Мой любимый битник

Перед нами рассказ в первоначальном, этимологическом понимании слова «рассказ» — автор не то чтобы пишет прозу или, того хуже, выпрядает полотно текста — хуй там. Он просто рассказывает интересную историю. Здесь нет пресловутой борьбы с холодной и неизбежной пустотой, которая нас окружает, пустота всегда рядом, и иногда даже кажется, что повествование идёт от её лица. Именно эта невозможность далеко идущих выводов отсылает нас к битникам вместе с манерой письма и характером описываемых событий. Керуак и сотоварищи так жили и так писали, хотя всё же писали, наверное, не так, но жили так, а вполне возможно, что и жили не так, но какая в действительности разница, когда любое начало предполагает конец, а жизнь легко раскладывается на составляющие (питание, сон, алкоголь, секс, рефлексия, перемещение в пространстве, разговоры и т.д.), но не является их простой суммой, благодаря чему и существует литература. Благодаря чему и стал возможен этот рассказ. 

Именно секс, алкоголь, разговоры и прочее представляют для нас основной интерес, и глупо от этого отнекиваться, но от печального осознания собственной никчёмности людей спасает именно эта «эмерджентность» жизни, если разрешить себе на секунду применить здесь этот термин. Другое дело, что спасаться-то и не надо, надо жить, о чём и говорит нам автор, заключая шаткий союз с битниками, текилой, ветреными женщинами и пустотой. Яркая событийность и ощущение наполненности в тексте возникает внезапно и точно так  же стремительно исчезает, словно фантом, не оставляя после себя ничего, но это и прекрасно. Просто интересная история часто бывает важнее и уместнее, чем глубокая мысль, полезный совет или предупреждение. Чаще чем кажется. Приятного прочтения.

(Кирилл Александров)

МОЙ ЛЮБИМЫЙ БИТНИК

Мы познакомились при совершенно идиотских обстоятельствах. Это было года четыре назад. Одна моя знакомая попросила помочь ей дотащить пишущую машинку, которую она собиралась купить с рук по дешёвке. Сама боялась не донести её до дома. Я согласился, и мы поехали в какие-то тёмные места на Академической. Долго плутали дворами под снегом, ехали на маршрутке до птичьего рынка, потом ещё шли. Замерзли, как суки, но дом всё-таки обнаружили. Обычный панельный дом с вонючим подъездом и тусклой жёлтой лампочкой.

 — Зачем тебе понадобилась пишущая машинка, хотел бы я знать, — спросил, когда мы поднимались в лифте на самый верх.

— Хочу стать писателем.

— Вот как. А ручка и бумага у тебя есть?

— Это не то! Ты ничего не понимаешь! Хочу настоящую машинку.

— О чём будешь писать? Решила уже?

— Не знаю. Не хочу решать, хочу, как Керуак — обо всем и ни о чём.

— А тяжелая она, твоя машинка? — мы уже звонили в единственную на этаже дверь без номера.

— Да кто ж её знает.

Позвонили ещё раз. Никто не открывал. Наконец, за дверью послышались шаги, кашель, повернулся ключ, и перед нами предстал заспанный бородатый персонаж.

 — Заходите, — сказал он и удалился вглубь квартиры.

Мы зашли и огляделись. Шторы на всех окнах были закрыты. В комнате на боку лежала напольная лампа и слегка подсвечивала пространство. На всех видимых горизонтальных поверхностях стояли пустые бутылки из-под вина, виски и ещё невесть какого алкоголя. Разуваться не хотелось. Хозяин всей этой красоты уже сидел на кухне с сигаретой и банкой пива в руке.

 — Выпьете? — спросил он.

— Я бы с удовольствием, — меня, несмотря на вечер, мучило похмелье, да и замерзли мы, повторюсь, как суки.

— Эээ, — только и сказала Света. Так звали мою знакомую.

На тесной кухне хозяин плеснул в мутные стаканы дешёвого виски и чокнулся с нами банкой пива. А затем немедленно выпил.

Виски у него было достаточно, а вот закуска отсутствовала как факт, поэтому стаканчику к четвёртому мы со Светой неплохо окосели.

 — А вы, собственно, кто такие? — вдруг сказал хозяин квартиры, который выглядел удивительно трезвым.

— Ээээ, — это снова была Света.

— Мы за машинкой вроде как пришли. По объявлению.

— А. Так я её решил не продавать.

— Как это так? — У Светы голос прорезался всё-таки.

— Да знаете, ноутбук у меня сломался вчера, денег нет. Приходится теперь машинкой пользоваться. Как будто я какой-нибудь юный позер.

— Эээ.

— А ты мне нравишься. Ноги у тебя восхитительные. — Света покраснела, я напрягся. — Очень красивые, правда. Как вас зовут?

Мы представились и нацедили ещё по стаканчику виски. Раз уж нет машинки, то можно хотя бы выпить. Это уж точно никогда не повредит. Толя — так звали нашего нового приятеля — рассказывал нам не сильно правдоподобные истории про своих друзей. Света смеялась, а когда я отлучился в туалет, то узнал новый великолепный способ соблазнения женщин.

 — Света, ты мне нравишься, — говорил на кухне Толя, - дело не только в ногах. Вообще нравишься.

— Правда? И что теперь?

— Теперь необходимо выпить на брудершафт.

— Я никогда так не делала.

— Вот и попробуем. Главное потом три раза поцеловаться.

 Я услышал возню, звон стаканов и звук смачного поцелуя, явно уже не в щеку, а потом спустил воду. К моему возвращению все были на своих местах, только сам я чувствовал себя, мягко говоря, неуместным в этой компании. Так что выпил ещё пару стаканчиков и пошёл прилечь. Единственная кровать в единственной комнате была завалена книгами, стаканами, покрывалами и бутылками. Я погреб себя подо всем этим и попытался уснуть, сжимая в руке маленькую рюмку, обнаруженную под подушкой.

На кухне практически сразу после моего ухода завозились с новой, утроенной силой. Через пару минут в комнату стремительно, но очень тихо и деликатно, зашёл голый Толя со стоящим членом и стал судорожно искать что-то в ящике стола.

 — Презерватив, — подумал я и провалился в сон.

Утром Светы уже не было, она, видимо, уехала на работу. Я не работал, поэтому мы с Толей сгоняли в магазин и продолжили пить.

В ту зиму я часто бывал у Толи. Он неизменно встречал меня в покрашенных в стиралке джинсах, теплой шерстяной безрукавке и с бородой. В руке у него всегда была банка пива, в зубах — сигарета.

Мы пили, курили план, болтали о литературе, путешествиях и философии. Иногда к нам приходили женщины — какие-то многочисленные Толины приятельницы. Я не знаю, спал ли он с ними, но иногда с ними спал я. Когда он открывал дверь в свою комнату и видел, что его знакомая делает мне минет на его кровати, то не смущался, а тихо заходил, брал то, что ему было нужно, и возвращался на кухню к своим делам или друзьям.

Весной Толя пропал. Дома его не было, телефонную трубку никто не брал. Но я переживать не стал — решил для себя, что он улетел в Австралию — о ней он говорил чаще всего. Да и жизнь как-то изменилась. У меня появилась работа, постоянная женщина, большая съёмная квартира и список запланированных на месяц трат: вино, два блока «Кента» четверки, два блока красного «Мальборо», дезодорант, десять пакетов молока, йогурты, кефир, макароны, кофе, летние туфли для Алины, новый роман Аствацатурова, отложить на путешествие, проездной, противозачаточные, свинина, сосиски, средство для мытья посуды, туалетная бумага, чай, мука.

Он объявился только через пару лет. Просто позвонил, как будто мы виделись позавчера.

 — Привет.

— Толя?

— Толя-Толя. Пошли пиво пить.

— Где?

— Через два часа на Восстания в «Бульдоге».

Мы с Алиной собирались поужинать в сушибаре около дома и сходить в кино. Но я решил всё отменить, позвонил извиниться, объяснил, что должен встретиться со старым другом, которого не видел много лет. Она вроде даже и не обиделась.

— Я тогда на маникюр запишусь. Вы только не пейте много.

— Хорошо! Целую тебя.

Не хотел опаздывать, но автобус застрял в пробке. Толя уже сидел в баре. На столе меня ждало пиво.

Выглядел Толя почти так же. Только борода стала длиннее, а на голове наоборот убавилось волос. Он рассказал, что Питер ему в какой-то момент чертовски надоел, поэтому он купил ржавую «Волгу» и поехал на ней в Иркутск — просто так. По дороге на полгода застрял в Казани, но и оттуда сбежал. В Красноярске «Волга» сломалась, дальше поехал с приятелем на грузовике, потом автостопом, потом его пьяного погрузили в Иркутске на самолет, а проснулся он в Петропавловске-Камчатском. Там он подвязался ловить рыбу, потому что не было денег, а ещё встретил невероятную женщину, которую тут же потащил в ЗАГС. Говорил, что любил её так, как никогда никого не любил. Она, правда, скоро погибла — ударилась головой об угол стола во время приступа эпилепсии.

 — Я плакал два месяца и пил, потом собрал последние деньги и полетел обратно, захватив с собой двадцать килограммов икры — больше у меня ничего с собой не было. Продал её тут и снял квартиру. Вот живу теперь. Ещё несколько рассказов опубликовал в журнале.

— Ну и ну, — всё, что я смог из себя выдавить.

— А ещё представь, - улыбнулся Толя.

— Чего?

— Я впервые переспал с лесбиянкой. Никогда у меня их не было.

— Какая ж она лесбиянка после этого.

— Самая настоящая. Я её на постель повалил, а она мне: «Анатолий, мы с вами играем в разных командах». Я говорю: «Иногда можно поиграть и в сборной».

Он смеялся, как ребенок. Я тоже смеялся. Мы заказали ещё по сто бурбона и по пинте эля. Толя был таким же, как раньше. С ним ничего не случилось.

После «Бульдога» мы пошли в «Мод», тряхнуть как будто бы стариной. Деньги у него быстро закончились, я не возражал и платил. В «Моде» мы познакомились со всеми возможными женщинами.

 — Привет! Вы такие красивые, — говорил Толя, — нам следует немедленно выпить на брудершафт.

Они соглашались, мы пили, целовались, знакомились с другими женщинами и тоже пили на брудершафт.

Утром я проснулся в его квартире, уже, кажется, на Удельной. Заглянул в кошелек — там не хватало почти всех денег, что были вчера, оставалось рублей шестьсот. Потом посмотрел на телефон. Там были новости посерьёзней. Алина писала, что собрала вещи и ушла после нашего вчерашнего разговора. Также она писала, что я двуличная свинья, и она могла бы об этом догадаться по косвенным признакам. Так и написала: «по косвенным признакам». Разговора я, разумеется, не помнил.

 — Ну и черт с ним, — подумал я и поцеловал блондинку, которая лежала рядом со мной, а потом обнаружил, что под одеялом она совершенно голая. Вот и славно.

Все свои деньги я отдал Толе и отправил его в магазин. Он купил нам пива и бутылку самой дешевой текилы — нельзя было распорядиться этой суммой лучше. Мы снова пили, болтали, смеялись и вспоминали прошедший вечер. Блондинка ушла, на прощание крепко меня поцеловав.

Через пару часов Толя оделся и сказал, что уехал за гонораром, который ему должны в издательстве, а я пошёл спать.

Вернулся он с двумя литровыми бутылками виски, шампанским и тремя милыми дамами. Где он их взял — не имею никакого понятия. Одна из них сейчас спит в моей комнате, пока я пишу это на кухне.

А тогда я прожил у Толи ещё с неделю. Отрастил за это время такую же бороду, как у него, но безрукавкой все-таки не обзавелся. Обнял его, уходя.

 — До скорого, — сказал, — мой любимый битник.

— Сам ты битник, иди нахуй!

Фотографии Кирилла Кондратенко.