Хроника экранного насилия

1.

Как известно, драматургия строится на конфликте, а конфликт зачастую выражен через насилие. Ничего не поделать — насилие, как считают многие режиссеры, эффектно смотрится на экране. Например, Брайан де Пальма. Устройство кинокамеры подобно глазу, и зритель так или иначе всегда выступает в роли Подглядывающего Тома. Конечно, насилие, как и любое табу, интересно — учитывая, что в жизни среднего человека оно редко встречается в предельном проявлении.

В книге Давыдовой «Эволюция насилия в массовом кино» довольно субъективно утверждается, что первые акты насилия в кинематографе совершали вампиры. На тот момент это были, наверное, самые популярные монстры — пришедшие из недавней викторианской эпохи, то есть уже чужие, они единственные из всех персонажей имели право кусать и расчленять людей. Эффект был потрясающий — в классической ленте Мурнау «Носферату» сыграл актер Макс Шрек, которого до сих пор считают настоящим вампиром.

Упомяну еще два популярных сюжета, связанных с насилием. Во-первых, самый популярный мотив — месть. Из того времени на ум сразу приходит фильм «Уродцы» Тода Браунинга. Это история про бродячее шапито. Красивая девушка Клеопатра выходит замуж за лилипута, узнав про его наследство. Параллельно она встречается с силачом Геркулесом, об этом узнают актёры-уродцы и делают ее «своей» — превращают в женщину-птицу, которая не умеет говорить. Саму сцену наказания вырезали — по слухам, как и сцену кастрации Геркулеса, что также говорит о восприятии насилия в то время. Кстати, рекомендую посмотреть этот фильм хотя бы ради сцены, где безрукий-безногий мексиканец подкуривает себе сигару.

Второй популярный мотив насилия — это несправедливость государственной системы. В 1928 году зрители были шокированы десятиминутной сценой сожжения на костре Жанны Д’Арк в великом фильме Теодора Дрейера.

Очевидно, такая долгая казнь была показана не ради того, чтобы мы вдоволь поглумились. Насилие здесь присутствует не ради насилия.

К концу 20-х годов в западных странах сложилось устойчивое мнение, подкрепленное не самыми надежными исследованиями, что преступления во многом объясняются подражанием молодежи героям экрана. В США даже собирали целую коллегию из 19 специалистов, которые единогласно кричали: «ЗАПРЕТИТЬ». Все это планомерно вылилось в кодекс Хейса, принятый в 1930 году в Голливуде и действовавший в том или ином виде до 68-го. Как считается, до премьеры фильма «Психоз». Это был довольно жесткий стандарт цензуры, запрещавший «подрывать нравственные устои зрителей». Знакомая формулировка, не правда ли? Помимо откровенно пуританских запретов на некоторые танцы и табакокурение, важным был следующий пассаж: «Недопустимо склонять симпатии зрителей на сторону преступников и грешников».

Цензура терроризировала крупные студии вплоть до второй мировой войны, а дальше происходит этический сдвиг — и на экране, и в умах. О нем лучше всего выразился Теодор Адорно, сказав, что после Освенцима нельзя писать стихов. Человек перестал казаться лучшим творением бога (или природы) — ведь он может просто так причинять страдания другому.

После второй мировой войны появился новый герой — рефлексирующий отморозок. Его корни можно найти еще раньше — в фильмах поэтического реализма, в черном кино и в редких вестернах. Например, в «Набережной туманов» 1938 года этот герой представлен в качестве дезертира и, как выясняется, убийцы. Зрителю предлагается сопереживать насильнику, ведь неизвестно, как бы он сам поступил в предлагаемых обстоятельствах. Подобная постановка вопроса позволяет найти оправдание герою.

Важно, что в такого рода фильмах главный герой умирает в финале. Это тоже сглаживает углы и вносит христианскую мораль, которая для каждого преступника предполагает своё наказание.

Нахлынувшая новая волна (и, в частности, Годар) показали нам отморозка-насильника, который вообще ничем не оправдан — он просто харизматичен. Оказывается, зрителю интереснее всего следить за героем, действия которого нельзя предугадать. Но каким бы ни был революционным этот подход, в финале фильма «На последнем дыхании» Годар убивает героя Бельмондо, продолжая линию преступления и наказания. Тем не менее сам герой уже другой — он насильник по своей натуре, а не от безысходности. Это осознанный выбор. Появление такого героя на экране примирило зрителя с тем, что среди нас живут такие люди. Этические рубежи сданы.

В этом контексте также нельзя не упомянуть слэшеры: характерной особенностью жанра было наличие злодея-потрошителя в маске, который был человеком, но перешел эту этическую границу. Неуязвимость, кровожадность и жажда мести роднила его с ветхозаветными богами — некоторые критики считают, что это был ответ на сексуальную революцию.

Молодежи прямым текстом сообщали: «Не прелюбодействуй, иначе за тобой придет Майкл Майерс».

Вся эта история с гипертрофированным насилием находит свою логическую развязку в фильмах жанра снафф. Наиболее известна серия фильмов под общим названием «Подопытная свинка». По легенде на случайно найденной плёнке зафиксированы реальные изнасилования и расчленения людей.

2.

Сегодня мы привыкли к насилию на экране. По статистике за 2002 год каждый второй фильм, показанный по российскому ТВ, содержал в себе сцену убийства. Положительные герои, как и злодеи, теперь также склонны к насилию, и в девяти из десяти случаев такой персонаж наказывается редко или вообще никогда. И все так же не решен вопрос о влиянии насилия на умы людей — в частности, подростков. Сильно огрубляя, в профессиональной среде представлены два лагеря — те, кто считают, что вред от просмотра очевиден, и те, кто говорят, что вред есть лишь для малой части людей. Но не могу не упомянуть пять типов последствий восприятия экранного насилия.

Если вкратце, то первый тип — это катарсис, облегчение головы после тяжелого дня без влияния на психику. Второй — установка на агрессивное поведение, сиюминутный импульс, который быстро проходит. Третий тип — когда экранное насилие воспринимается как прямое руководство к действию. Четвертый тип — закрепление поведенческих установок. Хороший герой наказывает плохого, если в обществе так принято. Или наоборот. Наконец, пятый тип последствий — заражение зрителя страхом, беспокойством и недоверием к людям[1].

Очевидно, нельзя с ходу однозначно определить реальный вред репрезентации насилия. Этому сильно мешают другие не менее важные факторы — страна, социальные условия, благополучие района, проблемы в семье, образование и т.д. Нужны масштабные исследования. К слову, политолог Екатерина Шульман считает, что репрезентация виртуального насилия абсорбирует реальное — то есть на улицах становится спокойнее, чем на экранах, и это безусловное благо. Но это частное мнение.

Лично я выступаю против тотального запрета, как это было с кодексом Хейса. Попытки запрета во все времена кажутся скорее борьбой со следствием, а не с причинами.

С нашими возможностями запрет скорее будет выглядеть как программа «Архангел» из сериала «Черное зеркало», где мама героини в реальном времени могла подвергать цензуре любые неугодные вещи, которые видит или слышит ее дочь. Кончилось все довольно печально.

Конечно, можно сказать, что пока все показанное на экране воспринимается не всерьез. Но если пытаться заглянуть в будущее, то снафф-муви уже не кажется мне последним рубежом экранного насилия. В принципе уже сегодня можно смотреть фильм через VR-очки и своими руками разделывать труп. Так уже точно стираются границы между реальным и виртуальным насилием.

[1] К. А. Тарасов «Насилие в фильмах: катарсис или мимесис»

Фотографии Насти Обломовой.