Припоминанья хвоя

Что заставляет автора сегодня отказаться от большинства значимых формальных признаков прошлого? Что, напротив, сегодня заставляет поэта длить машинку в основном довольно жестко ритмически структурированной и в основном рифмованной речи? Одной из попыток ответа может стать старый заход со стороны политики: авторы отказываются в пользу верлибра от рифмы и других атрибутов традиции, чтобы самим и с помощью ими же изобретенных ограничений управлять ходом развертывания поэтического текста, чтобы, в конечном счете, текст стал в большей степени авторским и в большей степени политическим высказыванием (кроме того, не стоит забывать, что и жест отказа от письма под диктовку правил прошлого, жест разрыва с прошлым уже определенным образом маркирован политически). Стихотворения Вячеслава Савина в этом смысле избирают иную тактику — можно сказать, что это тактика заговора, баррикадирования от онтологических сумятиц, в которых политические угрозы («слово Вождя пернатое как волан») неразличимо смешиваются с угрозами как таковыми («Двое плывут / мимо, не зная про — / всюду глаза, / полые на просвет»). С другой стороны, если вчитаться в стихотворения, кажется, что ворох этих местами ясных, а местами несколько абсурдистских (но всегда технически выверенных) конструкций, громоздящихся одна на другой, не заколдовывает действительный ужас мира, а просто описывает фактический мир, шаткое здание, на котором с трудом держится «мысли ломкая черепица». В стихотворениях Савина очень различимо это движение усилия мысли — благодаря нему сохраняется напряжение, им неизменно сопутствующее, для поддержания-удержания которого, возможно, поэту и требуются старые ограничительные структурные элементы, костыли силлабо-тоники, становящиеся здесь необходимыми ступенями речи.

 

* * *

идёт в оцепленье пугал
дозором один
какой-то медвежий угол
неисповедим

скребётся тоски посконной
кастет о кастет
мандибулы — насекомый
копается свет

никак ему не пробиться
в остаточный бокс
куда паучок таблицы
учёные внёс

и формулы невидимка
от века зубрит
и каждая паутинка
заныть норовит

ах музыка самозванка
глазок-нетопырь
кому донесла стремянка
кому поводырь?

дивишься ещё живая
покуда страшна
собака сторожевая
постень тишина

 

* * *

во тьме красавица грибница
сидит пока не образуется
её коса на погребице
а запах носится по улице

приплод избыточный обещан
на два ведра да на три короба
и страшно причту деревенщин
войти в сырое лоно погреба

 

* * *

рождество рождество
чистый дух устремляется ввысь
по отводку
золочёным рукам повитух
измельчённому пёсьей мочой околотку

перфокарты сошлись
и зияет дырища вдвойне
и зияет
как же быть порождённым земле не земле
что таят катакомбы

раздаются слова

птичьи тромбы лохмотья берёсты
кивая едва
своду двух перекопанных зол
обрубают настырные вёсла

 

ОГРАДИТЕ ДЕТЕЙ ОТ ТАБАЧНОГО ДЫМА
от изжоги и ржи нутряной
носового отсека кипит паренхима
субмарина взята глубиной

капля лошади канет в песках никотина
детский сад обойдя стороной
где растёт по ночам колосок нелюдима
припадая к изнанке сенной

 

* * *

за очками полез человек в футляре
у него человек в футляре тоже
повторится такое когда едва ли
потому как оставит рубец на коже

и не лучше ли роже побыть без глянца
не покойнее ли вполовину роста
мы боимся себя и садятся яйца
как ушастые совы в сорочьи гнёзда

 

* * *

Боже скажи в какие жилища вхож
где ты свои владения отчертил
чтобы бульдозер щерил отвала нож
но отчего-то эти дома щадил

распорядись по совести дай наказ
что шельмовать а что подымать на щит
страх обознаться парализует нас
глядя в окошко где винторез зашит

слово Вождя пернатое как волан
губы кривит идя по каналу вброд
бабы чугунной первенец-голован
делает пассы и на таран берёт

 

* * *

хворое утро, био, библиотека,
луч водосбора, поруганные ключи,
стипендиаты педа и политеха,
сизые лица, зимующие грачи

припоминанья хвоя, пустое впрочем,
кашель состава, чахоточные плевки,
двери наотмашь, очереди пощёчин,
ветви трамвая, саргассовы поддавки

облокотиться чаша не убоится,
камни погружены — всех ли наверх свистать?
держится мысли ломкая черепица,
мир сепаратный пытается отстоять

 

* * *

Вышел давно.
Заметено крыльцо,
будто вчера
поданное к столу.

В самое дно
впаянное кольцо.
Вон со двора.
Станция на углу.

Издалека
властно глядит отец.
Вести с полей
прячет на глубине.

Два медяка —
деньги в один конец.
Десять рублей
греют ладони мне.

Двое плывут
мимо, не зная про —
всюду глаза,
полые на просвет.

Носом клюют,
стаптывают нутро.
Ждали гонца,
выпустили проспект.

А у виска
внутренняя резьба.
Не осерчай,
вечного счетовод.

Я до свистка,
явочного письма.
Я невзначай.
Я безотчётно, вот.

ИСКРА

выли раструбы
брёл спозаранок
ноздри взрывая
дряблый рубанок
мёртвому камню
ворс остригал, заусенцы

много ли надо мёртвому камню —
рассесться,
утратить твёрдости память;
заступу — грянуть

выли ревели стрелы навылет
переводили
вон из кабины свесился кесарь
здесь истекали мазутом
гретель и гензель

сыпала стружка, вмах остывая
на перекрестье сна и трамвая
умирало кресало

искра смеяться смеялась,
не исчезала

 

Фотография Алексея Кручковского.