Спрос на «Покорность»

Проблема писателей в том, что они слишком много пишут. В особенности это относится к писателям французским. Селин, Сартр, Камю, Леклезио, Киньяр… Уже столько всего написано об абсурдности человеческой жизни, одиночестве, чуждости современного человека самому себе и тому, как, собственно, со всем этим жить, что, казалось бы, ничего нового на этот счёт ожидать не приходится. Именно по этой причине «Покорность» Мишеля Уэльбека может показаться очередным французским романом на тему, уже давно ставшую традиционной не только для французской литературы, но и для самого Уэльбека.

Однако рассуждать подобным образом было бы большим упущением. И дело здесь не только в моей слабости к творчеству Уэльбека. Кажется, ряд проблем, затронутых писателем на этот раз, значительно выходит за пределы своего западноевропейского контекста, забредая на поле контекста восточноевропейского (который в своей основе уже давно стал западным — просто многие ещё не готовы в этом признаться, ну а некоторые цинично отвергают эту мысль, прикрываясь щитом «самобытности» и «особого пути развития»). Но об этом — позже, пока же следует остановиться на самом произведении.   

Университетский профессор Франсуа, 44-летней специалист по творчеству декадента Гюисманса, отрешённо наблюдает за происходящими вокруг изменениями, которые вдруг становятся частью и его жизни

События романа происходят в 2022-ом году во Франции, где в результате закулисных переговоров социалистов и партии «Мусульманское братство», президентом становится Мохаммед Бен Аббас, по словам одного из героев романа, — «самый амбициозный политик со времён Франсуа Миттерана». Демократическим путём представители умеренного ислама кардинально преобразовывают страну: разрешается многожёнство, женщины «уходят» с рынка труда, способствуя тем самым падению уровня безработицы, обязательное образование заканчивается в возрасте двенадцати лет, а Сорбонна становится исламским университетом. И всё это происходит при молчаливом согласии интеллектуалов. От лица одного из таких интеллектуалов и ведётся повествование. Университетский профессор Франсуа, 44-летней специалист по творчеству декадента Гюисманса, отрешённо наблюдает за происходящими вокруг изменениями, которые вдруг становятся частью и его жизни. Подобное положение дел не может не вызвать у Франсуа беспокойства, ведь раньше он не опасался за себя и своё будущее, более того, герой утверждает: «мысль о том, что политическая история может играть
какую-то роль в моей личной жизни приводила меня в замешательство и внушала даже некоторую брезгливость».   

Франсуа, и так живущий непонятно для чего и неспособный покончить с собой, оказывается совсем не у дел, когда заканчивается его преподавательская карьера: «Оказалось, что я не способен жить ради самого себя, а ради кого ещё я мог бы жить?». Перебирая варианты, Франсуа отметает такой «экзотический» вариант как женщина, а заодно ещё более «радикальную экзотику» — божественное. Блуждая в поисках смысла, Франсуа соглашается с доводами Редигера (ректора Сорбонны), что «высшее счастье заключается в полнейшей покорности», принимает ислам, сознавая, что с этого момента ему «будет дан второй шанс — шанс начать другую жизнь, никак, по сути, не связанную с предыдущей».

Журналистка Анжелик Крисафис в своём интервью с писателем слегка банальным, но всё же довольно точным образом охарактеризовала Уэльбека как «мизантропа, который с жестокой точностью проникает своим литературным скальпелем под кожу современной Франции». Собственно, та отстранённость и педантичность, с которой писатель препарирует современность (не только французскую, а современность как таковую), позволяет говорить о Уэльбеке как о социологе, фиксирующем состояние умонастроений обитателей европейского континента.   

Усложнение мира в XXI веке и некоторая растерянность от пребывания в этой ситуации позволили со скепсисом смотреть на модерн и установку Просвещения «Sapere aude» («Дерзай быть мудрым»), направленную на рационализацию мира и человеческих отношений. Такая ситуация, по словам британского социолога Энтони Гидденса, позволяет говорить о нашем мире как об «ускользающем». И одной из форм реакции на это состояние является запрос на простые ответы для сложных вопросов, запрос на иррациональное как таковое.        

Кажется, своим романом Уэльбек эту ситуацию и попробовал передать, показать ту лёгкость, с которой  «пока ещё западное и социал-демократическое общество» (пожалуй, с тем, что оно «социал-демократическое», всё-таки можно не согласиться, скорее — оно «неолиберальное») отказывается от своих оснований. И ислам здесь выступает лишь в качестве метафоры, с помощью которой удобно описывать откат к порядкам господства, основанных на традиции и беззаботном повиновении. С тем же успехом на месте ислама может оказаться воинствующий национализм, православный фундаментализм или любая другая система идей, претендующая на монопольное и однозначное истолкование сложной действительности, что и придаёт роману Уэльбека актуальность в наших восточноевропейских широтах

Своим романом Уэльбек эту ситуацию и попробовал передать, показать ту лёгкость, с которой "пока ещё западное и социал-демократическое общество" отказывается от своих оснований

И ещё несколько слов о контексте. В русскоязычной периодике «Покорность» упорно называют «антиутопией». Дескать, бродящий по Европе призрак ислама рано или поздно материализуется, о чём, собственно, Уэльбек и говорит. В англоязычных публикациях/рецензиях «Покорность» выступает в качестве «дистопии». Разница заключается в том, что дистопия — критика проблем современности, способных стать ещё более проблемными в будущем, тогда как антиутопия — это перенесённое в будущее нежелание критично анализировать современность. Кажется, желание увидеть в новом романа Уэльбека «антиутопию» маскирует собой нежелание признаться в том, что у французского писателя получился роман и о нашем пространстве — пространстве, где спрос на «покорность» всегда рождает предложение. 

Фотографии Кирилла Хорева.