Камень и голубка

— Моя неприкаянность и неопытность была видна во всём: меня спрашивали, есть ли у меня девушка, а я не знал, что нужно отвечать. Говорил, что вроде бы есть. Меня журили за это «вроде бы». Я стеснялся своего положения.

 

— Так и звали: Томка. Низкого роста — он казался ребенком. Я похлопал его по плечу, мне хотелось растормошить друга и прижать к себе как собачонку. Взгляд его был потерянный, будто Тома не отпускала единственная мысль, которая кружилась в голове.

— Тебе подлить?

Он рукой остановил меня: хватит. Томка расчетлив: пил мало, уходил вовремя, немногословен. Он мог быть душой компании, его тонкое чувство юмора часто задевало остальных. Но также Том не был лишен самоиронии и смеялся над собой даже чаще, чем над остальными. Этот юмор вспыхивал в разговоре спонтанно и так же быстро угасал. Мы никогда не звали Томку с собой, о нём вспоминали в последнюю очередь, а сам он не навязывался. Но когда Том появлялся, все начинали не в меру шуметь и веселиться, видимо, стараясь ему соответствовать.

Часто во время разговора возникал меланхолический взгляд, он отрывисто отвечал, затем редко перескакивал на другую тему и, будто извиняясь, отпускал в конце острую шутку, над которой все смеялись. Никто не понимал, что происходило, или только мне так казалось?

Я стал замечать такие виражи и никак не мог их разгадать. С Томом трудно было говорить искренне, потому что ваша беседа неизбежно сводилась к обсуждению твоих личных проблем. Он не был обаятельным, но его серьёзность и точность суждений располагала к себе, и люди открывались. Том задавал прямые, анатомические вопросы, ты отвечал — в его голове этот ответ перекатывался и, немного подлаженный, вставал точно в приготовленное место.

Иногда я пытался начать откровенный диалог — никто никогда не знал, что происходит у Тома. Незнакомый с ним человек сказал бы, что Том лузер, но пообщавшись с ним, тотчас отказался бы от таких слов. Том не был лузером. Все мои попытки оказывались неудачными: он умел так говорить о себе, что даже обсуждая весь вечер свою жизнь, ухитрялся ничего толком о ней не рассказать. И я перестал допытываться.

Я встретил его в «Старбаксе». Сидел на втором этаже, уткнувшись в ноутбук. Если бы не характерный прерывистый смех, то я и не заметил бы его. Том был не один. На диване рядом с ним сидела девушка. Издалека я разглядел ее короткие волосы, она была курносая. И заливисто хохотала красивым поставленным голосом.

После моих неудачных попыток что-то выяснить о жизни Тома непривычно сидеть и наблюдать за ним в такой красноречивой обстановке. Я старался не смотреть в их сторону: мало ли, он мог меня заметить. Но и перестать думать об этом не получалось.

Они пили кофе и болтали, как будто дожидались назначенного времени. Том постоянно посматривал на часы. Крепко поцеловались, и он начал одеваться. Мы встретились взглядами. Том, разумеется, меня узнал, на секунду смутился и, подпрыгивая, спустился к выходу.

Минут через десять пришла целая компания: две длинноногие девушки и три  парня. Один приобнял ту, что их ожидала, и поцеловал. Девушка усадила всех на диван и спорхнула на первый этаж.

 

— Я вышел на улицу и направился к метро. После дождя пахло мокрым асфальтом и прибитой пылью. В голове крутился её поцелуй, руки помнили прикосновения. Все прекрасно, Том, ты хотел этого, Том.

Она окликнула меня — бежала, растрёпанные волосы спутались. И чуть не сбила с ног.

 

— Дуреха, нас же увидят.

Она обняла меня и поцеловала. Губы были мокрые — она плакала и улыбалась. Некрасивая и счастливая, от чувств она была похожа на мопса. Тихо, тихо. Приложила палец к губам и убежала.

А я остался у моста.

 

— Ждать оказалось так тяжело, что я не находил себе места. Изнутри шла дрожь, озноб пробирал тело и не прекращался. Я вставал среди ночи, накидывал что-нибудь и шёл к набережной. Гул машин и шум вагонов метро на открытой ветке отвлекают.

Никто не предупредил, что наша связь окажется такой сложной.

Она перебирала в руках мои пальцы и говорила, что они словно игрушечные. Что я мальчик. Да я и был тем ее мальчиком, которому нужны ласка и уход. Она смеялась над моей неуклюжестью и с иронией относилась к попыткам ей понравиться.

Что я мог доказать? Она и так знала все мои повадки и искренне их любила.

Она любила не меня, она любила быть со мной.

Ей нравилось все, что я делал: гулял ли по набережной, изображал ли друзей, шутил ли над её парнем. Иногда я специально её провоцировал и говорил глупые, злые вещи. Она смеялась так, будто прощала мне эту нарочитую грубость.

 

— А мне было легко-легко.

Я знаю, что быстро отделаюсь от проблем, если нас раскусят. Но не хотела этого, конечно.

Том спрашивал меня, что же дальше. Дальше были планы, работа сменяла работу, я хотела уехать за границу. И в этих планах Том не числился, он сам это понимал.

Время застыло тогда, когда мы виделись на несколько часов, и катастрофически испарялось между нашими встречами.

Я и не помню, о чём мы болтали тогда. Какие-то новости от общих знакомых, книги, музыка. Да, и я всегда считала его умным, уж точно умнее меня. Он рассказывал мне о своих находках, а я была такая тупая от любви, что постоянно целовала его и гладила по голове.

— А вы помните случай в «Старбаксе»?

(читает слова Егора) — Нет, совсем не помню, кроме самого места. Мы часто там сидели — оно популярно среди знакомых. Нам было наплевать, увидят нас или нет.

Помню, как мы остались на втором этаже одни, он начал с поцелуев, но я засмеялась — и мы ушли. Все равно «Старбакс» уже закрывался.

 

— Я сидела у него дома и скучала. До встречи с Томом несколько часов. Сима копошился в своих колонках. Том писал, что тоже скучает.

— С кем ты там переписываешься?

Я никогда не скрывалась, а Сима меня не ревновал, так беспечно, что я немного обижалась на него. Общаясь со столькими знакомыми, мы не могли не слышать втроем друг о друге.

Сима ревновал по-другому. Ему надоедала моя независимость и прямота, и он начинал бубнить что-то себе под нос, долго курить на балконе. Его ворчливость смешила меня. Зато после такой «ревности» у нас был отличный секс.

— С Томом.

Он замолчал и продолжил возиться.

— И вы давно знакомы?

— Почти с детства.

— И как, он тебе нравится?

— Конечно, он же такой безбашенный.

Я листала книгу и еле сдерживала хохот.

— Может, ты меня с ним познакомишь?

— Это отличная идея. Подойди.

Он зашёл в комнату.

— Закрой глаза и протяни руки.

Сима вытянул руки. Я отдала ему Твена. Это был «Том Сойер».

— Пока, я побежала.

Я побросала вещи в сумку и ушла. Он стоял и рассматривал книгу.

 

— Мы шли с Зуней по Тверской, взявшись за руки. Солнце слепило глаза, от жары хотелось пить. Я не умел ухаживать и считал, что если мы вместе, то этого достаточно, и знаки внимания вовсе не важны. Пусть их оказывает Сима. Я не был чем-то обязанным.

Зуня остановилась. Навстречу нам шёл наш общий друг Егор. Я посмотрел на нее и подумал, видел ли он нас? Она поняла мои мысли и порывисто шагнула вперед.

— Привет, Егор.

Я остался в стороне.

Зуня начала ненавязчивый разговор. Он спокойно отвечал, не упуская меня из виду. Из нас троих естественно вела себя только она.

— Увидимся, да.

— Привет, Егор.

Он подошел ко мне, я быстро пожал ему руку и посмотрел на Зуню.

Сима и Егор неплохо общались, они даже внешне были немного похожи.

— Ну что, пойдем дальше?

Легкость присуща ей всегда. Она вновь взяла меня за руку и начала рассказывать что-то про Егора. Я пытался её не слушать.

 

— Вы помните, как вы познакомились?

— Нет, честно говоря. Сейчас уже не помню. Но знаю, что она сама меня нашла, я стоял где-то в стороне, как всегда, и думал о своем. Может, она меня пожалела? Вы знаете, что она выше меня ростом? Да, мне приходилось вставать на цыпочки, чтобы её поцеловать.

— Но ведь кроме поцелуев же что-то было?

(думает) — Да, случилось, но это не так интересно. Я был её мальчиком, я понял, что если нам так хорошо вместе, то рано или поздно мы займёмся любовью. Но в нас не было страсти, и никто никуда не спешил. Думаю, что с сексом у них с Симой все было в порядке, хотя она жаловалась на него. Нет, Зуня периодически жаловалась — у Симы плохой характер.

Зуня со временем как будто каменела (пытается подобрать понятие). Каменела, да, становилась прямее и острее.

Сима был естественной частью, фактом жизни Зуни. Мы часто обсуждали его, и я, как и она, сердился, если он снова что-то вытворял, и радовался вместе с ней его удачам. Это было неразрешимо.

 

— Я Тому говорила, что устала от Симы, мы говорили начистоту: надо расстаться, прекратить. Да, надо — и продолжали жить дальше, от размолвки до размолвки.

Я что-то обещала Тому? Нет, не обещала, зачем? Том мог уйти сам, это было бы неприятно (закуривает).

 

— Сима, резкий и сильный. Жил он у родителей и постоянно говорил о своих проектах: они мутили с друзьями сайт, потом записывали альбом, он порывался уехать, остаться, бросить, восстановить. Я знаю, почему девушкам нравится, когда Сима говорит: казался деловым и развязным. И добрым. Да, Сима резкий и добрый. Зуня сама любила его провоцировать, а он злился. Тем они и жили, и до сих пор были бы вместе.

— Вы помните эту встречу [на Тверской]?

— Они держались за руки? Не помню. Мы одно время часто общались с Зуней, и она рассказывала о всяких знакомых, ее смешило в них разное. Она сама была, как Сима, деловая и почти никогда у него не жила.

 

— А вы спрашивали Симу?

— Вас должно это волновать? Мы не говорим об ответах остальных.

— Я ни разу в жизни с ним не общался, но всегда представлял, как он даст мне в морду. Так и хотелось нарваться на драку. О последствиях я не думал. Про Зуню нельзя сказать, что мы с Симой её делили. Это она нас с ним водила за нос. Было в ней что-то такое, что очаровывало и заставляло не думать о грустном. Да, мы с ней никогда не думали о грустном.

 

— Я купил вина, и мы поехали ко мне. Так напился, что повалил её на пол и не мог встать. Во рту застряла жвачка, она меня поцеловала первая. А я ничего не смог, совершенно. Мы лежали, и Зуня долго меня успокаивала. Вы хотите ещё выпить?

— Да, пожалуйста.

— Нам ещё по одной, да? (обращается к бармену)

— То есть между вами ничего не произошло?

— Вы это тоже запишете? (улыбается) Было, я даже могу назвать точную дату и потраченное время (пьёт из принесённого стакана).

— Что это у вас?

— Лимончелло, бывает, его пью. Чем больше разнообразие в барной карте, тем меньше зудит в горле, не замечали? Иногда хватает одного глотка, чтобы напиться и опьянеть. Говоришь: дайте то-то. И пьёшь, не то, конечно, а представляешь, что то самое.

 

— Это конец июня, ужасная жара, я просыпаюсь от её звонка. Мне пора ехать на работу, но она не унимается: ты приезжай, а то я уеду. Голос, как объяснить, нет, не описать. Хорошо, просто меня поставили в известность. В центр, и я поднимаюсь по эскалатору. Голова светлая-светлая, и вот с улицы, хорошо, хорошо.

Нет, я понял сразу, мы должны были услышать друг друга, я должен был.

И хотел её обнять, но она уже отстранилась — в её планах все расписано.

— Я уезжаю, пропадаю на полмесяца, а то и больше.

Сказала, что всё. Чтобы я ей не звонил. Я сейчас подумал, зачем она просила? Я бы и не стал.

— А Сима что?

— Вот я и хотел сказать, что она с ним так же рассталась. Об этом я узнал позднее от знакомых. Я не знаю подробностей, но у меня возникло ощущение, что Зуня оторвалась от всех нитей. Только не улетела, нет, она камнем сквозь сеть упала на землю.

— Брешь, да?

— Ну да, типа того. Я виделся с ней недавно. (думает) Она такая земная.

— Земная?

— Приземлённая. Ей нравились мои мечты, я все время что-то придумывал. Но я-то летал, а она за мной просто наблюдала.

— С земли?

— Да.

— Камень и голубка?

(долго смеется) — По-моему, вы что-то поняли из наших разговоров. Давайте ещё выпьем.

— Простите, мне уже достаточно.

— А я выпью. Сейчас приходится долго пить, чтобы опьянеть и что-нибудь вспомнить.

— Что же с ней происходит сейчас?

— Разве это так важно? По-моему, это совсем другая история. Или спросите Зуню сами.

Фотографии Лены Стрыгиной.