Смерть Каспара

Девушка сидит за столом. Она сидит и хлюпает носом, перебирает пальцами салфетку, на одном из них, пальцев, дешёвое колечко. Она едва не плачет: время от времени лицо её искажается и краснеет, чтобы затем она снова могла совладать с эмоциями и продолжить рассказ.

 — Мы познакомились с Каспаром полтора года назад, в Лувре. Помню эту встречу очень хорошо, особенно теперь. Я была там с мамой.

Женщине на вид около пятидесяти лет, но взгляд белесых глаз и подергивания старушечьей шеи выдают страшную тайну возраста. Она держится скупо, отказывается от предложенного кофе и скрещивает руки на груди.

 — Этот молодой человек мне сразу не понравился. Навидалась я таких в своё время, хотя Анну можно понять. До определенного момента. Я получила образование во Франции, это были 60-е. Тогда улицы кишели такими «вольными стрелками». Годятся они только на топливо для таких вот буффонад вроде 68-го года. Хорошо, что его больше нет.

Анна встаёт из-за стола и идёт к вешалке, погружает пальцы в карман пальто и выуживает пачку сигарет.

 — Картина называлась «Большая одалиска», я стояла и рассматривала её, когда он подошёл сзади. Мама была где-то в другом конце зала, но я тут же почувствовала её взгляд, когда он заговорил со мной. Она ни секунды даже не пыталась полюбить Каспара.

Мужчине около шестидесяти лет, если судить по седине в волосах и глубине морщин на лице. Руки грубые и большие, но очень ухоженные.

 — Парень мёртв. Не о чем тут говорить.

Женщина встает из-за стола, чтобы покинуть комнату. Она накидывает на плечи меховой воротник и оборачивается.

 — Анна будет в порядке. А Каспару следовало бы больше времени проводить на воздухе. Никто не виноват в произошедшем, вы сами это прекрасно знаете. Трагично, конечно, но жизнь вообще склонна к трагичным краскам. Кому как не ему было знать об этом.

Анна тушит сигарету и морщится. Дым попал ей в глаза, и они теперь слезятся не только от горечи утраты.

 — Он сказал мне тогда: «Художник прибавил одалиске три лишних позвонка, чтобы достичь идеальности, подчеркнуть формы». О других вольностях художника он не сказал ни слова, хотя они бросались в глаза куда явственнее, чем это. Например, рука. Энгру пришлось сделать её такой, чтобы соблюсти пропорции. Или же левая нога — она выгнута совершенно неестественно. Очень странная картина. Сначала кажется, что перед тобой просто красивая девушка, неплохо нарисованная. В каком-то смысле так оно и есть, а я сейчас рисую то, чего нет на самом деле, потому что Каспара нет, а воспоминания о нем связаны с ней. Вы понимаете…

Женщина открывает дверь, чтобы удалиться и вновь останавливается. На её лице нарисована гримаса растерянности и, возможно, даже скорби.

 — Парень был ей не ровня. Помню его, как сейчас: стоит перед ней, склонился, чтобы быть ближе к лицу. Свитер с вытянутыми рукавами болтается на тощей спине, как тряпьё. Руки красные от холода, и он не прячет их. Привычный к холоду и голоду оборванец. Сотни таких умирают прямо сейчас на улицах, пока мы беседуем.

Погружение в воспоминания увлекло Анну, и ей удалось успокоиться, но только на время. Каждый раз, когда в сознании всплывала особенно памятная, яркая деталь, слёзы снова начинали душить её.

 — Я поступила на учёбу в Париж. Он снимал здесь комнату с приятелем. Мы стали видеться, а потом он попросил друга съехать, чтобы освободить место для меня. Комнатка была маленькой, но уютной. Я была счастлива тогда. Я уверенна в этом так же, как в том, что сижу сейчас перед вами.

Женщина вздыхает и наматывает пышный воротник на свою старушечью шею.

 — Позвольте вас попросить: не звоните нам больше. И Анне всё это тоже больше не нужно. Она не была счастлива с ним, и чем быстрее все оставят её в покое, тем быстрее она поймёт это. Всего хорошего.

Молодой человек шмыгает носом, он простужен и его глаза отражают ведущуюся внутри борьбу с болезнью.

 — Можно мне горячего чаю? Спасибо. На улице уже совсем холодно. Вчера на кладбище был такой ветер, все кости ныли, пока хоронили Каспара. Наутро я проснулся совсем разбитым. Так что я расскажу всё, что знаю, и пойду.

Анна мнёт тонкие пальцы, крутит дешёвое колечко на одном из них. Возможно, это подарок Каспара. Её ладони ни секунды не лежат на столе спокойно. Как и глаза, которые бегают по стенам и полу, будто ищут кого-то, кому она хотела бы сейчас подать свои холодные руки.

 — Не знаю, как так вышло… С родителями знакомить его я не хотела, потому что знала, как всё обернётся. Но сделать это пришлось бы рано или поздно. Не думаю, что сделай я это позднее, он был бы сейчас жив… Не хочу думать о таком.

Молодой человек делает большой глоток из дымящейся кружки и поднимает темные глаза.

 — Каспара я знал уже года три или четыре. Мы с ним были большие друзья, так что нет смысла говорить, что он был славным парнем. А писать он начал на первом курсе. Уж не знаю, стоило ли оно того, но талант у него был.

Анна держит в руке небольшое зеркало, второй рукой она старается поправить растекшуюся на лице тушь.

 — Эта книга сводила его с ума. А точнее, покоя ему не давал этот нелепый спор с отцом… Я пригласила его на семейный ужин по случаю Рождества. Всё шло хорошо, насколько это было возможно. Стоило мне отлучиться, как грянула буря. Когда я вернулась на шум, пари уже было заключено, и ничего нельзя было поделать. Мама же вовсе удалилась к себе. Только отец был отчего-то рад, глаза его горели, мне тогда стало страшно. А Каспар молчал, он так никогда и не рассказал мне всего.

Молодой человек поёживается и просит закрыть окно.

 — С Анной ему очень повезло, девушка она хорошая, не избалованная, очень умная и спокойная… Жалко её. Но я не стал бы винить во всём Каспара. Просто у него не было выбора. Он рассказал мне о том споре с отцом Анны, но я и подумать не мог, что он обернется таким безумием. Все мы виноваты, если говорить о вине… А спор заключался вот в чём: Каспар обещался написать за полгода книгу, которая принесёт ему деньги. Неважно сколько, главное  — сам факт. Тогда отец Анны был согласен отдать её ему в жены. Ведь с этого и начался тогда их спор — Каспар просил руки. Теперь-то вам понятно, почему он был так одержим этой затеей. Анна об этом знала, но для женщины тяжело понять, в чём особая сила такого спора и такого вызова. Она вряд ли поймёт, почему Каспар так и не отступился от книги. И ни за что не отступился бы, я это знаю. Так что, может, иного конца у этой истории и не могло быть.

Анна смотрит в одну точку, всё её существо обратилось в единое воспоминание, всё её неподвижное тело — единая скульптура скорби по Каспару, все её мысли — мысли о нём.

 — Он почти не рассказывал мне о книге. Это было только его дело, это я понимаю теперь. Но тогда мы стали ссориться… Я возвращалась с учебы — он сидел у стола и печатал. Я возвращалась после выходных от родителей — он сидел за очередным черновиком. Раньше выходные мы проводили вместе. Так я и сказала ему в тот раз. Мы поругались тогда, много чего наговорили друг другу. Я решила оставить его наедине с этим, дать ему время. Но становилось только хуже… Однажды вечером он заговорил со мной об этом. Рукопись возвращали уже в третий раз, он был в отчаянии. Мне надо было уезжать, отец сильно заболел, и мы все боялись, что на этот раз его сердце уже не справится. Я уезжала со смешанными чувствами. Я не хотела оставлять Каспара одного, и в то же время часть меня хотела быть рядом с отцом, но не ради поддержки, а чтобы увидеть, как он умрет, и мой Каспар будет освобожден от этой сизифовой работы… Я действительно так думала.

Молодой человек просит сигарету и спички. Он допивает остатки кофе и шмыгает носом.

 — Это я одолжил ему печатную машинку. Следователи вернули мне её пару дней назад. Я поставил машинку на столе, и когда прохожу мимо, мой взгляд сам упирается в лист. Проверяет, не оставил ли дух Каспара какое-нибудь послание с того света. Забавно устроена жизнь.

Парень опускает голову и делает глубокую затяжку. Потом молча поднимается и выходит, с зажжённой сигаретой в руке. В коридоре он видит Анну, их взгляды встречаются на мгновение. Анна заходит в комнату и садится за стол, она почему-то улыбается.

 — Тут пахнет сигаретами Каспара, он курил такие же…  Отец был в тяжёлом состоянии трое суток, его увезли в больницу, а я села на поезд обратно в Париж с мыслями о зря потраченном времени. Не думаю, что моё присутствие помогло отцу, но Каспара я могла бы спасти. Все говорят мне не винить себя, но это я знаю наверняка… Не думаю, что смогу простить себя за это… Повсюду были листы из этой проклятой рукописи... Каспар сидел в углу, на полу, вся грудь в пятнах от вина. Он пытался съесть листы, запивал их вином… Это я нашла Каспара тем утром и вызвала жандармов. Я зашла в комнату и тут же почувствовала резкий запах. Дешевого вина и смерти. Я точно знаю, что она пахнет так. Когда Каспара хоронили, был сильный ветер. И в морге его всего выпотрошили и вымыли, но этот запах остался, и воздух тем похоронным утром был пропитан им. Пройдёт сорок лет, и я приду на кладбище, выкопаю его останки. Они все равно будут так пахнуть. Смертью Каспара.

---

Фотографии Лены Стрыгиной.