Между прошлым и произошедшим

Третий день мы продвигались сквозь степь в сторону Астаны. Жители Средней Азии по праву славятся своим дружелюбием и гостеприимством, но, несмотря на это, автостоп в Казахстане весьма непрост. Трафик на дороге от пограничного Семея до столицы слабый, и ездят казахи в основном семьями, так что для двух бродяг с большими рюкзаками место находилось далеко не в каждой машине. А когда находилось, почти всегда с переднего пассажирского сиденья типичные восточные жёны (не путать с восточными красавицами) неумолимо спрашивали одно и то же: «сколько?». В ответ на невнятные объяснения термина «автостоп», женщины хмурили и без того суровые лица, вызывая ассоциации с легендарной Томирис, боковое стекло машины спешно поднималось и мы оставались стоять в облаке пыли. После чего возвращались к скудным запасам козинаков и мечтам о появлении на дороге шестёрки жигулей с двумя молодыми женщинами и кондиционером. 

Однако наш тандем всё-таки приближался к цели, преодолевая по двести километров в день, что в два раза ниже средней нормы автостопщика в условиях более-менее заселённой местности. Находились простые и отзывчивые деревенские парни, которые были не прочь нас подвезти и заодно рассказать о местных достопримечательностях — например, о том, что дымовая труба ГРЭС-2 близ города Экибастуз является самой высокой в мире. Как выяснилось, это не байка, а реальный факт. Вот так едешь-едешь, и то целый день ничего, кроме перекати-поля на десятки километров вокруг, а то вдруг объект книги рекордов Гиннеса в пешей доступности.

Наконец, поймали машину до Астаны. Пришлось, правда, заплатить, но это было оправдано тем, что, во-первых, мы попали на аномальный участок трассы Р4, где трафика не было совсем, и даже друзья-гаишники не могли нам помочь, а, во-вторых, устроила цена. Как-то так само собой повелось, что на время пути мы установили для себя приемлемую, «бичёвскую» стоимость проезда — рубль за километр. Если услуги общественного или частного транспорта укладывались в этот нехитрый тариф, пользоваться ими было, что называется, «не западло». В этот раз нам удалось сторговаться с двумя братьями, старший из которых (похожий на злого персонажа буддийских икон или на разбойника из сказки про Али-Бабу) вёз младшего-студента в Астану на учёбу.

И вот мы ехали уже около двух часов, однообразный степной пейзаж за окном гипнотизировал и вводил меня в состояние, близкое к самадхи, а студент рассказывал о том, как летал в Америку по «work & travel», о шокирующих правилах казахской народной игры-забавы «кокпар», о сходстве и различии национальных культур. Вдобавок в машине навязчиво играла казахская попса, и за всем этим я вдруг осознал, что географически нахожусь где-то посередине между Ташкентом, где прожил первые пятнадцать лет жизни, и Уфой, откуда уехал совсем недавно. Уфа была примерно в полутора тысячах километров по правую руку, Ташкент — почти на таком же расстоянии слева. То есть я оказался как бы между прошлым и прошлым. С удивлением отметив этот факт, я постепенно мысленно распался на множество коротких видеосюжетов, и с последующим неконтролируемым потоком рефлексии справиться мне бы не помогли даже мифические молодые женщины на жигулях, окажись они на месте бородатых братьев, чьих имён я, к сожалению, не запомнил.

Постепенно я начал собирать этот своеобразный пазл из фрагментов себя. К тому же впереди было ещё полдня дороги, и никто особо не мешал сосредоточиться на воспоминаниях. Пусть даже пришлось отказаться от медитации и направиться в противоположную сторону от душевной гармонии, развивая внутренний диалог. Рассказы студента быстро помогли нащупать первый маячок — как ни странно, им стала Америка.

*

Мне было лет десять, когда в соседнем доме поселилась семья американцев. Плохо их помню, но там точно было двое детей. Собственно, только их я и видел по большей части — мальчик и девочка лет шестнадцати-семнадцати. В нашем дворе тогда обитала настолько разношёрстная и разновозрастная компания, что адаптироваться там мог любой, даже инопланетянин.

Это был удивительный двор, я таких в жизни больше не видел — кажется, в этом маленьком пространстве периметром около шестисот метров на несколько лет воплотились все мечты человечества о свободе, братстве и даже — более того — о рае на Земле. Примерно половину площади занимали частные сады, где росли деревья черешни, вишни, тутовника, кусты смородины, на аккуратных грядках спели овощи и бахча. В центре двора располагался большой навес, под которым в праздничные дни варили в котлах сумаляк и накрывали богатый дастархан для всех желающих, а в будни дети играли в футбол или в «вышибалы». К навесу примыкало большое глинобитное здание, где в тандыре готовили лепёшки и патыр. На противоположном конце двора находилась залитая бетоном большая площадка для игр в те же «вышибалы» и бадминтон, с краю к площадке примыкали крутая железная горка, качели и песочница. И вокруг этой нехитрой, смешно сказать, инфраструктуры, с утра и до позднего вечера бегали маленькие Анвары и Кристины, Лёни и Наргизы. А взрослые Ещенко и Абдуллаевы, Цой и Смирновы мыли ковры у подъездов, поливая всех желающих водой из шлангов, или часами следили за детьми из окон, переговариваясь с соседями. Старики сидели на скамейках возле садов и бдительно охраняли свои владения от набегов беспечных ребятишек и уже не маленьких, но всё таких же озорных юношей и девушек, то и дело пробирающихся за ограду и бесстыдно ворующих драгоценные ягоды.

Вот в эту резервацию добра и тепла приехали американцы и, конечно же, их приняли как своих. Те ответили взаимностью — родители заокеанских гостей оказалась зажиточными буржуа, и условные Джеффри с Моникой повышали свой кредит доверия, угощая дворовых ребят мороженым и раздаривая наклейки с покемонами. В какой-то момент они особенно сблизились с одной небогатой узбекской семьёй, где было, кажется четверо детей, все девочки. Американцы подарили (или дали на время) каждой девчушке по паре роликовых коньков и вся компания неделю разъезжала по району Хамида Алимджана, громко выражая свой восторг как минимум на трёх языках. Но вскоре выяснилось, что всё не так просто — Джеффри нравилась старшая из девочек, Феруза, и он всё более явно это демонстрировал. И, чёрт возьми, его можно было понять: белая кожа, чёрные волосы, большие карие глаза, брови идеальной формы, телосложение профессиональной теннисистки. Я тогда был ещё совсем беспомощен, но ревновал вовсю. Когда начались намёки, что сказка о мороженом и роликах может прекратиться, если Феруза не начнёт активнее реагировать на знаки внимания дорогого гостя, в отношениях семей наметился кризис. Апогеем этой ситуации стало ночное шествие по двору пьяного Джеффри, который, то смеясь, то плача кричал во всё горло: «Феруза, ай лав ю! Гоу даун! Би май бэби! Плииииз! Ай лав ю!». Но красавица так и не спустилась. Спала, наверное. А потом они как-то резко уехали. Возможно, обратно в Америку. И все о них быстро забыли. Но «Феруза, ай лав ю!» осталось со мной навсегда.

У меня ведь тоже была невеста за океаном. Правда, в Канаде. Подруга детства из еврейской семьи, наши родители дружили со студенчества, а мы играли вместе, когда ещё говорить не умели. Была на год старше, ухаживала, слюнявчик мне поправляла, учила рычать как тигр. Но в середине девяностых они эмигрировали из Узбекистана, как поступили в то время почти все грамотные евреи. И теперь я Олю не узнаю, даже если мимо по улице пройдёт. А если и узнаю, что мне ей сказать? И на каком языке?

Кстати, один из моих бывших коллег в Питере исполнил то, что было предписано мне — женился на канадке. Но они что-то часто ругались по телефону. Так что может и хорошо, что он, а не я. Хотя я-то неконфликтный. Надо будет пошарить на фейсбуке, наверное. Мало ли.

*

В Уфе упоминаний о штатах тоже хватало — то один, то другой одногруппник на лето отправлялись поработать на дядюшку Сэма, я даже сам чуть не рванул, но с деньгами было тяжеловато, да и очень уж инфантилен был тогда. Это сейчас бы за неделю всё оформил и умчал даже без оффера. Но вспоминаю об этом без сожаления, как и о сотнях других ситуаций, в которых поступил бы по-другому, случись они позже.

В этот момент Антон в качестве реверанса рассказывал историю о своей работе в Англии на сборе клубники. Получалось местами интереснее хлопково-мексиканской лирики Керуака, но меня это отвлекло лишь на несколько минут.

И вот уже вновь мы говорим об Америке с уфимским другом-поэтом, который любит чёрный рэп и до конца жизни будет сожалеть о том, что купленные в США тимберлэнды всё-таки оказались не вечными. Хороший поэт, кстати, экспериментатор, уфацентрист. Вообще в последние годы в Уфе много людей вокруг было, удалось какую-то среду создать, раскрутить маховик знакомств. Но по-настоящему почти ни к кому не прикипел, любви не было как таковой. Хотя все уважали — и в школе вовремя ответил на выпады главных задир, и в других социальных группах сумел найти точки соприкосновения — где футбол, где юмор, где искусство. А вот любви не было, за редким исключением, но всё это не так интересно, поэтому я поспешил переместиться туда, где любовь, как мне казалось, точно была.

*

В школу я ездил на метро. В ташкентском метрополитене удивительно приятный и необычный запах — примерно как у новых изделий из резины и металла, но гораздо концентрированнее, и в неизменном сочетании с прохладой, уверен, он остался в памяти многих на долгие годы. Но его не всегда хватало для счастья. Класса до седьмого ежедневный маршрут «дом-школа-дом» нечасто удавалось разнообразить событиями вроде массового похода в чайхону на шашлыки или спонтанных пеших прогулок с девочками. В какой-то момент всё изменилось. В классе образовалась инициативная группа из двух мальчиков и двух девочек, которые ввели обычай целоваться при встрече и расставании. Эти ребята стали держаться слегка обособленно, как бы подчёркивая: «мы вот общаемся с противоположным полом, а чего добился ты?». Постепенно эта компания разрасталась, и вот как-то утром, месяца, наверное, через два после того, как всё это началось, перед уроками ко мне подошла Диана. Она была одной из тех первых двух проводниц в мир раскрепощённости, высокая блондинка с симпатичным лицом поп-певицы и грудью, обещавшей своей обладательнице разбалансировку верхней части тела в ближайшем будущем. Подойдя, Диана молча поцеловала меня и, улыбаясь, сказала: «Привет!». Я понял, что принят и пошёл к другим девчонкам — проверять. Действительно, все с готовностью отзывались на предложение поздороваться по-настоящему.

Ещё через пару месяцев в этот обряд был вовлечён весь класс. Соседка по парте предъявляла претензии, если в течение дня я ни разу не клал руку ей на коленку, а «попрощаться» с кем-нибудь можно было, даже просто выходя на перемену. Учителя начали жаловаться на наши «оргии», но потом свыклись — появились более веские по школьным меркам поводы для претензий: булавки в джинсах, футболки вместо рубашек, драки и прогулы. После школы я шёл в противоположную от дома сторону с компанией друзей, почти всегда с кем-нибудь в обнимку. Сначала мы доводили до подъезда всех девочек, потом шли дальше, и получалось, что я провожал уже парней. Дальше всех жил мой приятель Маджид, с которым мы как раз и начали моду на булавки, цепи и группу «Кино». Невысокий, но жилистый паренёк, первым из нас научился делать подъём переворотом, любил паять электронные устройства и, увы, в силу своей застенчивости меньше всех пользовался женским вниманием. Мы иногда ещё долго говорили возле ворот его дома, а потом я оставался один, шёл на остановку и ехал домой абсолютно счастливым. Последняя такая прогулка большой компанией состоялась за сутки до эмиграции в день моего рождения. На следующее утро я уже собирал вещи, и вечером мы с семьёй улетели в Уфу «на пмж».

Но этот эпизод моментального сексуального раскрепощения врезался в память. С тем, что человеческие отношения так легко завязываются, я не свыкся до сих пор.

А вот развязываются они гораздо сложнее. Пока мы ехали мимо заправок «Казмунайгаз» и песчаных карьеров, в Питере меня четвёртый месяц ждала девушка. Хороших новостей у меня для неё не было, она и сама всё понимала, но удобнее и красивее ситуация от этого не становилась.

*

Кстати, о цепях и булавках — в России история продолжилась. Рок-концерты, музыкальные форумы, лесные посиделки и пиво из баллонов — так началась социальная адаптация в новом месте обитания. Мы с несколькими ребятами из неформальной тусовки созывали толпу панков и играли с ними в футбол, на опен-эйрах собирались в круг и пинали друг другу теннисный мячик, даже на фестивали за город возили с собой «круглого». Постепенно увлечение музыкой и текстом заслонило собой «ногомяч», появились первые стихи, тексты песен, статьи. Подружился с одной из групп, несколько раз выступили вместе. Среди друзей появились фаерщики, танцоры, организовывалисьсобственные мероприятия — дальше всё расплывается, последний год редко удавалось поспать больше четырёх часов сутки.

*

Фрагменты стали сменять друг друга всё быстрее и быстрее. Вот уже снова перед глазами ташкентская квартира, сестрёнка в домашнем халате и страшной маске носатого тролля хохочет и дико колбасится под Rammstein. Эта картина напоминает сцену из фильма «Белые росы», где в тесной советской квартире герой Караченцева играет на гармошке, а его дочурка Галюня в красивом платьице танцует без устали, радуясь визиту отца. Только в жизни всё получилось безумно, гротескно и гипертрофировано, что очень достоверно передаёт, как и в какую сторону изменилась жизнь в девяностые. Да и это далеко не кино. Как раз примерно в то время отец перешёл на работу вахтовым методом, и мы не видели его по четыре месяца.

*

Дальше ещё быстрее: жизнь на пять компаний, слияние и поглощение тусовок, «15:31 Женя вылетает в Харьков». Дачные посиделки, купание в реке, в пруду, в алкоголе, в снегу, друг в друге (я войду в тебя, как в море — ты солёная уже).

*

Первый компьютер, MS DOS, Windows 95, скрытые папки, запиши мне на дискету игру про Ларри Лаффера.

*

«Вот ты вроде одетый, а я смотрю на тебя — и как будто голый».

*

«Онайнэ ски джаляб!».

*

На этом фрагменты заканчиваются. После недолгих размышлений прихожу к выводу, что термин «прошлое» давно стоило бы поставить под сомнение. Ведь почти всегда то, что мы называем «прошлым», — это, скорее, «произошедшее». Всё это случилось, бесспорно, но не прошло. Возможно, уместнее даже сказать «пришло», но не прошло точно — осталось ведь, ещё как осталось.

Довольный сделанным выводом, я задремал. Но ненадолго — уже через полчаса мы въехали в Астану, и Антохе пришлось меня растолкать. Высаживаемся, прощаемся с братьями, пытаемся сориентироваться во внезапно окружившей нас цивилизации.

Относительно быстро мы нашли компьютерный клуб, оплатили каждый по часу и принялись методично шерстить интернет в поисках вписки на ночь. Курсор мыши то и дело тянулся к ярлыку FIFA2015, но времени было мало — вечером мы рассчитывали ещё успеть посмотреть город. Ничего конкретного не найдя, но оставив в сети свои контакты и сообщение, передающее суть нашей проблемы, отправляемся в центр. На выходе из клуба местный пацанчик попытался уговорить меня подарить ему складной нож. Я вновь с улыбкой вспомнил Ташкент — ты мог выйти гулять с полными карманами наклеек, картонных фишек, брелков из сигаретных пачек или сплющенных пивных пробок, встретить хитрого Альберта или Ахмеда, у которого не было ничего, а потом вы расходились уже с противоположным раскладом. И никто ничего не отбирал, вы просто играли (все перечисленные артефакты в разное время было одновременно игровым снарядом и разменной валютой), и своё имущество ты проигрывал честно и законно. Вот только на что при этом играл соперник — оставалось загадкой. На этот раз казаху не повезло — я с трудом представляю себе обстоятельства, при которых добровольно расстанусь с ножом в путешествии. Пошутили и мирно пошли каждый своей дорогой.

Пока мы ехали, на улице стемнело. Центр Астаны поразил своей красотой, несмотря на то, что к сочетанию фонтанов и современных деловых центров «а-ля Шанхай» я привык с детства. Размах, с которым обустроена центральная площадь, оценил бы и инициатор строительства Тадж-Махала, Шах-Джахан. В мечети рядом с площадью как раз начали читать намаз, речь муллы через мощные динамики транслировалась на весь квартал и буквально завораживала. А я всё бродил между рядов деревянных лошадей, расписанных искусными художниками и грациозно стоящих на пути от главного здания «Казмунайгаз» к дворцу Президента. Тело лошади — само по себе воплощение гармонии и изящества, а когда оно используется в качестве холста, это придаёт любому изображению дополнительную силу. Но восхищение в скором времени было заглушено чувством голода, и романтичную картину сменил сюжет юмористической передачи. В самом дорогом супермаркете Казахстана мы долго пытались найти самую дешёвую еду. И пусть не с первой попытки, но нашли — ржаной хлеб, плавленый сыр, пара бананов и пряники обещали сделать этот вечер незабываемым. Воды в пластиковую «полторашку» мы заблаговременно набрали в туалете одного из торговых центров.

Вот мы уже сидим на скамейке, среди дивных искусственных клумб центральной аллеи, делаем бутерброды при помощи складного ножа и пальцев, спорим с какого конца надо чистить банан, чешем бороды и из темноты отпускаем не всегда уместные комментарии в сторону прохожих. И тут я вспоминаю, что «Бич» — это вообще-то студенческое прозвище моего отца.

Пока мы отдыхали, наступила полночь, изрядно похолодало (на дворе был сентябрь, а Астана — второй рекордсмен по самой низкой температуре среди мировых столиц), места для ночлега так и не нашлось. Посмотрев по карте, где находится ближайший парк, мы двинулись к нему. Первой встретившейся нам зелёной зоной оказался президентский сквер, чьи гладкие лужайки так и манили поставить на них палатку, но стоило только приблизиться к свежестриженому газону, как из-за куста появились двое стражей правопорядка, и нам пришлось выворачивать рюкзаки и объяснять, что два гастарбайтера странного вида забыли в президентских угодьях среди ночи. Выслушав наши объяснения, полицейские не стали обострять ситуацию, показали, какой дорогой можно быстрее всего ретироваться с охраняемой территории, и продолжили патрулирование. Мы перешли Ишим (река находится сразу за Президентским дворцом и делит город на две части) по мосту и двинулись вдоль берега в поисках укромного места. Деревьев почти не было, и более-менее подходящее место, где до утра бы нас точно не потревожили, нашлось только километра через два. Перед тем, как разбивать лагерь, мы опустились на стоящую рядом скамейку, решив съесть по прянику для поднятия духа. И тут у Антона зазвонил телефон.

Через полчаса мы уже подходили к остановке, где нас ждал чистенький белый «ленд крузер». Из машины вышел улыбающийся парень моего возраста, но успешный. Представился Русланом, помог закинуть рюкзаки в багажник и повёз нас куда-то в ночь.

По дороге новый приятель рассказал нам, что в группу для каучсёрфинга, где наткнулся на наше объявление, не заходил два года. «Перед сном делать было нечего — удалял ненужные подписки ВКонтакте. На каучсёрфинг уже два года не заходил, решил тоже отписаться. Дай, думаю, гляну хоть напоследок, что там происходит. Смотрю, парням нужна помощь с жильём, дата сегодняшняя. Решил позвонить, поинтересоваться, принял ли их кто-нибудь. А то нехорошо, гости всё-таки», — услышав это, мы с Антоном только и могли, что переглянуться и пожать плечами. Подобным ситуациям со временем перестаёшь удивляться, но менее приятными это их не делает. Тут же вспомнил, как в Ташкенте соседи на каждый мусульманский праздник приносили нам гостинцы. Никогда не забывали — всегда стучались, поздравляли, запрещали отказываться.

Руслан снял нам двухместный номер в хостеле, без разговоров расплатился, рассказал, где магазин, куда лучше всего сходить утром, сделал с нами селфи и уехал домой к жене. Мы остались стоять посреди чистого светлого номера с микроволновкой, электрической плитой, кроватями и ванной комнатой. Ещё, казалось, секунду назад нас ждала четвёртая подряд холодная сентябрьская ночь под открытым небом, но вот мы в цитадели тепла и комфорта. Не зная, как реагировать, мы захохотали в голос.

На следующий день нам пришла пора расставаться. Я отправился на север, в сторону Уфы, куда собирался приехать через четыре-пять дней. Антон поехал на юг, и не прошло недели, как он оказался в Ташкенте. Ещё через некоторое время мы встретились в Москве, а потом и в Питере — делились воспоминаниями, пытались восстановить последовательность ситуаций, увязать факты, воспроизвести ощущения и эмоции. Но об этом «путешествии в путешествии», которое произошло со мной тогда в машине братьев, я ему, кажется, не рассказывал.

Немало времени утекло с тех пор, что-то забылось, какие-то случаи наоборот дополнились подробностями, но можно ли сказать, что все эти события остались в прошлом? И, самое главное, нужно ли?

---

Фотографии Рустама Имамова.