На обратной стороне

Кажется, этот текст не требует предисловия и даже более того — противится ему. Как противится любому проявлению осмысленности, «пугающей и овеществляющей всё вокруг», превращающей нас и наши действия в практики, концепты, символы и вписывающей жизнь в формулы из объектов, субъектов, предикатов и силлогизмов. Но, тем не менее, стоит сказать о нём пару слов, хотя бы для того, чтобы объяснить, почему мы публикуем его в рамках номера, посвящённого «правому» и «левому» в современности.

Герой данного текста, отчасти совпадающий с автором, но при этом не всегда совпадающий сам с собой, по своим убеждениям ближе, конечно, к левому крылу. Он отказывается вписываться в существующие социальные структуры, терпеть не может диктуемый капитализмом уклад жизни («Сидел бы сейчас в том же красивом офисе, в котором сидит она. И ходил бы на вечеринки, где все в приталенных пиджаках, укороченных брюках и ботинках на босу ногу. У него бы тоже такие появились, никаких сомнений. — Какая гадость»), по своей воле и не без энтузиазма работает в цеху на заводе. Фёдор ищет альтернативные общепринятым векторы движения, пытается сохранять свой собственный темп и ритм, ни в чём и никогда не желая ускоряться, играть по общим (установленным сверху) правилам. Однако, во-первых, этого ему совсем недостаточно для счастья:

«Потом и Федор оказался на улице. И как это бывает со всеми, кому больше 25 и кто в своём этом возрасте болтается в России без семьи, детей и работы, дающей какие-нибудь перспективы, эйфория сменилась резким упадком»

А во-вторых, при всём при этом он весьма малоподвижен, консервативен в выборе занятий, пытается всё упростить и свести жизненные устремления к простым и приятным действиям («Если ты будешь решать, то мы будем лежать круглые сутки в кровати, пить с утра до вечера пиво и мучить друг друга историями из прошлой жизни! И трахаться. И курить прямо в комнате. Всё!»). А как мы говорили в стартовом обсуждении номера, левое — это как раз наоборот, скорее, про усложнение, про попытки взаимодействия с действительностью во всём её несовершенстве и при всей её изменчивости, про попытки разобраться, понять. Т.е. «левым» его, пожалуй, не назвать. Но при этом герой занимает определённую политическую позицию, артикулирует свою неприязнь к устроенности, гладкости, успешности, постулируя неуверенность, туманность:

«В цеху было дымно, темно и нереально, на улице и дома после нескольких стаканов точно так же — темно, туманно и не слишком свежо. Иначе говоря, приятно, тепло, нечетко. Все это не  требовало яростных решений, поспешных жестов, не требовало энергии к жизни, которую совершенно не хотелось проявлять»

Пусть человечество строит ракеты, превращается в киборгов, борется за права геев, осуждает Харви Вайнштейна, пусть мир опутывают нейронные сети, а Северная Корея продолжает наращивать ядерный потенциал — обо всём этом можно подумать потом (а лучше — вообще не думать, на трезвую голову точно), а счастье — оно здесь и сейчас за запертой дверью, на кухне с красной рыбой и белым вином, на прокуренном балконе, в спальне с белой простынёй на скрипучей кровати. Ты чувствуешь его вкус на губах, его запах, ощущаешь его тепло, пульсацию жизни — настоящей жизни, вне теорий и практик, социологии и политики, правого и левого. Белый лист бумаги, свет, тишина.

Но долго так продолжаться не может. Формула счастья кажется простой, раз за разом Фёдор совершает одни и те же действия, вначале всё хорошо и совершенно, но в итоге всё рассыпается. Потому что он думает и рефлексирует, слышит звон окружающей пустоты. И читает книги. Но ничего не поделаешь, каждый раз приходится начинать заново. Выхода всё равно нет — ни справа, ни слева. Ни на крыше, ни под землёй.

Остаётся продолжать глубоко дышать, смотреть на солнце, целовать женщин, валяться в клумбах возле Адмиралтейства, жевать цветы, гулять по холодному ночному Санкт-Петербургу, писать тексты и констатировать:

«Люди теперь живут очень долго — очень-очень-очень долго — поэтому мы дети, просто дети, общество так и не поняло, что нам нужны игрушки, а не семьи, постоянная работа, серьезные друзья и дорогие машины... нет, нам нужны игрушки! Побольше! А то мы к ебаной матери сопьемся, в тридцать лет без денег, без семьи, без работы, будем сидеть в каких-нибудь снятых за три рубля комнатах на окраинах и пить вино из пакета, если оно не подорожает, и думать о том, какими мы будем чудесными, когда мы, наконец, вырастем. Так что в жопу политику, в жопу Украину, в жопу все, когда мы сидим в барах и играем в свои жидкие смешные игрушки, особенно, когда мы уже заканчиваем, когда игрушечный дворец почти построен, а значит, очень скоро наступит самое главное — он разрушится!»

За вёрстку и иллюстрации большое спасибо Соне Коршенбойм. Если разрешение вашего экрана не позволяет читать страницы ниже, то можно воспользовальзоваться pdf-версией.