Уличные интервенты (конспект лекции о стрит-арте)

 «Стрит-арт — это искусство, которое слишком легко обоссать» (надпись на стене в Хабаровске).

Это была пятница. После тяжелой поточной лекции я взвалил на себя рюкзак, в котором побрякивали шарики в баллонах с краской, и поехал на другой край города, в академгородок. Вечером была запланирована встреча в небольшом подвальном клубе-кафе под названием «Point», на которой я хотел рассказать о стрит-арте и ответить на любые вопросы о нём. Но ещё больше я хотел порисовать, хотя бы в «домашних условиях». Потому что эта зима тянется слишком долго, потому что я соскучился по запаху растворителя и краске на руках. Наверное, поэтому вместе с организаторами встречи мы запланировали в качестве бонуса к беседе небольшой мастер-класс по рисованию с помощью трафарета.

В стрит-арте для меня соединились и теория, и практика, хотя, признаюсь, в первой я чувствую себя более уверенно, чем во второй. Возможно, потому, что теориями о современности я занимаюсь лет на десять больше, чем трафаретами. Причём круглый год, а не всего два-четыре месяца (в которые руки не отваливаются от холода во время ночного рисования). Однако, начав в 2011-м году понемногу учиться делать стрит-арт, я много раз замечал, что это влияет и на понимание теории. Сейчас я думаю, что попросту нет другого способа избавиться от слишком абстрактных и «головных» схем в его объяснении. Телесный и чувственный опыт, техника и практика рисования, мысли, возникающие в ходе ночных прогулок с трафаретами — всё это ближе к сути явления, чем условные «протест» или «самореализация».

Разговор о любимых вещах снял усталость в два счёта. Вопросы были интересные, а атмосфера дружественная, к тому же многих пришедших я знаю не первый год. И хотя сложно сказать, что именно унесли оттуда участники встречи, но, думаю, хотя бы пару мифов об уличном искусстве мне удалось развеять. Возможно, кому-то будет интересен и краткий конспект, который я сделал по итогу лекции.

                        _{Фотограф Everett}

Краткая история и предпосылки зарождения стрит-арта

Стрит-арт никогда не ограничивался только техниками спрей-арта, однако именно современное граффити (которое следует отличать от исторических граффити и дипинти) стало для него культурной основной. Поэтому нередко стрит-арт называют пост-граффити, указывая тем самым на логику преемственности. Как самостоятельное явление стрит-арт рождается в конце 80-х — середине 90-х годов, однако наиболее заметен становится только в двухтысячные благодаря интернету. Поскольку многие произведения уличного искусства живут недолго, очень важна их фиксация на другие медиумы (фото, видео), а потому только с развитием сетевого обмена (а также модой делать фото и селфи на фоне стрит-арта) — как между авторами, так и между зрителями — это явление обретает целостность и узнаваемость.

Стрит-арт — молодое явление, но и его предыстория отстоит от нас не так уж далеко. Нечто в духе современного граффити возникает во время второй мировой войны: это ставшая легендой надпись «Kilroy was here», которую можно было встретить на армейских ящиках и стенах отвоеванных европейских городов. Впрочем, если углубляться в предпосылки, то нужно вспомнить ещё одно явление — язык хобо, сформировавшийся в период Великой депрессии.

Чем сильнее отчуждение, тем сильнее единичные ответные импульсы его преодолеть, вплоть до интервенции в отчуждающую среду города

В 1949 году был изобретён современный тип распылительного клапана, и в том же году начинается выпуск аэрозольной краски. Наибольший всплеск граффити происходит в семидесятые-восьмидесятые годы в ряде больших городов США (прежде всего в Филадельфии и Нью-Йорке). Бомбинг и простые теги (как, например, известный Taki183) заполняют не только общественные стены, но и вагоны метро. Как часть субкультуры черных гетто граффити начинает распространяться по миру. Стоит также отметить, что в бедных кварталах стран Латинской Америки ещё до войны складывается своя традиция рисования на стенах, которую принято называть муралс (вероятно, она восходит к фреске — как католической культуры, так и мезоамериканских цивилизаций). К концу 80-х из граффити, муралс и других стилей (некоторые связывают стрит-арт с ленд-артом, неоэкспрессионизмом и ар брют) сложилось своеобразное общее течение — с множеством техник и преобладанием образа над текстом, которое и называют стрит-арт.

Используя поверхностный социологический взгляд на вещи, граффити и стрит-арт обычно связывают с нищетой рабочих предместий и социальным протестом. Это явно недостаточное условие, так как, изучая историю, мы наблюдаем много неравенства, но слишком мало рисунков на стенах. Сильный всплеск настенных надписей и рисунков можно зафиксировать в период Римской империи, что позволяет обнаружить ещё пару культурных предпосылок для появления стрит-арта.

Первая и самая главная предпосылка — высокая степень отчуждения в обществе. Чем сильнее отчуждение, тем сильнее единичные ответные импульсы его преодолеть, вплоть до интервенции в отчуждающую среду города. Отчуждение наиболее явно в городах, так как оно складывается из типовой архитектуры, эксплуатации трудящихся, отчуждения в сфере образов и слов (через активное воздействие масс-медиа, особенно рекламы). В ХХ веке добавляется также конфликт индивидуализма и господствующей массовой культуры. Римские города были типовыми — и по архитектуре, и по застройке (сюжет о заблудившемся в этих одинаковых постройках, равно как и сетования на скученность и серость жизни в инсулах часто встречается в римской сатире, письмах и т.д.). В отношении эксплуатации также следует отметить, что в ХХ веке она всерьёз коснулась белых воротничков (журналисты, дизайнеры, креаторы, инженеры-разработчики и т.д.), что привело к отчуждению текстов и образов от самих творцов. Эксплуатацию сопровождала агрессивная экспансия бизнеса в сферу образов и даже идеологий (например, корпоративная этика, политика бренда и т.п.).

Вторая причина — индивидуальное самовыражение как значимая культурная ценность. Она создает дополнительный стимул для преодоления отчуждения в творчестве — причём не всегда прямым образом (то есть в так называемой академической сфере). Акцент на этой ценности во многом связан с возникновением потребительского общества, потому что именно в нём появляются предпосылки для вопроса «как потратить личное время?».

Третья и на этот раз скорее уникальная причина — агрессивное воздействие рекламы и СМИ, создающие значительное количество людей, интуитивно компетентных в плане оценки и создания образов, текстов, сообщения для массового восприятия. Этот феномен получил название «маркетолог внутри». Суть в том, что, воспринимая рекламу как часть среды, человек постепенно учится менять её — отсюда расцвет фотожаб и издевательств над рекламой в интернете или участие людей в акциях против брендов. Люди не просто испытывают неприязнь к рекламным образам, они начинают понимать, как и почему это работает, а значит, и понимать, что нужно сделать, чтобы образ заработал против хозяев.

                         _{Dondi, 1980 г.}

Две традиции стрит-арта

Как и в западной философии в стрит-арте существуют две традиции, различные по происхождению и характеру, хотя в целом условные, поскольку всегда можно выявить и другие (например, муралс Ольстера, африканское граффити, латиноамериканский стрит-арт). Обычно их называют французский (континентальный, европейский) стрит-арт и англо-американский.

В англоязычном мире уличное искусство выросло из «плохих районов», рабочих окраин, в больше степени из негритянской субкультуры. Он дал начало движению стрит-арт, оказав сильное влияние на Латинскую Америку и континентальную Европу. Однако хотя европейские художники и вдохновлялись граффити Нью-Йорка, они вскоре создали свою традицию. Английский стрит-арт изначально был антисоциальным по духу и создавался людьми пролетарского происхождения. В этой среде до сих пор болезненно воспринимают любой факт сотрудничества коллег с коммерческими организациями, и часто выясняют «кто кому продался». Разборки между своими здесь обычное дело (например, граффити-война между Бэнкси и КингРоббо). В то же время эта традиция не чужда некоторой ироничности и несерьёзности, а вандализм зачастую рассматривается как чистое удовольствие от разрушения и нарушения правил. Впрочем, иррационализм, бунт против общества и брутальность очень скоро стали частью стиля, поэтому иногда жесты и произведения выглядят намеренно-театрально.

Если это и урбанистическое искусство, то искусство тех, кто «лишён города». Оно находится в ситуации необходимости вернуть себе его улицы

Французский стрит-арт, напротив, воспринимает себя более серьёзно. Практически все райтеры здесь с высшим образованием, и говорят они, как социологи. Идея французского стрит-арта заключается в служении обществу и попытке вписаться в городской ландшафт, не искажая и не разрушая среды (что во многом объясняется тем, что они творят в городах с прекрасной архитектурой). Следует также заметить, что французский стрит-арт оказался быстро инкорпорирован в систему музеев и галерей. Последнее обстоятельство наряду с безыдейностью (хотя они и сыплют отсылками к дадаистам, Кандинскому, 1968 году и т.д.) заставляет считать весомую часть этой традиции не столько стрит-артом, сколько чем-то иным на стыке — постмодернизмом, глэм-артом и тому подобное.

Англо-саксонская, а также латиноамериканская традиции граффити и стрит-арта видят свою основу в примитивном, территориальном, трайбалистическом начале человека. Кто-то делает ставку только на это, кто-то стремится создать нечто сверх этого — на то, чтобы рефлексивно отстраниться (без отрицания). В первом случае вандализм как чистое удовольствие от разрушения границ, во втором — собственно стрит-арт (как арт, то есть создание дополнительных смыслов визуального сообщения). Стремление «пометить территорию», свою или некоторой группы, часто приводило в граффити людей из других сфер — уличных хулиганов, футбольных фанатов, политически активную молодежь и других. Культурные переработки идущих от этого начала импульсов не снимают проблемы — всегда сохраняется напряжение между этим до-культурным и контр-культурным, разрушительным импульсом и культурно-приемлемым высказыванием, искусством. В европейском же стрит-арте архаичное начало только декларируется и симулируется, но на деле многие произведения гипер-рефлексивны. Они сознательно симулируют то, что затем будет обработано в рефлексии и станет сообщением. Во многом это видно и по биографии авторов: среди континентальщиков мы видим значительное число профессиональных художников и дизайнеров с одним-двумя образованиями (часто художественное плюс гуманитарное).

                            _Ludo

Разные традиции по-разному выстраивают и свою преемственность: первые — ближе к дадаизму, уличным и брутальным формам, вторые — эклектичны, полны различных отсылок, предполагают тематически богатый культурный бэкграунд. И те, и другие могут давать интересные результаты, поскольку архаичная компонента хоть и очень важна в культуре, но сам человек — продукт эпохи, её сложных трансформаций и смыслов.

 

Стрит-арт как искусствоведческая проблема

Стрит-арт — это понятие, объединяющее самые разные формы, техники и течения. Но что их всех объединяет? Его история насчитывает не более тридцати лет, и пока довольно сложно классифицировать это явление. Мне кажется, большинство попыток однозначно привязать стрит-арт к какой-то прежней традиции маловразумительны. Стрит-арт — это пост-граффити, просто исходя из факта, что большинство нынешних художников в самом деле прежде были граффити-райтерами, и со временем отошли от букв и тегов к сложным и простым образам или к иным техникам (уличная скульптура, принты, мозаика, скретч). Однако сомнительно, что только развитие граффити-движения порождает стрит-арт. К тому же со временем доля художников «из народа» становится меньше. Другие определения стрит-арт ещё менее точны. Например — «хулиганское искусство», «художественная провокация», «урбанистическое искусство» и так далее.

Стрит-арт можно причислить к некой большой области под названием «современное искусство». Но в нём он занимает особое, я бы даже сказал, маргинальное положение. С одной стороны, да, это совриск. Потому что стрит-арт саморефлексивен: просто обратите внимание на то, как часто темой изображений стрит-арта становится сам стрит-арт. Потому что идёт поперек канонов, ценностных иерархий и не признает академические рамки, а также потому что не ставит перед собой больших задач (ни преобразовать человека, ни напротив, служить чистому искусству). С другой стороны, во многом он находится на другом краю типичных проявлений совриска: стрит-арт сопротивляется коммерциализации и участию галерей/кураторов, он отказывается от конструирования и подготовки зрителя (и часто вместо деструкции языка/стереотипов стрит-арт их использует напрямую, утверждая). В дополнение ко всему — он зачастую пафосен, серьёзен и наивен (никаких постмодернистских увиливаний от сообщения, никаких надежд на то, что «текст/образ вывезет»).

Люди не просто испытывают неприязнь к рекламным образам, они начинают понимать, как и почему это работает, а значит, и понимать, что нужно сделать, чтобы образ заработал против хозяев

В отношении своего «старшего собрата» граффити можно сказать, что стрит-арт делает схожий жест, но совсем с другим смыслом. Питерский автор agon_noga как-то сказал, что в граффити главный принцип «Я есть», а в стрит-арте — «Я так думаю». Я во многом согласен с этим. Граффити — это интервенция в сферу символического и знаков, своего рода попытка подчинить себе обезличенность слов и букв (которые одинаковы для всех и потому скрывают индивидуальность говорящего). Стрит-арт увидел в этом жесте возможность не только заявить о себе, но и выразить себя. Именно поэтому написание букв своим шрифтом сменяется образами, которые уже метят не только в сферу символических сообщений, но и в наше воображение. Стрит-арт — это «Я говорю», объединяющее мысль и сам акт высказывания. Однако фоном этого акта является то самое отчуждение, которому подвергнут автор. Или говоря проще: автор стрит-арта высказывается в такой форме именно потому, что испытывает нехватку или даже лишение в публичном пространстве.

Поэтому я определяю стрит-арт как современное пролетарское искусство, искусство отчуждённых, преодолевающее это отчуждение в городской среде. Пролетарий — это самоидентификация, воплощающая социальную негативность, это образ самих себя для тех, кто чего-то лишен системой. В наши дни многие «не-рабочие» ощущают себя так же, как отчужденный и лишённый прав пролетарий прошлого. Именно эти люди — осознавшие свою лишённость и созревшие для борьбы — являются сегодня пролетариями. Стрит-арт мало привязан к стилистике и технике, главной его чертой является направленность на прямой диалог с простым уличным зрителем и со средой. Стрит-арт концептуален, но при этом не нуждается в особом восприятии (зритель, художник, критик). Фактически стрит-арт с одной стороны продолжает анти-академическую и анти-музейную традицию нового искусства, с другой — радикально пересматривает контекст всякого искусства (не только вопросы серийности, авторства, но и вопросы этики образов, контекста восприятия, целей эстетического высказывания).

По сути, стрит-арт можно рассматривать как ещё одну попытку реализации дадаистского потенциала. Для Дада задача состояла в том, чтобы восстановить глубоко жизненный и в каком-то смысле философский импульс в искусстве: возродить присущую ему волю к Истине. И для этого необходимо было отсечь бесполезные наросты попсовой эстетики, манерности и далекого от жизни суетного тщеславия. Это мышление открытостью — улиц, стен, форм и способов самовыражения, доступов и прав. Поэтому если это и урбанистическое искусство, то искусство тех, кто «лишён города». Оно находится в ситуации необходимости вернуть себе его улицы.

_{Тимофей Радя}

Но важно и другое: в стрит-арте, на мой взгляд, происходит попытка дать новому пролетариату не только голос, форму выражения, но и форму положительной идентичности — возможность быть гордым за то, кто ты есть (даже если тебя сделали этим). Слотердайк отмечал, что попытка сформировать единое пролетарское сознание потерпела крах, потому как «его психополитика почти повсеместно оставалась на примитивном уровне; она могла поставить себе на службу злобу, надежду, тоску и честолюбие, но никак не то, что имело самое решающее значение — радость и счастье быть пролетарием». В стрит-арте ты заражаешься этим чувством. Реальная сила любой группы невозможна без притязаний на собственную культуру. И власть, и беспросветный труд, в конце концов, отупляют, а для возобновления высоких чувств необходима способность класса/группы к творчеству. И мне кажется, эта пролетарская самоидентичность в силу своей негативности возможна как альтернатива утомившей эгомании и унылому индивидуализму. Пролетарское «бытие-никем» — это и вызов для подлинного самопознания, и открытость для настоящего чувства жизни.

Трудность однако состоит ещё и в том, что эта попытка обрести положительную идентичность слишком легко соскальзывает в желание поразить всех остроактуальными истинами и глубокомыслием «месседжа». На мой взгляд рисовать нужно то, что тебя по-настоящему цепляет и беспокоит. И парадокс в том, что такую искренность чаще увидишь у людей, которые рисуют котиков, а не у тех, кто занимается социально-политическими темами. Работы Тимофея Ради или Паши 183 — это скорее исключение, чем правило.

Засилье политической тематики в трафаретах в России — одно из проявлений неразвитости стрит-арта. Это происходит в том числе потому, что люди хотят, чтобы им всё разжевали. Как тот прохожий, который, увидев, что я делаю трафарет, прямо меня спросил: «А это против чего?». Уличный трафарет — не против, а ради чего-то. Пусть даже это просто желание посмешить прохожего. В нём есть попытка соединить агитационную ясность и прямоту плаката со сложностью и многозначностью художественного образа. Увы, агитку приходится видеть чаще, чем яркие образы, а тем более их сложную интерпретацию. Я думаю, что в отечественном стрит-арте больше спекуляции на тему политики, нежели политизации. Политизация предполагает возникновение отчетливых групп, которые защищают свои интересы. В этом смысле наше общество в таких же поисках себя, как и российский стрит-арт.

И особенно это касается восприятия законов и запретов. Стрит-арт — это просвещенный вандализм, он направлен не на разрушение объектов культуры, а на освобождение от рамки в голове, благодаря которой мы якобы что-то понимаем про искусство и не-искусство. Причём в этом отношении гораздо больше проблем у стрит-арта от неадекватных реакций общества, а не от государства и права (которые квалифицируют уличное искусство как мелкое хулиганство, а не вандализм). Порой складывается ощущение, что у нас добрая половина общества состоит из фанатов «теории разбитых окон». Однако на мой взгляд она ограничена и потому ошибочна в объяснении многих современных явлений.

Незаконный спрей-арт на улицах городов или несанкционированное поведение (купание в запрещенных местах, лазанье по канализациям или крышам, хождение по газону) и т.д. и т.п. — всё это не угроза общественному порядку. Если это угроза, то значит и обществу, и порядку давно пришёл конец. Никакая система запретов не спасёт общество, в котором сплошь живут потенциальные преступники (те, кто просто не понимает, почему нельзя). Подобные вещи следует регулировать, а не запрещать драконовскими методами. Ведь одна из множества подобных мелочей может быть важным пунктом в чьей-то свободе, в чьём-то удовольствии. Запрет здесь лишь создаст неадекватно большую группу невротиков, стремящихся найти поддержку своего желания в слепом и никому не нужном нарушении. Человек, чтобы этически развиваться, нуждается в праве на проступок, но пространство поступка и проступка лежит по ту сторону официальных запретов.

Работа в шапке статьи КингРоббо.