Блуждания вокруг и около

Блуждания вокруг и около

Георгий Соколов

c

О спектакле «Красный шум», показанном на фестивале «Точка доступа» — и других работах лаборатории «Вокруг да около».

«Стенограмма» благодарит фестиваль «Точка доступа» за возможность присутствовать на спектаклях.

Несколько опоздав к началу, я поспешно назвал девушке-волонтёру свою фамилию, получил наушник — и только после этого наконец смог увидеть театр, внутри которого я оказался. Прибор обернулся ненавязчивой и безвозвратной точкой доступа к некоторому другому состоянию.

Мир вокруг меня остался ровно тем же, каким был — но при этом он уже стал частью маршрута, по которому меня должны были провести звуки и голоса, пробиравшиеся в мою голову с помощью наушника.

Радио рассказывало мне тихим женским голосом некоторую историю, а потом (использовав для этого организаторов маршрута) увело прочь из парка имени 9 января. Блуждания по окрестностям Нарвской заставы вывели меня к Екатерингофу, в котором наушник вернулся туда, откуда пришёл, а я — что я? — просто продолжил движение, пока ноги (плутая и петляя) не привели меня домой, на Петроградскую сторону…

На протяжении нескольких лет лаборатория «Вокруг да около» планомерно вычищает из своих театральных работ всё нарочитое. Театр в некотором обыденном, общем представлении — это большая порция жёстких пространственных и разных иных рамок и условий. И даже несмотря на то, что за пределами системы Станиславского театр гораздо свободнее, чем внутри неё, всё же он всегда остаётся переполнен границами.

Спектакль «Идиота кусок» в своей первой версии. Фото взято из сообщества лаборатории «Вокруг да около» Вконтакте

Первой важной театральной точкой для «Вокруг да около» можно считать спектакль «Идиота кусок», показанный в Конюшенном корпусе Елагиноостровского дворца. Коротко говоря, это был спектакль, во многом являвшийся художественной, тактильной и звуковой средой, [по крайней мере, отчасти] доступной не только актёрам, но и зрителям. Перед началом нам было позволено гулять по тем трём помещениям, в которых затем поочерёдно происходили действия. Не просто гулять — можно было внимательно рассматривать все предметы, трогать их, обонять, охватывать всем спектром доступных человеку чувств. Конечно, встречались вполне себе стулья, вполне себе книги, но были и странные ёмкости с неясными предметами, которые наощупь оказывались не похожи ни на что из того, к чему обычно прикасаются человеческие пальцы.

Во время самого действия предметы были «подзвучены», то есть их существование в сценах сопровождалось некоторыми необычными звуковыми эффектами.

Позже, в разговоре со «Стенограммой» (который по техническим причинам так и не был опубликован), авторы спектакля рассказали, какое большое значение для них имеет звуковая среда, работа над ней.

Спектакль «Идиота кусок» в своей первой версии. Фото взято из сообщества лаборатории «Вокруг да около» Вконтакте

Это отразилось и на следующей постановке. Лаборатория продолжила работу над «Идиотом» (она длилась в сумме больше полутора лет). Однако на этот раз перемещениям из зала в зал (сопровождавшим смену действий в елагиноостровском помещении) был предпочтён более развёрнутый маршрут. Маршрут в данном случае — жанр. Даже наверное медиум, концептуальный материал, из которого соткан спектакль.

 

Зрители, придя в условленное место на Витебском вокзале, получили билеты на электричку и наушник. А оказавшись в вагоне, стали свидетелями разговора Рогожина и князя Мышкина в поезде (который беззастенчиво ехал не в Петербург, а из него, высокомерно не интересуясь, куда его хотел бы направить Достоевский). Впрочем, электричкой маршрут не закончился. Добравшись до Павловска, мы отправились вслед за «Ипполитом» — правда, его мы в основном не видели, зато слышали в наушнике — к месту следующей сцены.

Спектакль «Идиота кусок» в своей второй версии — маршрут.Фото предоставлено лабораторией «Вокруг да около»

Для меня основным содержанием всего спектакля стал именно этот торопливый, немного нервный (как сам персонаж) проход по Павловскому парку, вслед за идущим где-то впереди «Ипполитом», который в то же время исповедовался, доверительно, буквально мне на ухо, так, будто говорил лично со мной. Звуки и пейзажи парка, уже виденные и слышанные, слышались и виделись по-другому, потому что голос в твоей голове (даже если он извне) меняет всё.

Так «Вокруг да около» убрали из своей постановки сконструированное ими же пространство, оставив только естественное, постаравшись последовать за ним.

Нужно отметить в скобках, что всё в том же нашем разговоре авторы признались, что не исключают и возвращения к какому-то «сделанному пространству».

Впрочем, в «Красном шуме» этого не случилось.

 

Спектакль-маршрут «Красный шум». Фото: пресс-служба фестиваля «Точка доступа»

Что он такое — «Красный шум»?

Следует признать, что ситуация, в которую попал автор, уже оставивший свой отзыв о спектакле, произошла и со мной. Я тоже отправлялся на «Красный шум» расколотым. Правда, мне не пришло в голову оказаться носителем genius loci (хотя я бы наверное мог). Разделение произошло по другой границе. С одной стороны, в голове моей был некоторый контекст работ «Вокруг да около», той линии, по которой они двигались (и движутся). С другой — я сознательно отстранился от всех анонсов и предысторий спектакля, стараясь знать о нём поменьше, поменьше понимать. Мелькало имя Вагинова, звучали слова о «Нарвской заставе», но — оставим подробности и уточнения.

Спектакль двухчастный. Первая часть происходила задолго до того, как до Нарвской заставы добрались зрители — исполнители ходили по окрестностям и разговаривали с теми, кого встречали. Просили прочитать под запись фрагменты из записной книжки Вагинова. Или просто что-то рассказать, своё.

 

Спектакль-маршрут «Красный шум». Фото взято со страницы лаборатории «Вокруг да около» в Instagram

Когда у меня в ушах звучала речь, я не всегда сразу понимал, где — граница. Когда кончился текст записной книжки и начались собственные соображения интервьюируемого? Всё слилось воедино.

Авторский текст, пьеса, по которой ставится тот или иной спектакль — это всегда некая заданность, некоторые условия, надиктованные извне. Постановок «Идиота» — миллион, они могут различаться практически во всём, но текст — текст! — останется неизменным, мы всегда узнаём его, и всегда за ним следуем. В «Красном шуме» же текст, хоть он и был, не являлся чем-то обязательным и неотменяемым. Текст был вариативен — именно потому, что интервьюируемые прохожие вовсе не обязаны были начитывать его, да часто и не собирались, рассказывая какие-то свои истории.

Зачинщицы «Вокруг да около» когда-то сказали нам, что их дело — поставить условия, в которых оказываются все участники спектакля, то есть и «актёры», и «зрители». Кавычки нужны здесь для того, чтобы подчеркнуть, что нет разницы, все вместе мы оказываемся погружены в некоторый фрагмент реальности, высвеченный организационным замыслом. Практика показывает, что очень часто люди всё равно стараются вести себя в соответствии с уже давно существующими ролями, то есть играть роль, к примеру, зрителя, который сидит (стоит) и смотрит. Но когда идёшь по небольшим рабочим улочкам, когда тебе в ухо звучат не очень громкие, но очень разные голоса совершенно случайных, непреднамеренных людей, а потом раздаются вроде бы запланированные, но всё равно достаточно абстрактные, случайные, разноголосые звуки — очень сложно оставаться «зрителем». Ты становишься частью окружающего тебя процесса, а процесс этот — в общем-то, жизнь. То есть это определённый её фрагмент, который выбран и обнесён некоторой условной рамкой. Но это не та рамка, которая держит тебя внутри, не давая ни выйти, ни даже оглядеться по сторонам за её пределами. Это всего лишь акцент, всего лишь побуждение: «Посмотри, как здесь!». Такие восклицания, когда мы пытаемся обратить внимание нашего спутника на какой-то объект/явление, никак не могут быть расценены в качестве приказа.

Спектакль-маршрут «Красный шум». Фото: пресс-служба фестиваля «Точка доступа»

Театр в данном случае практически полностью слился с жизнью. По-прежнему остающиеся условия — заданный маршрут, заданные остановки и повороты взглядов, «правила поведения во время спектакля» (!), которые необходимо было подписать перед началом — все они не мешали нам просто идти, просто смотреть, просто слушать. Окружающий мир иногда раздваивался — например, перед входом в парк Екатерингоф нас встретила одна навязчивая и громкая танцевальная мелодия, а в наушник играла другая, записанная здесь же несколько раньше. Но это раздвоение мира было самому миру сродни.

Важнейшим для меня эффектом «Красного шума» стало то, что я был практически обречён продолжить маршрут. При мне уже не было наушника (даже моего собственного), но улицы и звуки всё ещё окружали меня, я не ощущал кардинальной перемены. Это совсем не было похоже на момент окончания «спектакля»: вот зритель встаёт, ноги немного затекли от долгого сидения, глаза слишком привыкли к свету сцены… Я просто продолжил идти, продолжил траекторию, намеченную «Красным шумом».

Спектакль-маршрут «Красный шум». Фото взято со страницы лаборатории «Вокруг да около» в Instagram

Снова обращаюсь к неопубликованному интервью: участницы лаборатории выражали удивление, что после спектакля в Павловском парке зрители стремились тут же отправиться к выходу. Практически никто не остался гулять, и почти никто не обратил внимания, что программка спектакля, выданная нам вместе с билетом на электричку и наушником, содержала план парка. Ведь предполагалось, что главным окажется именно погружение в не-спектаклевую среду, а следовательно, это погружение не кончится по щелчку, по объявлению о том, что действие окончено. Но роль зрителя всё ещё властна над зрителями — и они дисциплинированно постарались как можно скорее направиться к выходу из театра, пусть театр и выглядел в тот день не совсем привычно.

Устойчивой ассоциацией с эффектом маршрутов «Вокруг да около» мне представляется беньяминовское понимание фотографии — не как результата действий фотографа, а как стремления реальности быть явленной. Реальность использует фотографию для того, чтобы быть явленной — и реальность использует «спектакль-маршрут», чтобы предстать перед его участниками. Энди Уорхол считал, что лучший вид творчества — владеть землёй и ничего в ней не менять. Или можно по ней идти.

 Фотография в заголовке предоставлена пресс-службой фестиваля «Точка доступа».