Для меня Самара — в каком-то смысле город-фантом. Я был там неоднократно, в разном возрасте, но удивительным образом не сохранил почти никаких воспоминаний за исключением десятка размытых стоп-кадров в ментальном фотоальбоме. Почти все эти снимки монохромны, как те, что используются в качестве иллюстраций для самарского журнала ЛитСреда. [Об этом проекте говорю неслучайно, ведь именно координатор ЛитСреды Андрей Савкин предоставил нам материалы для нижеприведённой подборки стихотворений.]
Вернёмся к стоп-кадрам — на них изображены полуразрушенные здания, едва пробивающиеся сквозь туман солнечные блики, берег реки, дорожная разметка и трамвайные рельсы. В этой Самаре ветрено, тихо и слегка тревожно, очертания окружающих предметов размыты, сами предметы призрачны, и, что самое странное, — вокруг нет людей. Точнее, ты понимаешь, что они есть, ощущаешь их присутствие, ощущаешь повсюду, но почему-то никого не видишь. [А ведь кто-то продолжает эти бесконечные разрушения и стройки — когда я был в Самаре в последний раз на одном из литературных фестивалей, даже то здание, в котором проходили мероприятия, то ли достраивалось, то ли ремонтировалось.]
И вот где-то среди руин и новостроек, трамвайных остановок и рекламных щитов, бетонных заборов и пляжных кабинок вдруг начинают раздаваться голоса. Это ни в коем случае не хор и не полилог, каждый из обладателей этих голосов знает о существовании других, но он самостоятелен и говорит о своём. Эти тексты звучат странно и чужеродно, им привычен другой ландшафт, обычно их произносят на глубоко запрятанных в недрах города обшарпанных кухнях или за стенами с виду давно заброшенных библиотек.
Трудно понять возраст говорящих [среди авторов только двоим существенно больше тридцати лет, и если вы не знаете, о ком идёт речь, — попробуйте догадаться], одни обращаются к кому-то, о чём-то спрашивают или предостерегают, другие рассказывают о ком-то в третьем лице, кто-то говорит о себе и от себя. Вначале их речь кажется слишком тихой и невнятной, но со временем становятся слышны слова, улавливаются интонации, нотки грусти, удивления, возмущения.
В первый момент от этих голосов становится жутковато, но постепенно приходит ощущение жизни, чувствуется её пульсация, ветер стихает, и солнце светит всё ярче сквозь медленно рассеивающийся туман. Слышится колокольчик трамвая, улицы начинают наполняться людьми, предметы вокруг становятся отчётливыми и окрашиваются в цвета полноценной палитры. Позже мы узнаём имена говоривших, вникаем в смысл сказанного и вскоре замечаем, что двери уже не кажущейся заброшенной библиотеки распахнуты настеж. На преобразившейся в одночасье кухне радостно свистит чайник. Изображения на стоп-кадрах оживают, время-река возобновляет своё течение от прошлого к будущему. Пока ещё непредсказуемому.
К.А.
Александр Уланов
***
Кипяченый Китай за убитый орех
ядовитая сказка царапает лоб
мандарины стеклянной потерей блестят
и устроилось солнце в ночной кожуре
а сквозь воздух идет электрический ток
в зооморфный подвал тугоплавкой москвы
неживыми журналами серой соплёй
за квадратные градусы окон пустых
отказавшийся чай или внутренний дождь
несерьезный вопрос на трехзначный ответ
и один к одному поднимает лицо
различая и слушая сложную пыль
Галина Ермошина
***
Жесткая трава,
ее узкие полоски
изрезали ноги.
Ты еще помнишь это,
но уже не откликаешься
на имя.
Соломенный берег
и трубчатые цветы
останутся здесь,
и тяжелые упругие рыбы
будут приплывать сюда утром,
не зная,
что это –
тоже ты.
Ольга Дымникова
Тотем
этими руками
он будет
закрывать тебя от яркого света
(не всем же быть солнцепоклонниками)
этими же руками
он будет бить
по всему, что попадется,
когда тебе будет больно
вот этими глазами
он будет смотреть твои кошмары
(тебе же оставит
приятную программную сетку —
только любимые жанры)
этим глазом
он будет помнить
вид большого страшного
а вот этим — вид
жалкого, хилого, неудобного, неугодного
а вот этим горлом
он будет петь
тоже —
вместо тебя
Кирилл Миронов
***
в марте непонятная хуйня в сердце
в апреле непонятная хуйня в сердце
целый год непонятная хуйня в сердце
я люблю тебя
я не люблю тебя
трамвай куплю тебе
трамвай отсужу у тебе
далеко за три моря я посажу тебе
далеко за девять лесов я приду за тебе
я спасу тебе
прокляну тебе
оживлю тебе
похороню тебе
а ты мне такая же говоришь:
и я тебя
и чуть жив я
и чуть мертв
за тремя лесами мы
под девятью реками
сверху грохочут трамваи
ниже ползают человеки
мы еще не решили
как мы назовем
наше новорожденное
долгожданное
недоумение
Александр Фральцов
***
гвозди в заборе
пока ржавчина или бульдозер...
будем торчать на виду и в тени
скреплять разнородные доски
трухлявые к свежим
вот монтировка
вот молоток и топор
и кого в утиль и костёр
а кого в забор
свежие к свежим
мёртвые к мёртвым
и руки которые тебя
забивают в доску
становятся всё грубей
неразборчивей
всё больший шанс
остаться в этой трухлявой ограде
до самого невероятного
немыслимого
недоступного непредсказуемого
будущего
пока ещё
будущего
пока ещё непредсказуемого
Павел Шиверов
***
кости мои кости
бросьте
на погосте
позовите в гости
и устройте пир
кости мои кости
соберите в горсти
положите в тостер
и зажгите мир
позовите лекаря
позовите пекаря
позовите батюшку
чтоб благословил
возвращенье глупого
возвращение умного
возвращенье мёртвого
будто им и был
будто всё по-прежнему
будто съели плешь ему
моль и червяки
будь бы по-прележней он
будь бы по-залежней он
сдох бы раньше времени просто от тоски
что уж там увёртыввать
что уж там зачёркивать
хорошо
покой
столько лет был твёрдым ведь
столько лет был мёртвым ведь
столько лет не двигался
а теперь живой
Любовь Глотова
***
Выйдешь со дна на берег, долго идешь пешком
в гору, в город с золотым петушком
на единственной башне, на умной башке
Это твоя родина, с родинкой на гребешке
в любую дверь постучишься, за каждой тебе – приют
а они говорят
там воруют и пьют
воруют и пьют
Это твоя родина, в ней кто брат тебе, тот и волк
ей много названий разных, одно из имен
совок
(из детства песочничного, из окающего далека
слово, в нем мутная не выговоренная тоска)
прихлопываешь по ведерку – что там, кулич или пирожок
И, шелковая бородушка, с башни слетит петушок
он клюнет по темечку времени в дышащий родничок
а тебе нет еще года, ты никому, молчок
Взлетают ракеты, шумит ракита
спит братец серый волчок
у тебя зарастает темечко
времени родничок
Фотография Кристины Азарсковой.