какие-то вещи просто происходят

I

Лена развернула карту и сказала: «Это зал для собраний, это общежитие, а это магазин комиксов, я знаю, он тебе понадобится». Она передавала мне опыт, который передам я следующему поколению: Лена готовила меня к поездке в Америку.

В штате Айова растет картошка и пасутся коровы — но любим мы его, как в анекдоте про композитора Чайковского, не за это. В Айова Сити, одном из крупнейших городов штата, находится литературное сердце Америки — Iowa Writers' Workshop. В разное время в Айова Сити жили Уолт Уитмен, Теннесси Уильямс, Курт Воннегут, чей дом открыт для посещения; здесь учились писатель Майкл Каннингем («Пулитцер»-1999 за «Часы») и сценаристка Дьябло Коди («Оскар»-2007 за «Джуно»); училась героиня Лены Данэм из сериала Girls; учились мы, десять россиян и десять американцев в возрасте от шестнадцати до девятнадцати лет, по программе Between the Lines; учились у лучшего в моей жизни преподавателя, осетинского прозаика Алана Черчесова. Алан отнёсся к нам как к равным, никого ни к чему не принуждая, внезапно высвободив в нас, так привыкших к изподпалочному академизму, интерес к учёбе: ничего не оставалось, кроме как до глубокой ночи читать и писать тексты для следующего воркшопа.   

Я помню, как тестировал на касание роскошные простыни Хилтона в паре кварталов от Белого дома, но лучше всего я помню не осязание телесного, а осязание пустоты — отсутствие очков в футляре

По указаниям Алана мы много экспериментировали: заканчивали чужие рассказы, писали собственные, состоящие из определенных частей речи, о том, что любим и что ненавидим. В Америке я ощутил себя как никогда русским — так у Генри Миллера, этого великого теоретика урбанизма, Vienna is never more Vienna than in Paris. Изучая русскую литературу в Америке, где для нас были созданы тепличные во всех смыслах условия — то лето выдалось особенно жарким, — мы высвобождали способности родного языка, о которых ранее не догадывались. 

II

Резкий прилив крови к голове, когда самолет оторвался от московской земли, и так ещё четыре раза: когда мы вылетели из Нью-Йорка в Чикаго; когда вылетели из Сидар-Рапидс в Детройт, а оттуда в Вашингтон; и когда прямым рейсом вылетели из DC в Москву.  Физик-ядерщица Наталья из Миннеаполиса говорит мне, что эта поездка изменит мою жизнь; я смотрю «Стокера» Пак Чхан Ука на рейсе в Нью-Йорк, пока Наталья смотрит на соседнем сиденье Миядзаки. Мой первый же опыт общения с американцем заканчивается провалом: якобы совершенный английский только на уровне теории совпадает со знаниями носителя — на деле я не могу разобрать, что говорит чикагский продавец бургеров; мы слушаем лекцию в Poetry Foundation, штаб-квартире главного поэтического журнала Америки; слушаем лекцию об архитектуре Чикаго во время тура по одноименной реке; слышим вопрос женщины с листовками: «У вас есть минута поговорить об однополых браках?»; видим Чикаго с высоты птичьего полёта с верхнего этажа одного из самых высоких зданий планеты Уиллис-тауэр, видим «Американскую готику» в Чикагском институте искусств; трогаем холодный в жару Клауд-Гейт Капура, лежим на траве в Миллениум-парке, две ночи ощущаем перину в очень дорогом, за деньги американского госдепа, гостиничном номере. На колесе обозрения в парке развлечений кружилась голова, а щеки рдели от перебежек по жаре между кондиционируемыми помещениями.

Изучая русскую литературу в Америке, где для нас были созданы тепличные во всех смыслах условия — то лето выдалось особенно жарким, — мы высвобождали способности родного языка, о которых ранее не догадывались

Завалиться в фургон до Айова Сити и долго наблюдать за танцем кукурузных полей, смотреть бесплатное кино на траве, смотреть иранское кино, смотреть «Выходной день Ферриса Бьюллера», смотреть «Танец Дели» Вырыпаева и плеваться после просмотра, а потом услышать от Алана, что это буддистский фильм. Помню спасительную холодную воду в пруду, кубики льда на лице, приближение солнечного удара, когда тащил десять килограммов комиксов в коробке по сорокаградусной жаре, делая короткие остановки; помню усталость в правой кисти и сумбур в голове от долгой работы над текстами. Еда в неограниченных количествах в столовой на кампусе; местный замороженный йогурт; один из лучших обедов в моей жизни на органической ферме. Выйти в шесть часов в прохладу утра и снимать, бежать и снимать марево американского пригорода (Малик, Коппола, Линклейтер); снимать дорогу от общежития до реки, пытаясь зафиксировать это, чувствуя, как оно ускользает, и, переживая невозможность фиксации, осознавать, что по себестоимости это стоит больше, чем все деньги госдепа. Создавать собственную историю, монтировать собственный топос, преобразовывать реальность, пытаться каталогизировать маленькие сокровища, скопидомство — мой маленький грех: коллекционировать книги, комиксы, закладки; снимать то, как Инна и Оливия, появившиеся на свет с небольшой временной и значительной географической разницей, люди, которые никогда не должны были встретиться, тушат свечи на общем именинном торте.

Мы впервые слышим от Алана, что в каждом художественном произведении должны присутствовать конфликт, метафора и парадокс — и это меняет наши жизни. Миранда толкает речь про феминизм; сногсшибательный парень лет на десять старше меня, но ниже меня ростом на две головы, просит снять книгу с верхней полки в магазине Prairie Lights; запах книг; американцы смеются, слушая русские слова «собака» и «голодный», слушая русский мат; они приходят в восторг, я слышу их смех, я никогда в своей жизни не слышал столько смеха; Алан курирует обсуждение перформанса  Pussy Riot, и я слышу его окрашенный праведным гневом голос, слышу, как он защищает несправедливо осужденных женщин; наши первые публичные чтения, где я слышу удивительные катины стихи и прозу на обоих языках; слышу аплодисменты после каждого чтеца и аплодисменты в караоке после того, как мы исполнили «Тополиный пух»; узнаю от Алана на прощание, что решающую роль в том, что меня выбрали, сыграл мой пенис — программе не хватало мальчиков — и оказываюсь в долгу: биологии, Алану, программе.  

Мой сосед на рейсе в Детройт, параолимпийский чемпион с искусственной печенью, облетевший полсвета, сетует на то, что пестициды вызывают экокризис — убивают паразитов, жизненно необходимых для существования кукурузы; слышу слэм в центре Кеннеди и вопрос в госдепе («Понравилась ли вам поездка?») с намеком на то, что ответ может быть только один — один ответ и был; слышу слова Инны: «Я не хочу уезжать» — и никто не хотел. Посетить Артлэб в Вашингтоне с коллажами Брака и комнатой Де Кунинга, посетить музей журналистики с кусками Берлинской стены и антеннами с башен-близнецов; сфотографироваться у памятника Пушкину (в Москве благодаря поэтической рокировке расположился бронзовый Уолт Уитмен) и увидеть Белый дом, Вьетнамский мемориал и Мемориал Линкольна в диагональных лучах софитов.

Запах кондиционера для белья в отеле, запах горячего асфальта, запах озона в центре Вашингтона, когда иду с пакетом еды из Чайнатауна и теряюсь в трёх соснах, и начинается дождь, а у меня нет навигатора, и хочу, чтобы этот заряд в воздухе никогда не откликнулся громом, но он откликается — и мне пора. Индейская кухня, эфиопская кухня, тайская кухня; зеленые макароны с лососем в ресторане в центре Вашингтона — тратить последние карманные деньги на еду, беря у сородичей в долг и приходя в экстаз неузнавания, новизны. Есть печенье и запивать его соком в конференц-зале госдепа, пролить сок, потому что сгубила жадность, быстро прикрыть все салфетками и ретироваться с мыслью, что мне вряд ли выдадут визу в следующий раз. Истома в коленках от ползанья на четвереньках в центре Вашингтона, а потом внезапного распрямления для танцев под электронику и бега по метрополитену. Я помню, как тестировал на касание роскошные простыни Хилтона в паре кварталов от Белого дома, но лучше всего я помню не осязание телесного, а осязание пустоты — отсутствие очков в футляре, остаться без них, потерять их где-то в соломе на органической ферме, остаться абсолютно беспомощным и свободным, последовательно отказываясь от навигатора, очков, карты, по памяти нащупывая дорогу — и в уверенности своей не теряясь, а обретая себя.

III

Со времён поездки в Америку в 2013-м утекло много воды: сильно урезали финансирование — мы были единственными за всю историю программы, кто на несколько дней оказались в Чикаго и Вашингтоне, теперь предоставляют место только в Айове, зато с арабской и американской командой одновременно, и вместо двадцати замечательных людей участвует тридцать. Терапевтическое, интеллектуальное и чувственное влияние, которое на десятерых россиян оказала эта поездка, было поразительным. И любой в возрасте от шестнадцати до девятнадцати до может пережить если не то же, то аналогичное — стоит быть достаточно одаренным, отправить двадцать страниц машинописного текста и скрестить пальцы.

http://iwp.uiowa.edu/programs/between-the-lines

Фотографии Инны Дмитриевой и Михаила Захарова.