Дебютная подборка стихотворений Нади Умаровой открывается двойной экспозицией (образ печенья во рту как мокрого песка + образ самого этого песка, в который зарываешь ноги, сидя на побережье). И таких образных склеек в текстах поэтессы достаточно, как и метафор разной степени невозможности и метаметафоричности — иногда одно подобного рода расширенное высказывание занимает большую часть стихотворения — до той поры, пока монтажный метод сам не вспомнит о кино, о том, что всё это уже было в популярном фильме:
смерть в чужих глазах это отсутствие света словно
надеваешь картонную маску а в прорезях глаз
чёрная дыра как если бы на самом деле
приближаться к ней в корабле уткнувшись в стекло
пока так и не поняла что с этим делать
некоторое время можно возвращать кванты света
громко и тревожно вскрикивая имя
вроде как махать факелом (ну конечно)
в тропическом лесу и всё остальное
про что уже снял джеймс кэмерон в 2009 году
При всем том многообразии сюжетов и форм, которые затрагивают и которые приобретают эти стихи, нужно сказать, что перед нами всё же, во-первых, стихи формально сильно ограниченные, в чем-то даже аскетичные (в первую очередь это касается фактического отсутствия строфики), а во-вторых, в значительной степени оказывающиеся, какое бы подобрать слово, гражданской лирикой (???). Гражданская она в том плане, в котором в этих стихах лирическая субъектка представляется гражданкой города — с его (полу)публичным пространством, кругом знакомых лиц, серией личных и политических катастроф, которые пронизывают эти сообщества. Книжные магазины, цитирование, известные споты — перед нами петербургский текст образца 2025 года. Возможно, самое главное в этом тексте то, что в нем — как бы поверх всего остального, невозможным минус-фоном — остается так много места для нежности и любви.
из-за тебя я поверила в призраков,
и теперь они желают воплотиться — в саду, удобренном кровью,
на складе порядка слов, на набережной фонтанки,
на заднем дворе христианской академии,
в детском саду комбинированного вида,
на заборе и на лавочке, в несуществующей круглосуточной
аптеке на литейном проспекте, в лет ит баре и в терминале,
в туалете лет ит бара, на пароходе юстиция, в продуктовом магазине,
в такси и на московском вокзале.
сухое овсяное печенье комкается во рту влажным песком
в который зарываешь пальцы ног на пляже у спуска к реке
воздух густой и горячий но вода здесь всегда ледяная
собаки вырыли нору в отвесной стене обрыва
лежат в прохладном песке тяжело дышат капают слюни с пеной
сухие колючки прибрежных растений можно как бы
приклеивать к себе и почти не больно
только малюсенькие шипы остаются в коже
это всё что пока известно о свиданиях в русских тюрьмах
пальцы пахнут землёй если долго перебирать слова
и всё равно если закрыть глаза и попытаться не думать
прости меня опережает люблю на выходе изо рта
брошенка стадис
что рассказать о начале неспящей осени?
что-то вроде того, что безумно больно;
несколько раз подряд проверяю время;
искусственный интеллект утешает меня на кухне.
в дневнике было бы записано, что во вторник
водила ладонями по роще весенних деревьев,
и оставалось меньше недели,
до того как я снова запуталась в числах.
но теперь время есть — провожу его в этой клетке,
вечная весна в одиночной камере памяти,
вечная вина, и опять эти наказания,
от которых только кровь на туалетной бумаге.
набухает, чернеет нева, обдирая гранит, намокают глаза,
воспоминания о сеансах письма, визиты налоговой,
спазмы в горле, крестиком отмечаешь укусы на руках;
это не аддикция, слышишь, просто мне так печально,
и не уснуть по-другому, и не забыть.
постепенно покрылось слюдой лицо старшего брата,
моё лицо покрылось его слюной ещё раньше,
осталась только любовь к удушью во время секса,
можем ещё связать мои руки — в общем,
я синий фарфор, я печаль, я динамика власти,
я небольшой контейнер со свекольным салатом,
который в конце недели лежит слева от кассы;
я — не успеть прислать свой портрет без одежды,
я — все сексуальные практики, из которых
психоанализ сделает вывод, что в детстве
клиенту не хватило любви.
мы общаемся с миром: я медленно глажу улицу,
он снимает с меня одежду и просто насилует,
и в темноте на кровати ржавеют грудами
мои в сперме органы, зубы, ногти и волосы.
кажется, наступила зима, и снег поглощает звук,
караваны идут в тишине в направлении скал,
постепенно слетают дни, во дворе исчез запах морского гнилья,
однажды я не смогу представить ни твои, ни твои глаза
в глазах у капитана корабля линия горизонта
соединяющая блеск воды и темное небо
в глазах у капитана корабля сахарная вата
скалы выбеленные морем в южном городе
в глазах у капитана корабля некое
знание о свободе которую мы так и не постигли
хотя очень хотели или может так только казалось
а капитан корабля с флагом на корме не знает ничего о россии
и я бы хотела уснуть на этой стихии
и проснуться с другой стороны
никаких границ
пятое измерение шестое чувство седьмая вода на киселе
из-за вас я не то что поверила в призраков
но всё же не могу не вспоминать огонёк предчувствия
бежать из лагеря из всех лагерей всех домов
не пытаться искать себе кров
не пытаться доесть свою пищу, только
долька лимона в последнем напитке горечь прощания
с этим за пределами жизни происходящим
взмахом крыльев и полоской по окружности роговицы
прикосновения через карман или ладонями под футболку
или просто смотреть очень долго — поцелуи во время эпидемии
замираю на афише фильма, просмотренного на прошлой неделе
как в дантовский ад вечное возвращение на запертый склад
поищу ещё померанца вспоминая тайну этой планеты
ты принц полукровка птичье перо в волосах
в тот вечер был такой закат на невском проспекте
всё в золотистом сиянии не описать и не нужно
достаточно просто угадывать глаза за тёмными стёклами
сердце плавится турецкий гамбит плечи и печень обрывки разговоров
времени не осталось, но осталась одна идея для совсем не деструктивного дейта:
звенеть, выбегая из гипермаркета. из-за тебя я поверила в призраков,
и теперь они желают воплотиться — в саду, удобренном кровью,
на складе порядка слов, на набережной фонтанки,
на заднем дворе христианской академии,
в детском саду комбинированного вида,
на заборе и на лавочке, в несуществующей круглосуточной
аптеке на литейном проспекте, в лет ит баре и в терминале,
в туалете лет ит бара, на пароходе юстиция, в продуктовом магазине,
в такси и на московском вокзале.
смерть в чужих глазах это отсутствие света словно
надеваешь картонную маску а в прорезях глаз
чёрная дыра как если бы на самом деле
приближаться к ней в корабле уткнувшись в стекло
пока так и не поняла что с этим делать
некоторое время можно возвращать кванты света
громко и тревожно вскрикивая имя
вроде как махать факелом (ну конечно)
в тропическом лесу и всё остальное
про что уже снял джеймс кэмерон в 2009 году
потом всё равно застывают звёзды и вот
горизонт событий снова пересечён
но наблюдатель увидит только
бесконечно медленный процесс умирания
наблюдателю страшно наблюдатель снова и снова
проезжая на электричке мимо небольшого города
представляет что не покидал пределы квартиры
в.г.
не отворачиваться, да. не отворачиваться,
пусть и некоторое время избегать поездок в метро.
всё равно мы становимся сильнее каждый день,
даже когда разваливаются алхимические свадьбы,
даже когда нас молча бросают, уходят как поезд,
даже когда в сизо сбривают брови нежным поэтам,
даже когда не получается оплатить покупку qr-кодом
и женщины в очереди начинают громко ругаться.
всё равно червячкам ползти, ждать зелёный на переходах,
читать и молиться, писать рэп, покупать новые головные уборы,
не отворачиваться от реальности и иногда
встречать добрых людей, потому что
встретить доброго человека — счастье;
встретить в другом не себя, а другого — и оставить его таким
и всех маленьких тигров на ветках —
счастье.
как рассказать как ощущает себя лицо лежа в лодке ладоней
в мягком свете который непонятно откуда исходит
или проснуться едва рассвело и так сплетены тела
что не могу шевелиться только пальцами провести
по дальнему от меня виску и на секунду подняв глаза
к небу в окне вдруг понять и увидеть
всех акторов этой войны, их тактические приемы
и что мы соединяясь развернули зону боевых действий
поэтому я знала что умру если ты перестанешь дышать
пока грохотали трамваи возвращаясь во вчера и ночное сегодня
в котором между подвздошной костью и ребрами или наоборот
что-то пропало и теперь там может быть только
либо твоя голова либо моя пустота и отныне
с каждым глотком вина где-то будет разливаться вино
и придется бесконечно писать чтобы выжить
только писать чтобы выжить
и восемнадцатого июня в день рождения улада клавкина
за окном очень тихо пошёл снег
пока в барабане стиральной машины крутились лоскуты вчерашнего неба
которые никто не подумал достать из карманов
но если что у горьковской продаётся небесная синева
или может ты захочешь комбучи после зелёного сада
никто не станет сопротивляться. пока пьёшь запоминай:
1.
я никому не расскажу
2.
мочка уха
3.
уголок глаза
4.
линия скулы
5.
уголок губ
6.
(____________)