Теория и практика свободы. Послесловие к одному юбилею

Пожалуй, эти похороны можно было бы назвать одними из самых странных, что когда-либо проходили в Чехии. Возле входа на пражское Бржевновское кладбище сотрудники госбезопасности проверяли и фотографировали всех участвовавших в погребении. В это же время за стенами кладбища проходили гонки полицейского мотоклуба, а в воздухе кружил полицейский вертолёт, заглушавший речь священника, который, как гораздо позже выяснилось, долгое время был одним из надежнейших осведомителей госбезопасности. Так в один из мартовских дней 1977 года проходили похороны философа Яна Паточки. 

За два года до этого профессор Паточка, которого коммунистические власти в начале 1970-х годов вынудили досрочно уйти на пенсию, попутно запретив ему публиковаться и выезжать из страны, на одном из своих домашних семинаров (т.н. «Patočkova univerzita») заметил, что интеллектуалам в «тёмные времена» предлагается выбор из трёх вариантов: путь внутренней эмиграции (Платон), путь компромисса (софисты) и третий — последовательная жизнь в правде, результатом которой является конфликт с властью и смерть (Сократ). Никто тогда и не мог представить, что вскоре сам Паточка прервёт молчание и перестанет быть внутренним эмигрантом.  

В 1976 году в Чехословакии начался процесс над The Plastic People of the Universe — «самой преследуемой, самой похабной, самой легендарной и самой стойкой рок-группой в истории Центральной Европы» (так пишет о них польский писатель и журналист Мариуш Щигел). На концертах пластиковых человечков развешивались копчёные селёдки, масло с которых капало на слушателей. Лидер группы Иван Мартин Йироус по прозвищу Магор (Псих) как-то разделывал на сцене петуха. Сама же группа исполняла довольно претенциозные тексты, например: «В воскресенье по утру жопу я чешу свою».

В условиях «режима нормализации» (политики, направленной на зачистку общественно-политического пространства Чехословакии после подавления «пражской весны» 1968-го года) музыканты подвергались преследованию со стороны властей. Их обвиняли в хулиганстве, подрыве общественной морали, проведении незаконных мероприятий (поскольку сцены и концертные площадки для группы были закрыты, они играли в частных домах и на дачах, а один из своих лучших альбомов и вовсе записывали в сарае Вацлава Гавела). Официально пластиковых человечков судили за тунеядство, по факту — за то, что они были свободными в несвободной стране, делали то, что хотели.

В пьесе драматурга Тома Стоппарда «Rock’n’roll» (2006) можно встретить блестящий пассаж касательно причин преследования группы и того, почему её лидер Йироус сидит в тюрьме: «Полицию пугает его безразличие. Ему настолько всё равно, что он даже волосы не стрижет. Полицейского не пугают диссиденты. Чего их бояться? Полицейский любит диссидентов так же, как инквизиция любила еретиков. Еретики придавали смысл защитникам веры. Еретикам было не всё равно. Твоему другу Гавелу настолько не всё равно, что он даже пишет длинное письмо Гусаку. Не имеет значения — любовное это письмо или протестное. Важно то, что они играют на одном поле. Гусак может расслабиться — он установил правила. Это его игра. Население тоже играет по-своему: принимает подачки в виде университетского образования и безделья на работе. Им это не всё равно до той степени, что они держат свои мысли при себе и по их причёскам ничего не поймешь. А вот "Пластикам" на все это наплевать. Они неподкупны. Они вообще не отсюда, а из мира муз. Они — не еретики, они язычники».

История Яна Паточки, как и, впрочем, история Вацлава Гавела и многих других, покажет, что диссиденты тоже пугают полицейских. Однако обо всём по порядку.   

Так из приватного ойкоса рождается политика и полис как место её обитания — пространство деятельной свободы и сообщество тех, кто объединяется в своей проблематичности и без-основности

Суд над рок-группой подтолкнул ряд чехословацких граждан к необходимости что-то предпринять. «В различных общественных кругах сразу поняли, что ограничение свободы этих людей ограничивает свободу всех нас», — комментировал впоследствии те события Вацлав Гавел. «Эта музыка мне не нравится, но я буду бороться за то, чтобы её могли свободно играть», — скажет тогда Ян Паточка. Судебный процесс подтолкнул к созданию «Хартии-77» — программного документа, ставшего платформой для формирования правозащитного движения в ЧССР.

Воззвание Хартии было опубликовано 1 января 1977 года. В нём говорилось, что, несмотря на то, что ответственность за соблюдение гражданских прав и свобод лежит в первую очередь на государственной власти, «каждый несёт свою долю ответственности за положение в целом». И «чувство этой взаимной ответственности, вера в смысл гражданской ангажированности и воля к ней, а также общая потребность искать её новое и эффективное выражение привели нас к идее создать Хартию-77». Подписанты Хартии требовали от чехословацких властей, чтобы те соблюдали собственные Конституцию и действующие законы.

Хартия не была организацией, не имела членства, но у неё были спикеры — люди, наделённые полномочиями представлять Хартию перед государственными органами и мировой общественностью. Это были Иржи Гаек (министр иностранных дел ЧССР в период «пражской весны»), Вацлав Гавел и Ян Паточка.

Спустя четыре дня после публикации воззвания Ян Паточка оказался на допросе у службы государственной безопасности (StB), и только с 5-го по 17-е января его вызывали на допрос ещё семь раз. Профессору угрожали, однако он практически никак на эти угрозы не реагировал. Когда один из сотрудников StB иронично поинтересовался у Паточки «если пан профессор является спикером, то почему же он молчит?», философ ответил, что «молчание — это тоже своего рода заявление». В то же время у Паточки обострились проблемы со здоровьем, его ученики вспоминают, что он начал принимать лекарства.

В марте должен был состояться официальный визит нидерландского министра иностранных дел Макса ван дер Стула в Чехословакию, с ним хотели встретиться и представители Хартии. Вацлав Гавел сидел в тюрьме, Иржи Гаек находился под пристальным наблюдением спецслужб, оставался только Паточка. Встреча философа и нидерландского министра состоялась 1 марта в отеле «Интерконтинентал». На ней Паточка говорил о том, что цель Хартии вовсе не заключается в борьбе против режима — речь идёт только о требовании соблюдать гражданские права и свободы, приверженность которым декларирует чехословацкое государство. Беседа Паточки с ван дер Стулом была крайне болезненно воспринята официальными властями, так болезненно, что президент Чехословакии Густав Гусак отменил назначенную на следующий день встречу с нидерландским министром. Ван дер Стул вернулся домой, а новость о хартистах и их деятельности в очередной раз оказалась на страницах крупнейших мировых газет, радио и телевидении.

3-го же марта Паточка оказался на очередном допросе, продолжавшемся более одиннадцати часов. На следующий день после него он оказался в больнице. Доступ к философу был ограничен. Его дочь Франтишка вспоминает, что один раз говорила с отцом, когда тот был на балконе. Допросы продолжались и в больничной палате, а 13-го марта 1977 года Паточка умер от кровоизлияния в мозг.

Здесь заканчивается одна история, и возникает ряд вопросов: почему люди ведут себя именно так, как ведут? Как быть вместе и откуда берётся мужество выйти за пределы своего страха?  

Официально пластиковых человечков судили за тунеядство, по факту — за то, что они были свободными в несвободной стране, делали то, что хотели

Философия Паточки, ученика Гуссерля и коллеги Хайдеггера, как раз пыталась предложить ответы на эти вопросы.

Паточка предлагал различать три вида движения человеческой экзистенции: закрепление, стремление к воспроизводству и подъём. В движении закрепления мы вступаем в отношение с тем, что уже есть, предлагаем себя и одновременно примыкаем к тем, от кого зависим. С этим движением тесно связано и другое — стремление к воспроизводству, в котором каждый дан другому как посредник в общественных отношениях, обустройстве совместного существования. Продуктом этих двух видов движения является семейная общность, жизнь которой циклична и самоочевидна.

Однако ещё остаётся подъём — преодоление своей животности, возвышение над беспроблемным существованием, возникающее в ходе потрясения смыслов и осознания того, что мир не дан нам полностью готовым и завершённым. В подъёме — способности человека отказаться от своей «природы» — Паточка усматривает рождение свободы и истории, которая «и есть конфликт между элементарной нагой жизнью, скованной страхом, и жизнью в апогее, которая не планирует каждый свой будущий день, но ясно видит, что каждый день, его жизнь и "мир" конечны».

Жить в истории означает, что больше нет ничего, что могло бы выступать в качестве опоры, единственное, чего можно придерживаться — это ближний, испытавший схожее потрясение. Так из приватного ойкоса (домохозяйство) рождается политика и полис как место её обитания — пространство деятельной свободы и сообщество тех, кто объединяется в своей проблематичности и без-основности.

Здесь на сцене появляется фигура философского идеала Паточки — фигура Сократа, «который не поддался искушению отыскать или изобрести абсолютное основание». «Забота о себе» — сократовский призыв пробудиться и задаться вопросом о том, что делает возможным разговор об истине и её поисках, становится важным и для Яна Паточки, как и осознание той мысли, что обращение к афинским гражданам с подобным призывом обернулось для Сократа смертью.

И Паточка равен Сократу. Он, выражаясь словами другого чешского философа Ивана Блехи, «на склоне лет отправился создавать аутентичный полис в режиме, пропитанном догматической идеологией». Было отчётливо видно, чем для него может закончиться конфликт с властью.

Подобно Сократу чешский философ стал жертвой. Однако жертвой в подлинном смысле, не во имя кого-то или чего-то, а жертвой во имя ничто — специфического способа бытия человека, заключающегося в жизни в состоянии подъёма, состояния, которое делает возможным свободу, историю и политику.

P.S. 1-го марта 2017-го года (спустя ровно сорок лет после встречи ван дер Стула с Яном Паточкой) в районе «Прага-6» был открыт памятник, посвящённый этому событию — распластавшаяся на земле бетонная тень от дерева. Автор памятника Доминик Ланг говорит, что эта встреча, как и тень от дерева, была явлением эфемерным и мимолётным. С другой стороны, что только в тени не происходит.