Гора никуда не идёт

Вот странная вещь: писать о громких событиях постфактум стало приличным тоном. Выработался отдельный жанр постов, в которых неравнодушный пользователь пишет: «читаю я комментарии и диву даюсь». Далее обозначается низкий интеллектуальный уровень масс, что опять никто ничего не понял, и в конце дается краткое резюме, как именно надо понимать. С какой-нибудь язвой напоследок, брошенной калушам. Пуськи бятые.

Я нисколько не против такого высокомерия, оно даже полезно в разумных пределах. Так люди сигнализируют друг другу, что они свои, а не чужие. Если свои, это послание считывают и лайкают.

***

9 января в Париже были уничтожены основные подозреваемые в нападении на редакцию газеты Charlie Hebdo: братья Куаши и их сообщник Амеди Кулибали. Реакция на события последовала мгновенная, все выразили поддержку пострадавшей редакции.

И куда сегодня не кинься — везде одни Шарли. Я, например, не Шарли. Но участников акции понимаю: сильный риторический прием достоин сравнения с легендой о прогулке Кристиана X. Солидарность сплачивает, и вот весь Париж вышел поддержать друг друга в стремлении защитить свободу слова. Буквально: полтора миллиона человек, фотография площади Республики выглядит впечатляюще.

Я начал этот разговор не для того, чтобы повторить за кем-то: «нет оправдания. точка». Точек было расставлено предостаточно.

Конфликт, за которым следил весь мир, разрешился жертвами с обеих сторон, и не только физическими. Его корни следует искать не в йеменской ячейке «Аль-Каеды» — он заложен в культурных кодах, и чем глубже мы будем в них погружаться, пытаясь найти виновных, тем сложнее станет определить вину.

Стоит попытаться.

С точки зрения французского закона, братья Куаши и их подельник Кулибали — террористы и должны понести наказание. С точки зрения братьев Куаши, журналисты Charlie Hebdo — неверные и богохульники. С точки зрения Charlie Hebdo, пророк Мухаммед — сатирический персонаж, как Саркози, Далай-лама и банальный Путин.

Конфликт выглядит неразрешимым, и вот почему. И закон, и журналисты Charlie Hebdо — производные европейского христианского мира, правда, насквозь секуляризованного. Довлеющий принцип толерантности позволяет в рамках провозглашенной свободы слова существовать такой сатирической газете. Но следствием того же принципа толерантности является сама сатира и Кончита Вюрст с районами красных фонарей. Не стоит заблуждаться, что всем европейцам по душе ходить рядом с гей-парадами и жить в уже ставших арабскими кварталах. Не всем, далеко не всем. Но договор есть договор: принимая А — уважай Б. Толерантность не как одобрение, но как допущение существования.

Кстати, почему у нас появились такие дикие комментарии — «сами нарвались», «они это заслужили»? Потому что религиозная сатира никогда не была у нас распространена как в Европе, большевистские попытки «Безбожника» закончились частичной реабилитацией религии (даже типографию закрывшейся газеты по злой иронии судьбы отдали Московской Патриархии). В этом отношении наше общество ближе к братьям Куаши, как бы страшно ни звучало — толерантность в России все-таки плохо приживается.

Сатира европейская так же секуляризована.

В публичном европейском пространстве нет реального Бога, там есть реальная категория Бога.

Для исламского мира нет никаких категорий Аллаха. Аллах есть сам Аллах и Мухаммед, пророк его. Посягательство на основу мусульманской реальности — для верующего сродни раскачиванию лодки, как выразился один известный политик. Хула на пророка — хула на Духа Святого в христианстве, а это один из самых страшных грехов.

Были ли французские карикатуры провокацией? Разумеется. Провокативность — одна из главных черт любой сатиры. И реакция братьев Куаши для мира, выросшего на христианских ценностях, недопустима и губительна. По факту они террористы, по умыслу — экстремисты, загадочное понятие западного дискурса.

Мы не можем адекватно оценивать исламский мир, исходя из христианских ценностей. Исламский экстремизм как формулировка есть попытка втиснуть явления мусульманской реальности в западную христианскую мораль. Иными словами, задать правила игры в своей песочнице для чужаков, которые пришли из другого двора.

Европеец давно перестал определяться через отношения с Богом, для него это давнее Средневековье. Догматика греховности и спасения раба Божьего сменилась догматикой прав и свобод личности. Для европейца названный путь кажется естественным и общечеловеческим, внутренне он считает, что рано или поздно до этого дойдут все человецы. Не все, далеко не все.

Идея того, что авраамические религии мирные и толерантные, — сравнительно недавнее изобретение западного правосознания. Вера ещё куда ни шло, но религиозное мировоззрение вообще штука нетолерантная, и ислам в том числе. Любая религия претендует на тотальность и безапелляционность: мы же не думаем, что иудаизм возник для жителей Средиземноморья и объяснял реальность приблизительно от Гибралтара до Вавилона. Риторика избранности еврейского народа, иудеев и гоев задвигает европейскую толерантность в дальний угол. Если же рассматривать терпимость в исламе, то для поиска и анализа потребуется целый цикл статей. Мало его что-то, как и у других.

Когда те неравнодушные пользователи пишут о недопустимости убийств, я их поддерживаю, так как сам считаю себя христианином и не приемлю лишение жизни. Но братья Куаши — мусульмане, и у них совершенно другие представления о смерти и расплате за содеянное. Понаблюдайте за реакцией исламского мира на французские события, любопытно.

Стремление европейскую толерантность сделать глобальной идентичностью приводит к подобным результатам прямо пропорционально: чем сильнее стремление, тем выше вероятность противодействия. Культура ислама самобытна и порой агрессивна, «индекс самосохранения» мусульман выше европейского: в парижских предместьях или берлинских кварталах не слишком стараются следовать местным правилам. Если тебе в скрупулезном регламенте завещан весь мир, никаких иных правил для тебя не существует.

Редакция Charlie Hebdo решила выпустить следующий номер сочередной карикатурой на пророка. Где-то уже наверняка подумывают о возмездии журналистам. Ментальные противоречия кажутся неразрешимыми, по Гегелю хорошо бы приступить к синтезу, но непонятно, достигнем ли мы его когда-нибудь — от крови пока ничего не видать.

Фотографии Марка Заевского.