— Зачем вообще писать ЖЗЛ о Лимонове? — задумался книготорговец, увидев мои покупки — у него ведь в каждой книге описание биографии.
И правда: сюжеты для романов Эдичка черпает из жизни, тщательно формируя собственный образ. Он сочетает в себе провинциального пролетария и прогрессивного бисексуала, живёт в Салтовке и Париже, отстаивает сталинизм и троцкизм одновременно. Очевидно, что эта зацикленность на себе требует критического взгляда.
Особенно это принципиально при разговоре о нём не как о писателе, а как о лидере НБП: партия расширяет зоны амбивалентности, которыми полнится образ Лимонова из романов и переводит в массовый характер индивидуальный бунт против обыденного и центристского. И как писатель, и как политик он стремится заполнить собой весь мир, поэтому грамотная биография Лимонова просто необходима: только со стороны можно локализовать феномен и адекватно обозначить его место в мире. Для понимания его образ нуждается в несолидарном чтении — можно ли его найти в биографиях радикала?
Эммануэль Каррер. Лимонов. М.: ООО «Ад Маргинем Пресс», 2013. — 464 с.
Первой книге, принадлежащей перу известного французского литератора, предпослан стыдливый подзаголовок «Роман», что должно сразу отмести любые обвинения в субъективности и пристрастности. Но такой проблемы и не возникает: к позиции автора крайне сложно придраться, потому что эту позицию он практически не демонстрирует. По сути, подзаголовок должен стоять во множественном числе «романы», так как последовательным пересказом разных произведений Лимонова и является эта книга.
Причём пересказом грубым, без намёка на попытку понять, что из описываемого реально, а что было плодом фантазии. Так, по версии Каррера, на работу в книжный Лимонова приглашает врач-психиатр, но в «Книге мёртвых» самого писателя мы узнаём, что туда его устроил заводской товарищ. Каррер говорит, что Лимонов вскрыл себе вены на лестничной площадке, а сам герой пишет, что это произошло в квартире, на кухне. Где-то биограф не сверяет версии из разных произведений, где-то дописывает сам ради эффектности. Если рассматривать книгу как исторический роман по мотивам — это нисколько не мешает, но как биографию книгу воспринимать не стоит.
При этом автор регулярно напоминает, что он — обыкновенный буржуа, и изредка делает ритуальное «грязный тип!» в сторону особенно дрянных выходок Лимонова
Единственная критическая интерпретация, которую себе позволяет француз — стилистическая: он переводит грубые, колкие писания Лимонова на усреднённый язык беллетризованного нон-фикшна. В этом и кроется успех книги во Франции и других странах: неудобный Лимонов здесь приглажен и подан именно как герой романа. Жизненность ощущений, правдивость мыслей — всё загублено благосклонной интонацией Каррера, который восхищён своим героем, но восхищён как представителем другой цивилизации, к моменту написания книги существующей только в истории.
При этом автор регулярно напоминает, что он — обыкновенный буржуа, и изредка делает ритуальное «грязный тип!» в сторону особенно дрянных выходок Лимонова. До настоящего комизма ситуация доходит в тех местах, где Каррер примеряет маску образцового европейца и моралистично порицает Лимонова. Он напоминает воспитанного джентльмена, который увидел на улице что-то мерзко притягательное и старается ненавязчиво сообщить об этом спутникам:
«Мне немного неловко об этом говорить, но у него есть привычка оценивать женщин, присваивая им некую классификацию — A, B, C, D, E, как в школе».
Очевидно, что с какой-либо объективностью это усреднение не имеет ничего общего: автор просто следует точке зрения своего героя, не допуская содержательной критики, лишь изредка позволяя себе не вляпаться в грязь, в которой с удовольствием барахтается лидер нацболов.
Зато чего не занимать у книги — так это увлекательности, благо пересказы Лимонова практически в любом исполнении не теряют своей скандальности и налёта желтизны. Каррер с радостью описывает похождения героя в самых таблоидных тонах: вряд ли сколько-нибудь серьёзное документальное повествование позволит себе сентенции в духе «Эдуарду нравится и эта бабуля, и роль простого парня с большим хуем, который сводит принцессу с ума от наслаждения».
Книга явно написана для досугового чтения успешных французов. Отсюда, например, и карикатурный образ Советского союза: по версии Каррера, каждый номенклатурный писатель прекрасно осознаёт собственную неправоту, и только материальные блага удерживают его от политической борьбы. В самиздате, в свою очередь, благородные «андеры» пишут свои запрещённые книги, упиваясь ролью маргиналов, которые войдут в историю. Тем, кто знает о советской литературе не только из романов Лимонова, такое упрощение покажется комичным.
В итоге Лимонов получается не живым персонажем, а героем подростковых боевиков. Безусловно, в жизни героя было достаточно событий, из которых можно сшить такой образ, но подобное вычитывание лишает его всякой серьёзности. Как политик Лимонов интересует Каррера в те моменты, когда эту сторону его деятельности можно описать как ещё одну романтическую авантюру. Никакой попытки проанализировать феномен НБП автор не допускает — куда больше его интересует, как Лимонов учился медитациям.
Сложно представить себе читателя для этой книги в России. Здесь, где Лимонов не перестал быть фактом политики, читать о нём как о фэнтезийном персонаже не имеет особого смысла. Тот, кто хочет узнать больше о писателе Лимонове, будет разочарован отсутствием литературного контекста (например, не упомянута фантастическая группировка «Конкрет»). Тот, кто хочет понять, что это за двойник Троцкого мелькает в ток-шоу о политике, будет продираться через описания бисексуальных связей и запоев — и ничего кроме них не найдёт. Вопрос продавца в книжном («А зачем нужна биография Лимонова?») остаётся открытым.
Андрей Балканский. Эдуард Лимонов. М.: Молодая гвардия, 2017. — 367 с.:ил.
На выход книги Каррера Лимонов откликнулся так: «Отыщется ли российское издательство для такой книги? В серии ЖЗЛ, в издательстве "Молодая гвардия"? О, я бы повеселился!». Время для веселья наступило всего через пять лет, когда сопредседатель партии «Другая Россия» Андрей Дмитриев под псевдонимом «А. Балканский» выпустил своё жизнеописание политика.
Да, именно политика: писательская стезя героя волнует биографа так же мало, как автора предыдущей книги беспокоило соответствие романов Лимонова реальности. C позицией Каррера Дмитриев не имеет ничего общего: если в книге 2011 года рассказчик становился действующим лицом только в лирических отступлениях, ничего не добавляющих к портрету Лимонова, то ЖЗЛ по преимуществу состоит из воспоминаний.
Появляется портрет неудачника всероссийского масштаба: он начинает массовые волнения, но у него перехватывают инициативу на Болотной площади. Он много лет кричит о русском Крыме, но, когда дело доходит до реальной геополитики, о нём не вспоминают
У мемуарного подхода есть свои минусы. Дело даже не в очевидной ангажированности автора, а в узости охвата. В политику Лимонов ушёл уже в пятидесятилетнем возрасте, и все события до этого Балканский конспектирует буквально на тридцати страницах, оставляя за бортом подробности о злоключениях Лимонова в СССР и эмиграции. Отсюда рождается достаточно высокий порог вхождения: не стоит брать книгу в руки без знания общих вещей о лидере партии нацболов, самой партии и политической жизни страны в последние 25 лет. Если Каррер рисует бестолковый, но выразительный портрет эпохи, то Балканский уходит в частности, не желая чертить общий контур. Увы, теоретической рефлексии в книге тоже почти нет. Хотя имена создателей национал-большевизма Эрнста Никиша и Николая Устрялова здесь звучат, но исключительно через запятую, где-то на фоне, а рассуждения о соотношении правого и левого сводятся к таким нехитрым выкладкам:
«Более благородная левая идея всегда служила для партийцев источником вдохновения. Достаточно взглянуть на пантеон героев партии, на 90 процентов состоящий из левых — от Маркса и Энгельса через Ленина и Сталина до Мао, Фиделя, Ким Ир Сена и Пол Пота. Что касается наименований вроде "гауляйтеров", "бункерфюреров" и «штурмовиков», то они были элементом эпатажа, своего рода игры, к которым нацболы также относились с юмором».
Лимонов изображён в книге как воплощение перманентной революции, дух раздора и белокурая бестия в одном лице. Подробно описаны акции прямого действия, коллаборации НБП с либеральной оппозицией, Стратегия-31 и всё, чем ценен опыт лево-правых радикалов для активистского движения. В глазах Балканского, без НБП вообще не было бы протестов, и именно Лимонов обладает моральным правом на задор тысяч восставших в 2012 году. Если Каррер делал его романтическим персонажем, то у Балканского он представляет собой героя эпического. Маленький, сухой Эдичка приобретает облик чуть не Агамемнона, ведущего нацболов-ахейцев в очередную атаку. Провал нарождающейся революции автор относит исключительно на счёт либералов, которые больше думали о собственном имидже на Западе, чем о свержении режима.
Книга Дмитриева написана уже после ключевой точки современной политики — 2014 года. Для партии, члены которой ещё в девяностых кричали «Севастополь — русский город», присоединение Крыма стало торжеством:
«Хотя нацболы к власти и не пришли, но идеи и лозунги, проговоренные и выкрикнутые на митингах и шествиях в 1990-е годы, стали реализовываться на практике. Изложенные в брошюрах НБП мысли о русском Крыме и Луганске с Донецком, пророчество начала 1990-х про грядущий развал Украины, сделанное в интервью во время одного из митингов, — всё это стало воплощаться в жизнь. <…> Как ни крути, в данном случае именно Путин пошёл за Лимоновым».
Глава об участии нацболов в войне на Донбассе написана с нескрываемым чувством восторга. Эти страницы — лучшее, что можно найти в обеих биографиях Лимонова: вдвойне иронично, что он там почти не появляется. Ощущение того, что партия способна существовать самостоятельно и развивать его идеи наконец-то наделяет образ силой реальной, а не мнимой, которой посвящено остальное пространство в обеих книгах.
Вопрос продавца в книжном («А зачем нужна биография Лимонова?») остаётся открытым
И всё же книга Дмитриева выпадает из любого формата, ведь политический памфлет — не то, чего ждёшь от ЖЗЛ. Кажется, что выбрана не та серия и не то время, когда стоит писать книгу. Биография всегда ориентирована на некоторые итоги, а Дмитриев не может подвести черту: Лимонов жив и активен, украинский конфликт не затих, и из этого рождается жутко скомканная концовка. С помощью своей книги автор хочет участвовать в злободневной политике, вписать туда большими буквами НБП («Другую Россию»). Лимонов не раз повторял «я чувствовал себя наравне и выше всех, кого признали и расхваливали», и Дмитриев старательно вписывает его в политическую историю — наравне и выше всех. Из этого парадоксальным образом появляется портрет неудачника всероссийского масштаба: он начинает массовые волнения, но у него перехватывают инициативу на Болотной площади. Он много лет кричит о русском Крыме, но, когда дело доходит до реальной геополитики, о нём не вспоминают. Даже нацболов, которые едут воевать — и то выдворяют из зоны конфликта.
Если в нацболе №1 и есть та гениальность, о которой он пишет в своих романах, то в биографиях её не видно: она теряется между романтикой жизни, эпичностью образа и тотальностью неудач этого человека. «Лимонов, скажу я вам, много интересного не дорассказал», — пишет в предисловии Захар Прилепин, и остаётся надеяться, что кто-нибудь всё-таки дорасскажет.