Его побережье

13 апреля умер Гюнтер Грасс.

Я помню, как первый раз посетил Москву в детстве. Вышел на перрон Ярославского вокзала и, не раздумывая, поехал в «Библио-глобус» — Красная площадь меня не интересовала совсем. Блуждая среди стеллажей, забитых такими сокровищами, о которых мог только мечтать, я наткнулся на маленькую коричневую книжку. На обложке пастелью была нарисована луковица. Я понятия не имел, что это за книга, но из-за слабости к любой графике взял её в довесок. Это была «Луковица памяти» Гюнтера Грасса.

К немцам я отношусь сдержанно, их холодный изощренный талант мне не близок. Как Гёте и Шиллер, так Грасс и Бёлль для меня важны, но руки все равно будут тянуться к Флоберу и Арагону — такова моя французская душа.

Но Грасс пришел в литературу из живописи — он был неплохим скульптором и рисовальщиком. А художники-литераторы всегда привносят в свои произведения яркие краски. Начиная с «Луковицы», я никак не мог отделаться от ощущения, что трогаю и нюхаю чёрную, прелую землю: проза Грасса насыщенная, тяжелая, она земная и грешная. Любая его история здесь, она ползает по земле и не стремится к небесам.

Его постоянный угрюмый взгляд и желтоватые от табака усы (которые он носил с молодости из-за уродливого шрама на губе) создавали образ немецкого писателя-интеллектуала, будто он был братом Герману Гессе и Томасу Манну. Грасс писал, что внутри он с детства чувствовал свою раздвоенность: кашубские родственники и славянская кровь давали право стать наблюдателем. Кем он и являлся в немецкой истории.

Писатель родился в Данциге, ныне польском Гданьске, а тогда ещё вольном городе, странном образовании, созданном по решению Лиги Наций. Непрочность мира и постоянное предчувствие войны отразились на прозе Грасса. Почти все его произведения так или иначе связаны с Данцигом, который был для писателя символическим перепутьем: автор брался за новую тему, но она неизменно вела его в детство, на балтийское побережье.

Возможно, поэтому самый известный его роман «Жестяной барабан» — о бесконечном детстве мальчика Оскара, который, видя ужасы нацизма, решил не становиться взрослым. Или история Иоахима Мальке из романа «Кошки-мышки», мечтавшего о профессии клоуна. Или рассказ самого мальчика Гюнтера о художественных альбомах с наклейками, потерянными во время войны.

Время маститых писателей — властителей дум прошло, они остались, но растворились в белом шуме социальных сетей, медиа и общественных потрясений.

В «Луковице памяти» Грасс постоянно возвращается к воспоминаниям, пытаясь понять, игра ли это воображения или действительные события. Вот он описывает свою службу в СС — и тем самым вызывает грандиозный скандал в Германии. Будущий писатель и не повоевал — война стремительно близилась к концу, и в неразберихе Грасс попал в американский плен. Автор сознательно пишет от своего имени, но риторика книги заставляет нас сомневаться в описанном. Хитросплетения памяти лепят из воспоминаний апокрифы. В плену он знакомится с Йозефом, верующим католиком, и спрашивает, не собрался ли сосед достичь самого верха?

Так ли было на самом деле? Никто не знает.

Его метод историчен уже потому, что сама история является переплетением интерпретаций. Относительность общих выводов отражается на мнении каждого. И Грасс пытается скрупулезно воссоздать картину того, что же произошло с ним и его страной. Он обращается к жертвам трагедии «Вильгельма Густлоффа» в «Траектории краба». Он обращается к фотоснимкам своего отца в «Фотокамере». И там, и там — Данциг, его побережье и война, разрушившая идиллию вольного города.

Он всю жизнь прожил в Любеке — Гданьск уже не был Данцигом, который уничтожили до основания. Грасс реконструировал его в своем воображении и продлил его существование в нашем.

Эта литературная замкнутость и возвращение к определенной теме контрастировали с общественной позицией писателя. Он высказывался резко против воссоединения Германии, его скептические высказывания были хлесткими. Стихотворение «То, что должно быть сказано» с обвинениями Израиля от бывшего солдата СС! Для российской публики данный факт сегодня может казаться банальным — наши интеллектуалы не чураются никаких позиций. Но для Германии с чувством национальной вины его слова выглядели провокацией.

Время маститых писателей — властителей дум прошло, они остались, но растворились в белом шуме социальных сетей, медиа и общественных потрясений. Грасс оказался одним из последних немцев, кто мог своим жестом взбудоражить всех вокруг.

Одна из глав в «Луковице» называется «Инкапсулы» — от включений в янтаре, которые Гюнтер любил разглядывать в детстве. Янтарь был одним и тем же застывшим медом, но внутри него таились сокровища. Застрявшая миллионы лет назад мушка или камень, кусочек папоротника или пузырёк воздуха. Грасс инкапсулирован мыслью. Его слово одинаково спокойно, темы заданы изначально. Необходимо лишь попытаться вглядеться в обветренные кашубские лица, мелкие данцигские лавочки и серый морской горизонт, чтобы каждый раз найти для себя что-то новое.

Фотографии Лены Стрыгиной и Азата Галиева.