тебя стреляют?

Алексей: Вот с этим я до конца не разобрался, отчасти поэтому и забросил роман. Никак не мог установить систему, в которой бы концы с концами сходились. Такую социальную сатиру хотел сделать. Я писал о том, что видел в жизни, но доводил до гротеска.

А потом мне подарили биографию Пелевина, я прочёл её и понял, что то, что я делаю, — это жалкая пародия. Я это не сразу понял, потому что в Москве я уже не так Пелевиным увлекался, читал Кафку.

Кирилл: Самое то, да, в нищете на окраине Москвы.

Влад: И Макулатуру ещё слушал.

Алексей: [смеётся] Ну да, да. Я хотел, как у Кафки, такое пустынное повествование сделать, без обилия живых деталей и красочных описаний.

Собственно, в Москве я читал книги, писал роман, играл на гитаре, сочинял стихи, песни и тексты, которые легли в дальнейшем в основу проекта «Скриптор».

Кирилл: Получается, ты приехал, один в чужом городе, ни с кем особо не общаешься кроме пары друзей, работаешь в магазине, читаешь Кафку, замкнут в герметичной капсуле — откуда брался кислород в этой капсуле, в чём был стимул? Ты сочиняешь музыку, пишешь роман, но не знаешь, кому и как всё это покажешь.

Алексей: Да нет, я знал, когда покажу. С романом сложно, да, огромный объём, но я мысленно разделил его на 3 части и после того как дописал первую, прочитал черновик вслух двум людям. Далее рассчитывал сделать рассылку, как-то продвигать. А черновые домашние записи треков проекта «Скриптор» я постоянно выкладывал куда-нибудь, люди слушали, был фидбэк даже. Да и вообще, мне нравится сам процесс, результат тоже важен, но не первичен.

А потом в Москву приехал Олег Ерошенко, мы с ним поиграли, но он сказал, что в Москве жить не будет, и посоветовал переехать в Питер (он здесь уже жил на тот момент). Недолго думая, я согласился.

 

Но сначала ненадолго заехал в Барнаул, где мы с Олегом и удивительным деятелем разных искусств Василием Сыроежкиным, а также басистом Пашей Проскуркиным и поэтом Виктором Ведяшкиным образовали проект «Разговор о будущем». Составили программу из двадцати песен на стихи из советского сборника «Родные Нивы», который просто нашли на полке у Васи. Из этого сборника мы выбрали все самые абсурдные стихи про хлеб, землю, труд…

Кирилл: и любовь к Родине.

Алексей: Именно. И нас очень развеселили все эти тексты, причём там и Сергей Михалков был, и Евтушенко, и какие-то безумные поэты: например, Карим Курбаннепёсов. Причём Евтушенко особенно удивил:

Я сибирской породы.

Ел я хлеб с черемшой

и мальчишкой паромы

тянул, как большой.

Ну какой он сибирской породы и какие он паромы тянул, это просто жесть какая-то.

Кирилл: Может, мы просто чего-то о нём не знаем.

Алексей: А может, мы чего-то не знаем, да.

В общем, мы взяли весь этот дебилизм, положили на музыку, готовились сыграть один концерт и уехать в Питер. Отыграли концерт, причём к моменту выхода на сцену мы уже всерьёз воспринимали все тексты, и строки вроде «Как жарко пахнет рожь в июле» прямо захватывали, в сердце просыпалась щемящая тоска.

Кирилл: Интересно, мы в своё время с ребятами тоже взяли советский песенник, собрались в гараже и сделали несколько песен, лучше всего получился кавер в стиле пост-рок на песню «С чего начинается родина», и я плакал практически, так пробрало.

Алексей: Да, в этом что-то есть. И у Летова в проекте «Коммунизм» тоже было ёрничество над советской реальностью, пели песни на стихи Сулеймана Стальского, который славил Сталина, Ворошилова и что-то проклёвывалось в этом абсурде, весьма интересно.

Кирилл: Ну да ладно. Отыграли вы концерт, полетели в Питер.

Алексей: Да, все мы постепенно сюда перебрались. И Вася Сыроежкин, кстати, тоже. Очень самобытный поэт-песенник. Правда, большой хулиган в творчестве. Как-то он сделал сборник, показал мне, и я разочаровался, подумал, как же так, Вася же вроде хорошие стихи писал. А потом до меня дошло, что это такой плевок в рожу читателям, что он нарочно написал целый сборник плохих, отвратительных стихов.

Кирилл: Забавно, у нас тоже был такой опыт. Как раз когда Руслан из Уфы уезжал, мы за пару дней до его отлёта организовали мероприятие, за которое я до сих пор горд и рад безмерно. Называлось оно «Вечер плохих стихов», и это действительно был вечер плохих стихов. А никто не поверил — все привыкли на наши мероприятия ходить, мы каждый месяц что-то организовывали в то время. И люди думали, вот, опять ребята что-то интересное придумали. Телевидение приехало, канал «Культура» снимать репортаж о поэтической жизни столицы. А я и место выбрал в парке на отшибе, на крыше какого-то маленького бетонного бункера разрисованного, где бомжи ночевать любили.

И тексты все действительно были ужасные, все принесли графоманщины, просто беспросветное дерьмо.

Влад: Интересно, у тебя на каждую историю Лёши есть своя. На самом деле, мне кажется, чтобы устроить вечер плохих стихов даже не надо искать плохие стихи, потому что не так много хороших. Можно просто собрать вечер стихов, и с большой вероятностью это будет вечер плохих стихов.

[смех]

Кирилл: Да, там и тексты песен читали и пародии. Я написал пародию на МЗ, он тогда пришёл, ему понравилось. А в конце Марсель и сам почитал. Причём Марсель просто прочёл свои стихи, и все их восприняли с тройным интересом среди всего этого шлака, аж затихли. В итоге его выступление оказалось дико успешным, привело к новым знакомствам и каким-то перспективам.

Алексей: [смеётся] Слушайте, может чай повторить?

Алексей: Ну вот, переехали мы в Питер и решили вместе с Олегом и Пашей Проскуркиным играть инструментальную музыку. Решили, что нам не хватает духового инструмента, и подали объявление: «Бесперспективному инструментальному коллективу требуется трубач». Откликнулся всего один человек, Алексей Горшков, и он стал нашим трубачом. Он нам сразу понравился своим взглядом маньяка-убийцы и спокойствием удава.

Но по настроению мы далеко не сразу совпали — мы с Олегом как-то склонялись к мраку, нас тянуло в темноту, хотели выдержать это настроение, а Алексей играл более светлые мотивы, приходилось радость его как-то сдерживать. Объяснить на нотах это было тяжело, и мы больше объяснялись образами, метафорами.

Иногда я прямо конкретно Лёше объяснял: представь, ты идёшь по двору-колодцу, дальше идёшь ещё через один, дождик моросит, ты уже устал, хочешь домой, тебе немного жутковато и луна светит, отражается в лужах – вот это вот надо сыграть

Влад: И он говорит: «Без проблем».

Кирилл: И стреляет тебе в голову.

Алексей: Сан Ра подобные штуки практиковал, я у него научился. У него был не оркестр, а секта — он им целые лекции читал по текстам, составляющим Библию, придумал систему наказаний за грехи, жёсткая дисциплина была в коллективе. Он сочетал джаз, космос, христианство и Древний Египет. И он им задания давал периодически, мог сказать саксофонисту: «Вот на столе яблоко — сыграй его». Неплохой способ расширения границ. Мне понравилось и, так как мне трудно объяснять музыку нотами, я этот способ перенял.

Так сформировалась группа Yojo. Лидера не было, но мы с Олегом свои идеи лоббировали и со временем пришли к выводу, что мы — мафия, Паша Проскуркин — шериф, а Алексей Горшков, трубач, — мирный житель, поддерживающий ту или иную сторону.

Кирилл: Мирный житель со взглядом убийцы.

Алексей: Да, именно так. То есть на него все думают, что он мафия, а на самом деле это не так. Это было смешно и в то же время печально, потому что когда есть возможность лоббировать идеи, это далеко не всегда идёт в угоду коллективу. Мы с Олегом тогда молились на слово «минимализм», хотели, чтобы само пространство играло между нотами. В то же время мы были подвержены обаянию сложности в музыке и никак не могли определиться — выстраивать непроходимые дебри музыкальных конструкций или же, наоборот, по-минимуму насыщать композиции. В дальнейшем это привело к расколу, потому что это два разных подхода к видению мира.

С одной стороны этакое "кармическое" видение мира как цикла из повторяющихся подциклов — это минимализм. С другой — мир, в котором не найти ни одного повтора. Каждый момент уникален, не найти двух одинаковых предметов, людей или судеб. Сложный неделимый мир. Как раз Паша Проскуркин был за сложность, за то, чтобы ничего вообще не повторялось — только ты услышал какой-то мотивчик как тут же от него уходишь, всё стремится к хаосу, какому-то распаду.

И вот эти две модели внутри нашей группы как-то соперничали, не смотря на то, что в сущности, обе они описывают один и тот же мир. Как бы там ни было, какое-то время у нас получалось плодотворно работать.

Однажды звукорежиссёр Егор Убель услышал нас (Yojo) на концерте, ему очень понравилось, и он предложил нас записать. Потом оказалось, что он даже когда-то учился вместе с тем моим родственником-музыкантом в Новосибирске в колледже, причём в одной группе. Удивительное совпадение.

С Егором мы записали первый альбом Yojo. Он не произвёл ажиотажа, однако получил положительные отзывы, и был позднее издан приличным московским лейблом Fancy Music. Нас звали выступать, спрашивали, когда будут ближайшие концерты. Но, несмотря на это, группу мы распустили в 2013-м году из-за разного представления о том, куда двигаться дальше в музыкальном плане.

 

 

Вот тогда у меня образовалось время для записи альбома проекта «Скриптор». С тем же Егором, с кем мы записывали Yojo, мы занялись записью. Олег записал барабаны и пропал, дальше мы привлекали разных музыкантов, сам Егор много на чём сыграл (он мультиинструменталист). С альбомом «Скриптор» интересная штука получилась. Я начинал его сочинять в Москве, в полной нищете, озлобленный, подверженный классовой ненависти. Я считал, что раз уж мне 23 года, то мне и карты в руки. Я молодость этой страны, все двери должны быть открыты передо мною. Я реально умею работать с текстом — и что же? Никто не хочет меня нанимать! По факту я жил на 16 тысяч в месяц и мог только мечтать о работе соответствующей моим умениям.

В Питере всё стало полегче, было больше свободного времени, жильё подешевле, теперь я уже не был таким недовольным, мог позволить себе купить что-то помимо еды и книг и радовался жизни. И вот пришёл момент записывать голос, и я понял, что для меня странно повторять те тексты маленького озлобленного человечка. Я старался что-то в душе разбередить, перевоплотиться, но всё равно было странно.

Влад: А какие-то были ещё проекты в то время?

Параллельно с записью «Скриптора» я как раз учился в школе импровизации, где познакомился с Салаватом, который, собственно, свёл меня с вами. Мне эта учёба показалась хорошим вариантом для дальнейшего развития, плюс сказался интерес к авангарду. Правда, по итогам обучения сделал для себя вывод, что, наверное, импровизационная музыка и авангард мне чужды. Мне интересно это слушать, иногда играть, но к полному погружению я не готов, меня тянет к некой «театральности» в музыке, когда есть понятные всем фразы, шаблоны, китчевые, возможно, которые обозначают определённые культурные явления узнаваемые. Такой постмодернизм в каком-то смысле. Мне ближе музыка, в которой обыгрываются узнаваемые знаки, будь то определённые лады, мелодии в стиле Джеймса Бонда или идиомы саунда. Интересно увязывать это и уводить в своём направлении. Импровизационная же музыка зачастую стремится вообще избавиться от идиом. Я к этому не готов.

Сейчас мы с Олегом набрали новый состав Yojo, у нас много материала, ищем саксофониста, которого очень не хватает. Духовики к нам не идут, потому что большинство из них играет по джазовым или эстрадным стандартам, а мы склонны к минимализму, играем очень просто. Саксофонисту то и дело хочется джазовое соло запилить, а нам это не нужно. А когда приходит авангардный саксофонист, то ему просто скучно с нами играть.

Влад: А какие перспективы видишь перед собой? Не тяжело ли так, из года в год заниматься творчеством, не имея полноценного отклика сильного от аудитории? Интересуют даже не столько перспективы в плане площадок, выступлений, записи, сколько какие-то внутренние вещи.

Алексей: Со внутренним вообще проблем нет. Даже когда кажется, что ты подошёл к какому-то тупику, тут же находится какое-то новое направление, новый стимул. Я не могу предсказывать когда это случается, но это случается с такой регулярностью, что я поверил, что так будет происходить всегда и верю до сих пор. Идеи будут появляться. Сейчас, кстати, помимо музыки, пишу прозу, к июню рассчитываю закончить вторую главу повести, потом вам покажу.

Продолжая говорить о музыке: я вижу, что можно сделать ту музыку, которую мы играем, более востребованной за счёт слаженной игры, за счёт качества. За рубежом, возможно, такой музыки полно, но в России, на мой взгляд, её, качественной инструментальной музыки, остро не хватает. При этом это не джаз, не авангард, не «easy listening», не лаундж. Сейчас есть такие направления как даркджаз, модерн креатив — не уверен, что мы относимся к этим направлениям, но как минимум со-относимся.

Для меня главное, чтобы музыка не была нейтральной, вот и всё. Хочется, чтобы она что-то меняла в человеке, общалась с ним, жанр здесь не важен, главное, чтобы музыка задавала тон

Кирилл: Ну а в целом как, ты доволен жизнью, бытом своим, какими-то основными моментами?

Алексей: Не хватает духовика, вот всё, что могу сказать.

Кирилл: А нет желания просто собираться джемить в качестве средства разгрузки, расслабления, ради угара грубо говоря. Как тот же Сэл рубит какой-то хардкор в баре «Клише» на Петроградке с барабанщиком-барменом и не парится — есть слушатели, нет их, просто для себя.

Алексей: Я очень поддерживаю такие вещи, но, к сожалению, все мои друзья-музыканты сомнительно относятся к джемам, боятся залажать. Единственное, на репетициях мы часто джемим, когда Олег опаздывает, а он частенько опаздывает. Мы даже называем эти музыкальные отрывки «Пока не начался Олег». Потом Олег приходит, расставляет тарелочки и в определённый момент вступает — тогда всё, наступает катарсис, начинается Олег.

Влад: А что с той твоей частью, которая любит анализировать музыкальный бэкграунд? Ты пишешь какие-то статьи, рецензии, разбираешься в биографиях, историях создания групп?

Алексей: Давно уже ничего не писал, но одно время я сотрудничал с порталом «Субкультура» —  тогда был стимул писать, разбираться, публиковать статьи. Про биографию Сан Сити Гёрлз я уже говорил, также, помню, писал рецензию на альбом «Пролог» группы «Макулатура» – тогда только в пабликах везде все написали, как у ребят в очередной раз всё заебись получилось, а мне хотелось как-то более сдержанно написать, рационально, с критической стороны подойти.

Кирилл: В принципе, у меня два вопроса осталось. Первый. Говорят, что в России меньше возможностей у музыканта в плане развития, есть фильм такой — «Погружение» с Ником Рок-н-Роллом…

Алексей: Видел-видел, да, конечно.

Кирилл: Так вот там эта тема весьма остро обсуждается, демонстрируются проблемы. И поэтому логичный вопрос — а не хочется ли уехать за границу, тем более, что ты вроде мобильный, из Барнаула как-то выбрался?

Алексей: Да на самом деле пока меня здесь всё устраивает, есть кое-какие планы. К тому же, не хотелось бы одному уезжать, здесь есть какой-то костяк, ребята, с которыми мне комфортно играть и общаться — Олег, Егор, Аня Шмуйлович, Лёня Перевалов и явно ребят за собой не увезти никуда, а я привязался к ним. Меня это не беспокоит, потому что и здесь можно заниматься тем, что мы любим. Хотя я наслышан, конечно, что уже и в Прибалтике гораздо лучше условия — Олег недавно с группой ездил в тур, они выступали в Прибалтике, в Австрии и, казалось бы, русскоязычная группа, играющая блюз-рок в духе «Чижа» — кому они могут быть интересны, однако там есть русские клубы и слушателей достаточно, тепло принимают.

Кирилл: Да чего там, вон даже «Адаптация», казахские панки из Актюбинска, по всей Европе катаются.

Алексей: Да и ребята говорят, что на них в Европе людей приходило больше, чем в Питере, и люди слушают записи в интернете предварительно, покупают диски и организаторы всегда соблюдают райдер, встречают-селят-провожают. В России пока что с этим проблемно.

Кирилл: И второй вопрос — как ты относишься к русскому рэпу?

Алексей: Нравятся некоторые исполнители. Сначала почти не слушал, потом иногда попадались интересные исполнители, но постепенно уходили из поля зрения. Но был один интересный эпизод.

С одной из компаний мы частенько курили траву и пили сироп от кашля. Дальше была салвия дивинорум, а потом и до всяких химических соединений дошли вроде ДОБ, ТУСИБИ и прочее. Их Александр Шульгин делал, но не тот, который продюсер Валерии и Мумий Тролля, а химик американский, он их сам все изобрёл и написал книгу об этом «Диссоциативы, которые я знал и любил». [На самом деле книги А. Шульгина называются «Фенэтиламины, которые я знал и полюбил: Химическая история любви» и «Триптамины, которые я узнал и полюбил: Продолжение».]

Так вот мы всё это принимали, читали об этом, и однажды кто-то из приятелей включил альбом Гуфа «Город дорог» — мол, смотри, какая фигня. Я как-то вначале открестился от этого, не до русского рэпа мне было. А через какое-то время я принял ДОБ, ещё не зная, что от него эффект 30 часов длится. И пришёл домой, а меня колбасит. Думал, что пройдёт, а всё не проходит, и вот пришла в комнату мама, долго со мной разговаривала на какие-то грустные темы, она определённо поняла, что со мной что-то не так, я очень загрузился и начал растворяться в пространстве. Лежал в темноте, не мог уснуть, слышал все звуки, шорохи, шаги, казалось, что я вот-вот исчезну, растворюсь в этих звуках, как будто воронкой засасывало. Тогда я вспомнил трек Гуфа «Вождь», где у него бэдтрип, и он начинает молиться — и вот я начал тоже молиться. Молился, пока не уснул. Когда я проснулся, то сразу скачал Гуфа, и очень долго потом слушал, и в Барнауле, и в Москве.

Кирилл: Ну и у нас последний, традиционный вопрос, который уже и задавать-то не удобно: ты хороший человек?

Алексей: Нет, определённо нет, но я к этому стремлюсь. Только недавно осознал, как именно к этому нужно стремиться, сделал выводы кое-какие, осталось не забывать об этом каждый день.

Кирилл: Интересно.

Алексей: В моём понимании нельзя просто стать хорошим человеком и навсегда остаться в этом состоянии. По-моему, совершая каждый свой существенный поступок (а мы их совершаем каждый день, особенно в отношении других людей), ты должен подходить к этому с максимальной ответственностью, делать так, чтобы людям от этого становилось лучше (или не хуже, по крайней мере). А для этого всегда необходимо быть таким «проснувшимся», внимательным и ничего не делать по инерции, ничего не упускать. Иначе ты однажды осознаешь, что ты просто гад.