Берёзовый voice, малиновый phone

За время валообразной популярности «ВКонтакте» сформировалась особая субкультура мемов, которая постепенно накрыла собой всю страну. На самом деле, Россию и её огромные просторы вообще-то мало что объединяет, кроме общей Победы и языка. К примеру, житель Владивостока может спокойно прожить и без Москвы и кататься в Китай — ему так проще.

Система низовых виртуальных связей противостоит нечеловеческим российским расстояниям: сибиряк может онлайн влюбиться в жительницу Мурманска — и они переедут жить в Петербург. Если в 90-х медиаканалы в провинции были однонаправленными и, скорее, просто сообщали остальной России, что есть Москва и там слезам не верят, то сегодня разнообразие источников информации носит уже обоюдный характер, и во многих информационных сферах московский дискурс теперь не указ: он просто растворился в онлайне, когда ты смотришь трансляцию какого-нибудь австралийского open air.

"ВКонтакте", если позволите, стал одной из духовных скреп посильнее березок и того, отчего так в России они шумят.

Понятно почему — сеть их в себя уже включила. В каждом смартфоне сегодня находится переносная модель России.

Ещё несколько лет назад все угорали по филосораптору и пингвину-социофобу, и за прошедшее время сфера выросла в многомилионную аудиторию MDK, которая, как и остальные паблики, переняла отчасти стилистику старой «Ленты.ру». Вместо культуры комиксов, никогда не бывших у нас популярными, возникла культура мемов «ВКонтакте». Ей мы обязаны совершенно новому русскому языку, который не пошёл по логичному пути английских заимствований, но стал с сардоническим сомнением разглядывать нашу действительность.

Здесь важно иное: присутствие в мемах бытовой рефлексии, не отвечающей на вопрос «почему так произошло», но говорящей «посмотри, творится какая-то хуйлала».

Может показаться, что паблики эти саркастичны, циничны и по-плоскому шутят по поводу окружающего днища. Да, всё так. Но медиа такая штука, она проникает всюду, и давно уже кем-то умным был придуман термин медиатизация. Её ресурс — это свободное человеческое время, в течение которого читателю транслируются те же обыденные вещи, что он привык видеть на улице, но поданные в определённом контексте.

Паблики, как призма, преломляют поверхностное отношение к реальности в понимание абсурдности и уёбищности происходящего. Основная аудитория таких пабликов — молодежная, во многом провинциальная. С помощью лайков и репостов люди учатся относиться к окружающему днищу с иронией, узнавая его типичность и признавая его вульгарность. Паблики несут, можно добавить, ту просветительскую функцию, которая скоро окончательно стухнет в школе (потому что вся наша образовательная система транслирует какие-то 70-е в миропонимании и ощущении). Молодежная аудитория тем самым через стены друзей формирует новое мировоззрение, постепенно и бесповоротно просыпаясь от того, что принято называть «совковостью сознания» (но не только от этого).

Космополитизм интернета лишь подстегивает иронию пабликов — пример тому «Загнивающий Запад», который в издевательской и лаконичной манере называет фотографии российского безумия явлениями западной цивилизации.

Моя любимая тема типизации превращается в поиски продавцов продуктовых магазинов, которые в исключительной одинаковости творят какую-то хуйню от скуки.

Зачастую ответом на возможность такого материала для пабликов является громадное количество свободного времени в провинции. Людям банально нечем себя занять, и в стремлении хотя бы каким-то образом осенить свою жизнь подобием осмысленной деятельности они дерутся на камеру до смерти ради смеха, пьют на спор литры денатурата и гоняют на танке по шоссе. Отсюда и повальное замусоривание телевидения программами, которые состоят из обычных нарезок с Youtube какого-то пиздеца под катастрофически несмешные закадровые комментарии. По сравнению с ними программа из 90-х «Сам себе режиссёр» кажется чем-то удобоваримым. Для зрителя, коих каждый вечер набирается миллионы за просмотром таких программ, это те же поиски хотя бы какого-то смысла и, возможно, пример для подражания.

Поэтому перечисленные паблики для меня на ступень выше обозначенного телевизионного мусора. Они так же заполняют свободное время и порой превышают его рамки: феномен «залипания» как цифровой наркотик влияет на любого подписчика. Ещё следует сказать о шаблонности предлагаемого мышления — массовый юмор на то и массовый, чтобы оперировать штампами. Но эти последствия гиперактивной популярности мемов пройдут вместе с информационной волной, и данный период можно назвать начальным — опыт массового использования интернета только возникает. 

Здесь важно иное: присутствие в мемах бытовой рефлексии, не отвечающей на вопрос «почему так произошло», но говорящей «посмотри, творится какая-то хуйлала».

Ради эксперимента я не стал далеко ходить и создал паблик, который назвал «Вятским словарем». Суть его заключается в перечислении языковых явлений моей родины, известной вам, читатели, скорее, по квасному бренду и дымковской игрушке. Но коренной вятчанин, сам не подозревая об этом, является носителем целого кладезя слов, через которые он выражает свое специфическое отношение к вятским реалиям. Интересно, что в первый же день на паблик подписались десятки человек — возможно, моя гипотеза о мемах как новом русском отчасти верна. По крайней мере, Мартин Хайдеггер, заявивший, что язык является домом бытия, мог бы мной гордиться.

Думаю, названная идея и высокие слова о становлении гражданского общества — вещи взаимосвязанные. То, что можно назвать возрождением бытового самосознания, происходит, как и бывает в России, само собой, без указания сверху и проектов Сколково. Главное — не мешать, эти слова нужно написать большими буквами и на кремлевской стене, и на Государственной Думе и просить депутатов вместо гимна повторять их перед каждым заседанием.

Извращение сознания во многом происходит, когда тебе говорят за тысячи километров от твоего дома, каким образом надо жить — и ты пытаешься  те максимы, которые не имеют никакого отношения к твоей жизни, как-то осуществить в реальности. Поиски здравого смысла происходят просто — когда человек неожиданно просыпается и озирается по сторонам. Онлайн, в отличие от оффлайна, в России не учит жить — он предлагает альтернативу. И за нее, как за спасительный круг, хватаются все: обезумевшие от бандеровцев и хунты, затюканные библиотекари, гопники и золотая молодежь. Но вопрос заключается в другом: выйдут ли они из виртуального гетто и вынесут альтернативу в оффлайн или построят в онлайне виртуальную Россию, которая так и останется призраком за спиной колосса на глиняных ногах.

Фотографии Кирилла Кондратенко.