слэш

 

слэш-один: принцесса крови

два случайных бастарда дадаистских камерных оргий
в бесхарактерном мыльном вестибюле — быстрый-
кроткий и всадник-без-двух-голов — мёрзнут на пара-
пете, хотя уж уверенный плюс, и ведут телепатические

беседы, вот, например, быстрый-кроткий: «луна, гово-
ришь, пахнет кровью рожениц? — что за чушь, луна
пахнет бартолиновыми железами, медовым пряником,
полынью, гипсом соцблока и отсутствием работы!»,

а всадник-без-двух-голов отвечает: «ты же не веришь
в самом деле, что мещане, буржуа по ночам храпят в
своих постелях? они превращаются в фарфоровых пас-
тушков, а те, которых на блошке толкают — это их мертвецы»,

быстрый-кроткий: «облака выстланы алюминиевой
фольгой, ты кретин, что ли, — греть их в микроволновке?»,
всадник-без-двух-голов: «из слова „март” можно сделать
слово „член” всего в четыре незатейливые операции»,

и двери тяжёлые затворяет толстая синяя тётка, и кровь
восходит над ампирным цветком-истуканом, и быстрый-
кроткий говорит: «если сердце и прочие конечности любви
движимы донорской кровью, выходит, эта любовь — чужая?»,

и всадник-без-двух-голов говорит: «и положен ли титул
наследный, если кровь голубая?», и быстрый-кроткий го-
ворит: «что, ночь настала — и вот уж я принцесса крови?» —
«да, ты — принцесса крови, сорян, живи с этим как-то».

слэш-два: поводыри
 
она:
— я совсем не боюсь тепловой смерти вселенной и
нейрочипов, которые вскипятят всем нам мозги, мне
спокойно с мумиями прошлонедельных тюльпанов,
с конфетами, большими и глупыми, как анимешные
глаза, ведь ты для меня — цветок-поводырь, ты —
ненаглядное пособие, пошлость — это вечность и есть,
за что, собственно, и спасибо.

она:
— бывают дни, когда я ветха, когда я — сплошная су-
хая кожа, когда я ранюсь даже о шрифтовую засечку,
когда воздух слишком громкий, а свет — слишком
кислый, когда косточки белья — скелет настоящий,
гремит и скрежещет, тогда ты для меня — овца-
поводырь, одна большая постель кучерявая,
за что, собственно, и спасибо.

он:
— мне гадко жить, и, чтобы жить хоть как-то, по но-
чам я изничтожаю полтергейстов-мигрантов (наших,
местных полтергейстов ненавижу не меньше, но тон-
ка кишка), и мой мачете не знает покоя, невидимкой-
кровью допьяна напоён, но только не в те ночи, когда
ты для меня — месяц-поводырь, руку держишь на весу,
за что, собственно, и спасибо.

он:
— меня, как все знают, припёрла к стене нужда: ниче-
го не осталось, кроме как торговать в розлив собст-
венными телесными жидкостями, кровь по сотне,
моча по две, по двести пятьдесят слюна, по триста
желчь, сперма — пятьсот, и ты для меня — мамонт-
поводырь, только ты и не знаешь, как задраны эти цены,
за что, собственно, и спасибо.

она:
— а меня ни за что ни про что накачали водой и пове-
сили над зашкольной курилкой на ле́сочке, дали каких-
то колёс, смутных, кучевых, и сутками я оплакиваю
уже даже не знаю, что, не говоря уж о том, зачем,
скоро лопнут глаза как гондоны, а всё же если есть
ты для меня — трава-поводырь, кто-то этим кормится,
за что, собственно, и спасибо.

он:
— оборотни подстерегают меня даже там, где не ждёшь,
оборотнями были даже мой брат и моя бабуля, он
обращался хряком, а она — леопардом, как тут вооб-
ще выдохнешь, если ищешь всё время в чужом глазу
звериный зрачок, так что ты для меня — огонёк-пово-
дырь, на чьей сториз зависнешь — с тем и не страшно,
за что, собственно, и спасибо.

сколько человек участвует в этом разговоре?

слэш-три: аналитика
 
— может, нас всех в кандалы закуют, птицами рас-
клюют, в жопу палочек насуют, в сердце горячее
барабанный подструнник зашьют, за борт выкинут
нахуй прямо из тёплых кают, кровушку нашу наив-
ную разольют по баклахам из-под багбира, разопьют,
а потом, как назло, по забывчивости не добьют?
— да, сценарий реальный.

— а может, вместе с первой травой из земли ка-ак
полезут альрауны, всех промышленников перетравят,
за втыкание вилки в розетку будут в червей превращать,
за проезд на колёсном транспорте — долго-нудно макать
головой в навоз, и наши дети будут расти при тотальном
фэнтези-анприме, и не знать друзей, окромя рогатых жуков?
— отчего бы не быть такому.

— быть может, окажется, что бозон хиггса — это брил-
лиант на обручальном кольце у квантовых демонов,
а мы ж их наплодили — не счесть, и вот в женеву зая-
вляется целая делегация, думают — свадьба будет на
славу, а нам их и потчевать нечем, и песен мы их не
знаем, и шампанское ихнее несовместимо с нашей туфлёй?
— вероятно, угу, вероятно.

— может, всех мальчиков, мужиков, дедов увезут на
венеру и будут доить — будут сутками, месяцами, без
отпусков сцеживать мужское молоко, радужное как
бензин, от которого крепнут крылья, удлиняется удиль-
щичья удочка, в животе безболезненно прорастает эхо-
лот, может такое быть, ну когда ж их всех увезут на венеру?
— может, может такое быть.

— может, к завтрему всех уже истребят, снимут мясо
с костей, сложат в царь-гору на площади ваала, укра-
сят пасхальными лентами, а наши кости, скелеты наши,
пойдут хоровод водить и пить-глотать своё костяное пиво,
у них, у костяшек, окажется собственный разум и воля,
у них, у костяшек, умишко окажется поболе нашего-то?
— пожалуй, есть предпосылки.

— ну, а может, что-то щёлкнет меж звёзд, мы проснёмся
внимательными, начитанными и отважными, нами будет
править четыре года единорог скарлеткорн, два года
шелки меррон, а потом пять тысяч лет не править никто,
мы будем плавать в запретных реках, где некого отныне
бояться, будем карту луны рисовать, будем жить?
— что ж, и это возможно.

слэш-четыре: флис и войлок
 
ах, коварен чай весной завязавшейся, раз глотнёшь —
и перед тобою лотреамон, принц-бредотряс, с ложечки
кормит ворон пломбиром подтаявшим, тиклит мышь
осовелую, и вещает, вращая буркалами: «о, до чего ж
на луну похожи на плеши, не спастись было б нам от
волков да влюблённых, на кометы похожи наши патлы,
не спастись было б нам от оракулов да виноделов, кабы
не эти цилиндры, тубусы мрака, полупроводники!»,
«брёвна в божьем глазу» — поддакивает мышь.

ах, коварен чай весной зрелой, раз глотнёшь —
и лотреамон превращается в ленина, да не просто в
ильича, а в дрэг-диву габапентину, своё альтер-эго из
кабаре «вольтер», с мышью сникшей кокетничает:
«а, гражданочка, ну когда ж империалистическая
война перейдёт, наконец, в гражданочку? мы б поши-
ли тогда на всех ньюсбой-кепочек, остальную одежду
вымели б поганой метлой, с голой жопой бы насажда-
ли советскую власть», «стыд долой» — соглашается мышь.

ах, коварен чай весной переспелой, раз глотнёшь —
и ленин превращается в заппу, вообразившего себя
нероном, масляные розочки на бушетках поджёг,
мышь дремотную теребит зубочисткой, покрикивает:
«что, довыёживались, группи бога-осла? всех проглочу,
не жуя, жилы на струны пущу, кто покусится на моё
канотье, мою шляпку рок-мономаха, думала, с рук
сойдёт, думала, не замечу, думала, тихой сапою прос-
кользнёшь?», «не при делах» — вяло отпирается мышь.

да, коварен чай весной бесконечной, всё кругом какие-
то рыжие, крутят чертей и животных из резиновых
шариков, думаешь поневоле: разве всё у меня путём,
если который год вычёсываю зайцев на этой полян-
ке психиатрической, и понимаешь поневоле: всё у
меня набекрень, я — кунсткамерный выродок, круче
всех на земле, и убер-болванщик (это был он, всё —
только он) запевает с мышью сомнабульной свой гимн:
«глори-глори-аллилуйя, флис и войлок — наш девиз!».

слэш-пять: мания
 
— это как будто файналли форточку отворили траве?
— нет, как будто тряпку красную сунули дикой воде;
— это как будто дух размололи в спрей и набрызги-
вают в лицо праздношатающимся из пульверизатора?
— нет, как будто тело втиснули в кондитерский шприц,
давят что есть мочи на солнцем возожжённый торт;
— это как будто ты — стритрейсер на утюнингован-
ном до потолка гробу на колёсиках, банки «бёрна»
глотаешь со скорлупой, втапливаешь двести по мкаду?
— нет, как будто ты — бычок джарума, скинутый с шпица
останкинского, успеваешь вновь задымиться от трения
воздуха, тебя досмаливает чёртик-парашютист;
— это как будто весь мир — батончик «сникерс», ты
голоден как тантал, а желудок твой меньше игольного
ушка, ты жуёшь, не глотая, из жёваной кашицы лепишь?
— нет, как будто твой дом стал сусален и сахарен, цу-
катен, анисов, в таких живут только ведьмы, а если ты
теперь ведьма, где ж надыбать детей на съеденье;
— это как будто меж глаз вырос новый бесплотный поло-
вой орган и им надо заниматься новым бесплотным сексом?
— нет, как будто сердце — из водянистого огуречного мяса,
а в трамваях с тобою ездят сплошь моложавые улитки;
— это как будто ночь бесконечна, влажна и прохладна?
— нет, как будто день шалопаист, полугол и под мухой.

слэш-шесть: франшиза
 
«значит, ца у нас такая: автобусные зайцы, ценители
тонкого искусства мочиться в подъездах, седлатели
медуз, татуировщики на глазных яблоках, дети до
шестнадцати, однояйцевые близнецы, скрипичных
дел мастера — но только те, кто по-прежнему исполь-
зует жилы овечьи, челкастые, атаракс-рокстары,
находки для шпиона, радиоэнтузиасты, бичи, лохи,
подделыватели костей динозавров, идейные бэр-
футеры, простудные принцы, озабоченные, фурри,
хиппи поганые, праноеды, домовые, зелёные ящер-
ки, грибники высших левелов, неврастеники, отаку,
токсики, няшки, нимфы, доценты, оригамисты»
— так говорит франчайзер дождя.

«значит, прибыль у нас такая: одуванчики, колотя-
щиеся башкою о бетон, карточки «скуби-ду» с самы-
ми гиблыми местами планеты, двухголовые котята-
долгожители, кран, выкрученный на полную от сты-
да, певучие рюмки, ранние соловьи, дребедень, пус-
тозвонство, щёлканье неисправного выключателя,
словоерсы, канистры из-под бензина, консонансы,
воздушные поцелуи гермеса, нарядившегося нищен-
кой, цензурные шрамы, радар, чтоб под ним таскать
всё то туда, то обратно, луны «неделька» — семь пар,
гнусавый войсовер поверх пчелиных танцев, пухлый
апрель, мыльный пузырь праздности в его пупке»
— так говорит франчайзи дождя.

слэш-семь: нам пишут
 
«хай! познакомлюсь с клёвой девчонкой на
гномкоре, о себе: рост девятнадцать см, учусь
в путяге им. андвари, слушаю только мунгейз
и шрум-панк, а именно: lips of grass, the earth-
lings, lonely stars are beautiful, the toadstools,
эльфосня — маздай! пишите на мыло: weia-
waga-woge-du-welle@dvergr.com или в асю».

«здравствуйте, „слэш”! меня зовут валентина,
прилагаю свой рецепт эликсира философов,
на фото — мой сын, любитель такого эликсира.
шаг первый: нигредо. свинец — сто тридцать
унций, воронье перо — шесть штук, гробовые
щепки — шестьдесят штук, ляпис-лазурь —
на глаз, сера, сурьма, ртуть — по вкусу...».

«хочу рассказать читателям „слэша” историю
своей жизни. мою единственную дочь похити-
ли уммиты, люди в чёрном вшили мне в печень
жучок, любимую собачку загрызла чупакабра,
само собой, об интимной жизни с женой не
шла и речь, но всё изменилось, когда товарищ
посоветовал мне „флексидол ультра форте”...».

«мужики, выручайте! шкода октавия rs 1.8t,
на скорости выше 60 км/ч возникает чувство,
что моя кожа — марля, вымоченная в спирту,
сердце моё — стекляшка, бутылочное дно, в час,
когда всходит луна-гондольерка и тоскливо
по небу гребёт, я крошусь и таю от любви нез-
накомой и тяжкой, в автосервисе не помогли».

«уважаемая редакция! посылаю в отдел поэзии
хайку собственного сочинения: „персик синиль-
ный! / в медовой плоти ищу / горький вкус звезды»,
или вот такое: „апрельская ночь! / кошек и сумас-
шедших / разве жаль тебе?”. прошу вернуть руко-
пись, если не подойдут. если подойдут — тоже
вернуть. зачем я послал их вообще вам, уродам».

«любимый „слэш”! в двенадцать я писала вам,
что со мной не дружат в новой школе, в семнад-
цать — что со мной не ходят на свидания. вы на-
советовали мне всякой бредятины. я теперь не
скажу, сколько мне лет. я теперь знаю: никто
никого не понимает, ведь это прекрасно, никто
никого не понимает, что может быть круче, а?».

«в ооо „косая черта”. в отношении вашей газетён-
ки возбуждено дело, да не то, о котором вы поду-
мали, дело самое-самое важное. жизнь по-преж-
нему больна, как барочный жемчуг, и по-прежнему
трепет и нежность у бедняцкого порога портят
газон, вы там что себе думаете, это мы вам гово-
рим, министерство мойр, думайте ещё, ради бога».

---

 

Фотография Рустама Имамова.