МНЕ СНИТСЯ КАХОВКА, ДВОРЫ И ПИВНОЙ МАГАЗИН

Алиса сидела у окна. За окном шел дождь. Она вынула специальную затычку из бутылки вина и нацедила себе в огромный бокал, который еле помещался у нее в руке. Вино было красным, сухим и в меру терпким. Оно приехало из Чили, и хотя Алисе больше нравилась Испания, испанское вино она совершенно справедливо считала говном.

Бокал она поставила на подоконник и продолжила смотреть на дождь, который шел за окном. Было темно, сыро и холодно. От окна дуло, но она не отходила, а временами поглядывала на телефон. Но телефон молчал, а отправленные сообщения не доставлялись. А Паша не ехал и не звонил. Хотя должен был пить вино вместе с ней сидя за этим столом, и привезти ее любимый чизкейк, как обещал.

Но Паша не мог пить вино и везти чизкейк, потому что в тот самый момент, когда Алиса нацедила себе еще полбокала, он сидел зажатый в своей машине с раскроенным черепом и не подавал никаких признаков жизни. Об этом Алиса узнала наутро.

Она проторчала перед окном всю ночь, прикончила бутылку, выпила не меньше трех стаканов крепкого чая, походила по квартире, но в итоге все-таки уснула, хотя дождь так и не закончился, а утро не наступило.

Даже в девять двадцать четыре, когда ее разбудил телефонный звонок, ощущения, что утро наступило, так и не было: та же темень за окном и тот же ебучий дождь.

— Алиса!

— Да, кто это?

— Это Петя, Пашин друг. Он тебе, наверное, рассказывал про меня.

— Рассказывал.

— Алиса!

— Что, господи? Что случилось?

— Паша умер.

Она не закричала даже. Она просто отвела телефон от уха и замерла. Потом тихо встала с кровати, надела туфли и вышла из квартиры, не закрыв дверь. Вышла и пошла. Дождь не кончался, улица не кончалась. Думать ни о чем она не могла. Просто шла по улице с отсутствующим видом и смотрела строго вперед. Остановилась. Закурила сигарету. Пошла дальше. Сигарета потухла от воды. Она не заметила, а потом закурила следующую.

Через пару часов она уже лежала в ванне дома и курила новую сигарету. Заплакать так и не смогла, а от странной судороги тела не спасала даже горячая ванна. Теперь она знала от Пети, что Паша пролетел на красный и попал в какую-то безобидную на первый взгляд аварию, но выжить в ней он почему-то не смог. Она лежала в ванне. Курила сигарету. Позвонила мне.

— Игорь, — я тоже сидел в ванне, пил пиво и читал Хемингуэя. Выходной был в разгаре. 

— Привет.

— Игорь, — тут я услышал, что голос у нее не в порядке. Говорила она так, как будто в ванне лежала с головой и с телефоном.

— Что случилось? Приехать?

— Игорь.

— Так. Дай мне час. Я вылезаю из ванны.

— Игорь.

— Выхожу.

Я выскочил из ванны, нацепил штаны, ботинки, взял недопитую банку пива и две бутылки вина из шкафа и поехал. В дверь Алисы я звонил ровно через сорок минут.

Она рассказала мне не сразу. Мы посидели и попили вина ещё минут тридцать. Почти не говорили. Лица на ней не было. Но я ничего не спрашивал. Просто пытался болтать. Иногда людям это помогает больше, чем демонстрация жалости, объятия и совместный угрюмый плач.

— Паша умер вчера. Послезавтра похороны. — Я промолчал.

— Паша это Каховка если что.

— Я понял.

— Вот так.

— Ничего не скажу тебе. Сам знаю, что без толку.

— Я знаю, что знаешь.

— Знаю.

Каховка. Паша жил на Каховке, и я знал, что Алиса ездит к нему. Потом она иногда заезжала ко мне на Калужскую, и мы там пили «Мартини» и болтали о том о сём. Иногда мы ходили вместе по барам, гуляли, болтали. Она меня знала лучше, чем кто-либо из самых близких друзей-мужиков, я её тоже неплохо знал. Нам вместе было хорошо, но дальше всё это почему-то не заходило. У меня вечно были какие-то отношения, у нее появился Паша. Всякое бывает. Мы даже целовались несколько раз. И даже вместе оказывались в кровати. Но дальше всё-таки не заходило. Я не знаю почему. Она не хотела.

Паша. Паша появился месяца три назад. Он был женат, старше её, но всё равно казался этаким принцем, потому что просто увидел Алису на улице, догнал, подарил цветы, так всё и началось. Это потом выяснилось, что у него есть жена. А ещё ребенок от первого брака. А эта жена, которая есть, вообще уже третья. Зато она работала журналистом и постоянно моталась в командировки. А ребёнок мотался к бабушкам. Так что на Каховке частенько было свободно. Так что Алиса частенько бывала и у меня.

— Послезавтра похороны.

— Тебе не надо идти бы.

— Я пойду. Я не могу не пойти.

— Там жена будет, во-первых. Она про тебя знала?

— Я не знаю. Я про неё вообще ничего не знаю. Он разводиться с ней хотел.

— Наверное, знала. В общем, едва ли тебе там будут рады.

— А мне похуй. Я не пойти не могу.

— А зачем тебе идти вообще? Чего ты там не видела?

— Блядь, — она выпала из своего оцепенения ненадолго, но потом снова стала спокойна, — я не могу не пойти.

— Перестань повторять одно и то же.

Я налил нам вина, откупорил вторую бутылку и закурил сигарету. Мы молча выпили.

— Ты хорошо его помнишь?

— Конечно, хорошо.

— Так вот имей в виду, — я взял её за подбородок и посмотрел в глаза, мне всегда казалось, что в них есть что-то индейское, что-то глубокое и немного страшное, но сегодня это меня не пугало, — имей в виду, что если ты пойдёшь, то с завтрашнего дня ты будешь помнить его мертвым, белым, в гробу. Собранным по частям грёбаными патологоанатомами, и я мог бы рассказать тебе, как он будет выглядеть, но я не хочу.

Она обмякла и сгорбилась. Посмотрела в окно.

— Разве я могу не пойти?

— Ты не просто можешь. Ты должна остаться дома.

— Я не смогу дома.

— Значит, пойдёшь на работу. Там люди. Там тебе придется занять свой мозг. Я в своё время не пошёл на работу и сейчас жалею, потому что не хочу, чтобы у тебя были такие же две недели, как у меня, после всего этого.

Она тряхнула плечами и головой, шмыгнула носом.

— Дай сигарету.

Я прикурил и сунул свою сигарету ей в рот. Так мы и сидели. Я с мокрыми волосами и стаканом красного, уставившийся в стену растрепанный пьяница, и она, маленькая сгорбившаяся девочка с безвольно висящими руками и сигаретой во рту.

— Я не пойду. Не могу. Не пойду. Не хочу. Ничего не хочу.

— Пошли за вином.

В тот день мы выпили ещё четыре бутылки вина. Выкурили три пачки сигарет, почти не разговаривали, просто сидели, пили и смотрели на дождь. Я иногда пытался что-то сказать, но потом перестал, потому что знал, что она не сможет ничего понять. Голова тяжелела, дождь шёл. Казалось, что он не кончится никогда. Но кончались даже человеческие жизни, прямо сейчас наверняка тоже кто-то подыхал, зажатый между рулем и сиденьем. А вино не кончалось. И дождь всё шёл и шёл.

 

Из оцепенения нас вывел новый телефонный звонок. Я не знал, кто звонит. 

— Нет… нет, я в порядке… только ради бога… нет… не надо приезжать… да говорю же я в порядке… да, ладно… завтра ты можешь заехать… я не знаю зачем, но ты можешь… только утром, да… что потом? Потом я пойду на работу… да, на работу. Потому что дома я ебнусь… да держусь я блядь. Всё. Пока.

— Это Петя. Новоявленный Пашин друг блядь.

— Ты его видела?

— Никогда в жизни. Но они прям друзья-друзья. Были.

— А что ему надо?

— Хуй знает. Проявляет ко мне неподдельный интерес. Где он мой телефон вообще взял?

— Да и хуй с ним. Приедет и приедет. Пошли гулять.

Мы пошатались дворами, посидели в беседке на мокрой скамейке, попивая пиво. Она в моём пиджаке, я в футболке, но даже холодно не было. Просто как-то всё равно. Сидели, молчали, смотрели на дождь. В какой-то момент мне даже стало хорошо. Я посмотрел на Алису. Она улыбалась. Странно так улыбалась. Но всё-таки. Наверное, вспоминала что-то.

Дома мокрую футболку пришлось стянуть. Я пошёл умыться и хлебнуть ещё пива, а потом забрался под одеяло, когда Алиса была уже там. Она лежала на боку в длинной футболке и трусах. Я повернул её к себе и крепко обнял. Прижал к своей груди и почувствовал, как у неё твердеют соски. Мы лежали так несколько минут, она отстранилась, и я её поцеловал. Так, как уже целовал раньше. От неё пахло сухим вином, её язык оказался у меня во рту и начал двигаться там быстро и неистово. Футболку у неё на груди я порвал, прижал Алису к себе, смял, почувствовал под пальцами ребра, которые выпирали сквозь тонкую кожу на спине.

Мы трахались часа два, но я всё равно не протрезвел. Она кончила несколько раз, а когда мы кончили вместе, скатилась с меня и сразу уснула. Её левая нога лежала на моих ногах, а левая рука — у меня на груди. Я не любил спать на спине, но ничего не поделаешь. Хорошо хотя бы то, что пиво стояло около кровати, и я кое-как дотянулся.

По моим ощущениям, прошло не больше пятнадцати минут, на самом же деле спали мы часа четыре, но тут этот уебан Петя позвонил в дверь. Алиса надела халат и вышла на площадку. Пока она была там, я успел одеться, найти полбанки вчерашнего пива и закурить. Чувствовал я себя скверно, но думать о моральной стороне дела не было сил, — голова раскалывалась на части, перед глазами бегали чёрные мерцающие точки.

Алиса вернулась с букетом цветов.

— Вот так номер, — говорю, — это что?

— Вот что, — она открыла окно и выбросила букет, — сука.

— Откуда цветы?

— Блядь. Вот уебан. У него друг умер, а он его девушке цветы тащит.

— Алис, ничего, что я тут сижу?

Она смерила меня взглядом, закурила и глотнула пива.

— Ну и дрянь.

— Другого нету.

В тот день мы переспали ещё один раз, потому что нет ничего лучше с похмелья, чем хороший секс. Минералка тут не поможет. Я принял душ, почистил зубы чьей-то щёткой и вызвался проводить Алису на работу. На улице она окончательно протрезвела и снова помрачнела.

— Я ничего не понимаю в этой жизни.

— Ничего и не надо понимать.

— Блядь, что это за хуйня происходит?

— Понимаешь. Просто жизнь очень нелинейна.

— Что значит нелинейна? — она остановилась и посмотрела на меня.

— Это значит, что всё гораздо сложнее, чем… чем, ну я не знаю, чем мы привыкли думать. То есть какого-то закона, который подходил бы ко всем ситуациям разом, не существует.

— И что.

— И то. На самом деле такой закон есть, только им никто не пользуется. То есть на самом-то деле всё нормально. В этом всё дело. Всё нормально, понимаешь?

Она ничего не ответила. Мы прошли ещё метров сто, и Алиса снова остановилась.

— Я не пойду на похороны.

— Правильно.

— Я не хочу ничего об этом знать. Я съезжу потом сама.

— Конечно. И побудешь там одна.

— Да.

— И поплачешь.

— Да.

— Да.

— А сейчас я не могу.

— Я знаю.

На похороны она не пошла. Жизнь как-то устаканилась — без потрясений, по крайней мере. Выпивали в центре, не пытались заниматься спортом или йогой, не сошли с ума, всё больше гуляли и смотрели на фасады. Я успел её полюбить. Она успела полюбить меня гораздо раньше. Но это была не та любовь, а другая любовь.

---

Фотографии Рустама Имамова.