полумертвые и слепые приближаемся / друг к другу

Наверное, первое, о чём можно задуматься, глядя на вытянутые и не разделённые на строфы столбцы текстов Макаревской, — это соотнесённость формы и содержания. Удивительно, насколько буквально здесь тема «аффективной», распадающейся речи сочетается с формальным разделением речи на короткие, очень обрывчатые сегменты. Однако поразительным образом тексты (за счёт отсутствия членения на строфы и постоянства болезненной интонации) воспринимаются скорее как поток, чем как множественность отдельных осколков. Впрочем, и второе тоже присутствует: получается, мы сталкиваемся в этих стихотворениях с двумя разными, но почти сливающимися в нечто единое движениями — спазматическое, отрывочное движение внутри одного конкретного текста смешивается с общей волной речи, как бы поглощающей и самого субъекта, и читателя.

Тематически стихи Макаревской предполагают то же разнообразное однообразие. Множество различных образов сходится, в конце концов, в точке разговора о любви, телесности и речи (которая, в свою очередь, развивается в разговор о разрывах, крови, границах между собой и другим, оппозиции между жизнью и смертью, жизнью и механикой, целостностью и травматичной усечённостью и так далее). На такое постоянство невротического возвращения к одному и тому же волнующему материалу можно реагировать, конечно, совершенно по-разному — и, видимо, целым спектром эмоций одновременно. Меня, например, тексты заставляют испытывать скуку и ужас, восхищение и непонимание. Остаётся только, пожалуй, с интересом следить, куда заведёт и заведёт ли куда-то автора этот странный и, кажется, довольно рискованный проект.

***

Аффективная любовная
речь
ты распадаешься
в связках
речь оторванная
как рука
болезненный
единственно
возможный
рубеж
как зазор
меж глаз
когда все что
уже произошло
обрело свое
значение
в искусственно
ликвидированной
груди
во мне
и во внешней среде
усеченной холодом
до самого
конца отброшенного
вовнутрь.

***

Конструктор себя
самой
почва обожженная
снегом
словно лицо
отрешение от рук
всех конечностей
сразу
и движение продолжается
врастает в холод
где полумертвые
и слепые приближаются
друг к другу
удаляясь от всех
ограничений
как от собственного
опыта
и зрение движется
дальше сквозь
тьму как систему
познавая и уничтожая
объекты
и еще горькое в сердце
сыворотки: — Я не могу
говорить об этом
даже с тобой.

***

Наркоз
над отчуждаемым
голодом
бесполезное скользкое
движение внутри
речи
рассеивает как солнечное
сплетение
и фраза: «Она ела
сердце».
О животном вынужденно
интегрированном
в человеческое
сгустки красного
проходящие сквозь
пальцы
неумолимо живые
в своей изорванности
кровяные тела
идущие сквозь
нас
как единственно
восполнимая армия
и глаза
неспособные вынести
даже этот опыт
за скобками
сказанного.

***

Движется оголенный
язык потребности
выжигая оборонительное
в растерзанном горле
как бы ты смог?
прикоснутся ко мне
переплывая тело
воды его безразличия
и пороги крови
и внутриутробное города
разложенное перед глазами
на глазах
что ты чувствуешь
когда глотаешь
мое изображение
и выплевываешь его
что ты чувствуешь
когда срезанная
с нас
без сожаления
абсолютно точная
имитация
вступает в конфликт
с окружающей средой
и разлагается во рту
набором новых
прилагательных.

***

Пересекают лицо
как дикую местность
фрагменты истерзанных
воспоминаний
словно отброшенная
военная карта
откинуто в солнце
так преобразуют
речь снимая
её с узлов
открытого отрешенного
горла
окончания в словах
отлакированные образы
смерти
локализованный конфликт
сокращение мышечной ткани
уход в разобранный звук
и дальше
по кайме губ
по оперативному
вмешательству
по территории
сохраняемой радиации
и уже не важно
быть услышанной (ым)
в круге фантомного
насилия
когда подводит
черту тотальная
система нелюбви.

***

Механизм неучастия
пронзил нас
когда очищенные
от слов
мы услышали
слова
содрано вместе
с кожей
влечение к уничтожению
не сначала строки
а с конца мира
он обнимает её
бледные мысли
выстраиваются
в ряд
как лабораторные крысы
обреченные на опыт
и мы зараженные
запахом взрывчатых
веществ
под закольцованном
в боль
прозрачным небом
ищем уже
не друг друга
а милосердия.

***

Вовлеченность боли
в электросети
и любовь как фрагмент
живого массива
не останется даже
слов
когда вода заполнит
дыхательные пути
нити деревьев
рассекут небо
как щеки, ягодицы,
грудь.
И горизонт приблизится
к глазам
войдет в них как живой
и я скажу
я открыла кожу
а там только
тело дышит.

***

Как я отсекла
тело
утратив ложную
систему познания
разом
сладкий вкус
металла
под языком
все обеззаражено
и ты цветешь
в моих глазах
точно столб
огня.
Вода ласкает
мертвых и живых
не различая температуры.
Механический свет
рассеивает лица
школьников
словно совершенных
мучеников
как на снимке
где я вырождаюсь
в световое эхо
я моя детская
оболочка
и необращенное
в опыт исчезновения
тело.
И плоское небо
сдавливает
деревья как
горло врага
и уничтожает
меня
как свидетеля
обвинения
как жертву
допроса.

***

История восхождения
как история боли
дистанция с телом
теперь опровергнута
линия четкая
как между
излюбленных губ.
Рис. 1
Линия сломлена
напряжение отсутствует
и не может
быть вынесено
за скобки
как судорога
сопровождающая единение
или его отсутствие.
Рис. 2
Данный этап
пройден
и низвергнут
внизу живота
раздроблен как
коленная чашечка
и в конце земли
подходит к горлу
как губы или нож.
Рис. 3
Линия восстановлена
искусственно?
Напряжение утверждает
себя
во мне и других
предметах
их защита снята
окончательно
её больше
нет.

***

Как любовь говорит
сама за себя
словно радикализм
я лежу одна
подобно флагу
посреди территории
взрыва
всюду осколки
некогда любимого
или больше того
живого
воздух и ветер
наполняют меня
разрывают меня
на куски
превращают в артефакт
в историю
пепел рождается
в моей груди
вместо молока
и где были
ноги руки
рот глаза
теперь только
символика цвета
вещества приведены
в огонь
в исполнение
и совсем низкое
небо пылает
как тело
пионервожатой
нет комнат
и окон
в них нет
только взрывная
волна
оглушившая весь
город
обратившая меня
в лоскут ткани
и что ты или я
скажем
об этих днях
когда солнце
погаснет в наших
зрачках
остановится как
пульс еще
недавно
живого.

***

Я бы оставила
только твой
голос
что ты вкладываешь
в слова
что я вкладываю
в слова
как огонь оставляет
след на руке
словно человек
только временный
топографический
или речевой
разрыв
высвобождение
и замкнутость
одновременны
как срезанные
под корень
стебли
несколько приступов
удушья
и все очищающее
беспамятство
как со дна
сознания
когда себя можно
отменить
только через
другого
дезинфицирующий
раствор
ликвидирующий
поверхность
свежего ранения
и распад красного
в крови
как взвывшие
на мгновение
памятники и плиты
мертвого государства.

***

Фотографическое
воспоминание
раздражает слизистую
безвинных глаз
и рецепция памяти
оборачивается
кровотечением
и там где ты
не вывернул
наружу
но снял
отпечаток
медленно умирает
сосудистая система
внутри листьев
внутри их каждодневного
падения
слом в середине
предложения о том
как бы я хотела
запомнить тебя
скол в нижнем
восьмом зубе
и важно только чувствительно
или нет
языку сейчас
в непрерывном движение
озноба
по кругу
когда идентичности
больше нет
и любовь все так же
усилие
по воссозданию
отсутствующего (ей).

Фотография Алексея Кручковского.