Отчаяние on sale

Ну что тут скажешь: выходит так, что у кого-то Место силы — это природа, деревья и камни, берег и водная гладь, а у меня — торговый молл. Всякий раз я уношу оттуда не только то, зачем приехал, но и солидный багаж впечатлений и инсайтов. Дабы не нагонять мистики на неготового к смене мировоззрения читателя, скажу сразу вот о чём. Любой торгово-развлекательный центр — это идеальный экран для проекций. Обилие информации подавляет: не успевая рефлексировать, ум безропотно отдаётся проекциям. К тому же такие места — сильнейший излучатель психических содержаний. Одни шаманы-мерчендайзеры чего стоят. Они могут так исказить ландшафт и пространственно-временной континуум, что именно на двадцать третьей минуте своего турне по Икее вы захотите глёга — и он будет тут как тут, на соседней полке (и почему-то среди, например, штор или батареек). Этот товар будет глядеть вам в глаза с собачей преданностью и эротической соблазнительностью кокотки именно в тот момент, когда вы растратите силы на сопротивление окружившему искушению. Может, это пример материализации мыслей, а может, эта хрень напихана везде, где только можно? В любом случае раз это проекции, то, конечно, мои нехитрые наблюдения за посетителями — всего лишь форма обращения к тому, что давно захватывает меня самого. И тех, кого это касается.

Они могут так исказить ландшафт и пространственно-временной континуум, что именно на двадцать третьей минуте своего турне по Икее вы захотите глёга — и он будет тут как тут, на соседней полке

Прежний променад не прошёл бесследно — архаичный механизм обустройства среды обитания был запущен. Так что в этот раз мы с женой посетили ещё один анклав забугорного праздника жизни, расположенного в Меге, — Леруа Мерлен. Там меня ждало удивление. Вместо лабиринтов товаров, в которых начинаешь сам себе казаться товаром со штрих-кодом на затылке, ищущим собственную полку, я обратил внимание на разговоры людей. Могу поклясться, эти люди думают или хотя бы пытаются думать. Я серьёзно. Когда мимо нас прошла немолодая пара, и мужчина выдал фразу «Я люблю хаос, а у тебя все какое-то циклическое», я решил, что у меня слуховые галлюцинации. Целые толпы людей там ходят и пытаются мыслить, оценивать, аргументировать, воображать, изобретать. Меж рядами обоев стоит почтительный шёпот и витают прожекты. Это замечательное открытие, учитывая, что большинство из них не могут себе позволить рассуждать и спорить о вкусах за чашечкой сакэ или кальяном. Даже в университетах я не часто вижу такие «опроблемившиеся» лица, ищущие взгляды, подбирающие подходящее умное слово рты.

И мне понятны движения их страждущих умов: ведь ремонт — дело судьбоносное, не только потому, что надолго и дорого. А потому что выбрать интерьер, убранство дома — это определить будущее своих настроений, позывов и вкусов. Попытки умничать на эстетические темы в отделе карнизов и штор — уместны, хотя и вызывают улыбку, а вот конфликт вкусов среди шпатлевок и ковриков для ванн — мне в новинку. И лишь в отделе унитазов тишина почти не нарушается, а посетители общаются кивками. Даже мы с женой, обычно находящие общие точки во взглядах на самые разные вещи, не без удовольствия попрепирались добрых полчаса. А потом отправились в Икею.

В этот раз я сделал ещё одно небольшое открытие: я обнаружил на лицах строгую схему выражений, отмечающих динамику от расслабления к сосредоточенности, а затем в сторону усталости и отчаяния. В опыте шопинга как в кристалле отражена диалектика существования: от очарования к потере, от неё — к новому поиску и обретению. Первый момент расслабления хорошо заметен сразу после посадки в фирменный автобус: позы и взгляды приобретают несколько вальяжный тон, как у человека, севшего в удобное кресло. Эффект заметен даже у тех, кто едет стоя. Второй момент релакса — момент вхождения в большой зал, в воронку Икеи, Ашана или им подобных. Шаг замедляется, в голосах возникают рассудительность и вес: что-то среднее между посетителем зоопарка и уличным фланером.

Вскоре эта торжественная расслабленность сменяется сосредоточенностью: возникают сложные выборы, споры с хитроумной аргументацией и вымученно образованными словами. Кто-то вынужден после долгих прений с самим собой отставить милую безделушку, которую уже пригрел на груди. Кто-то обнаружил, что экземпляр из каталога, столь прочно встроившийся в мечту, фатально отсутствует, даже на складе. Кто-то вконец заебался утихомиривать и отдирать от мебели своих детей. И чем ближе к финалу — т.е. к кассам, — тем чаще увидишь на лицах усталость и разочарование, а временами и поистине детскую несчастность. Но никто не истерит: падения на пол, слезы и эксцессы недопустимы, особенно для взрослых. Тем более, что вокруг так много внешне счастливых и потому служащих немым укором лиц. Поэтому хрупкая идиллия позванивает, но не рушится.

От других нас отличают лишь поступки, причём — радикальные этические или эстетические (что обычно одно и то же) жесты

Однако и в этом раю товаров и ненужных покупок есть своя тёмная сторона — это отдел возврата, мрачную психологическую ауру которого не могут разогнать даже оптимистично-веселые оранжевые диванчики. Вот где несчастнейшие и совершенно разочарованные кафкианские лица: кто бы мог подумать, что счастье, купленное в Икее, не только кратковременно, но и временами содержит брак и недокомплект? На мой извращённый вкус, эти люди самые богатые среди уезжающих из Меги, у них есть пусть и скромный, но подлинный опыт жизни. Всё остальное — преходяще.

И все же большинство здесь тратят, а не приобретают. Мне часто приходит мысль, что все эти ТРЦ — это машины по переработке времени жизни. We waste your time — вот лучший слоган для такого места. Wasteland (пустошь, место отбросов). Создано человеком. Для человека. Всё остальное — эксклюзив, случайность, самообман и чудо. Взамен каждый получает возможность считать это времяпрепровождение чем угодно: пользой, экономией, социализацией, удовольствием (от шопинга, общения, фаст-фуда и т.п.), развлечением, отдыхом и т.д. и т.п. Но в действительности эти места устроены, как капиталистические потогонки: основная работа приходится на глаза, ноги и некоторые центры мозга (прежде всего отвечающие за распознавание, желание и контроль). Никто, правда, не держит зла на супермаркет: недочёты в сервисе и организации критиковать можно, саму идею супермаркета — нельзя. Для этого нужен такой внутренний цензор, который не побоится дать пинка любой фантазии или мечте, а это почти невозможно, так как они покрепче в своей реальности всякой цензорской ноги.

Отчаяние — это не эмоция, но, как метко заметил Чоран, припадок. Отчаяние как оргазм, вот только длится намного дольше. И на лицах, кажущихся их носителям счастливыми, в определенные моменты заметны следы пароксизма, протекающего в личной вселенной

Конечно, тут у каждого магазина своя специфика. Например, избыточность предметов в ИКЕА поддерживает инфантильно-солипсические фантазии покупателя: рассудок просто не успевает привыкнуть к такому обилию и потому вынужден потаённо верить в чудесных фей или леприконов, успевающих перенести и расставить одни и те же вещи в новые залы, идущие по ходу движения. Тот же эффект возникает и когда ум слишком долго пытается смириться с совершенно сюрреальной картинкой из огромного количества вешалок, составленных будто соты, или виноградной гроздью свисающих с потолка сковород. Я себя однажды поймал на мысли, что не могу сопротивляться надписям типа «открой меня» на шкафчиках, потому что эта ситуация плотно ассоциируется у меня с пребыванием Алисы в стране чудес. Открыв такой шкафчик, я, конечно, не становился меньше в буквальном смысле, но нечаянная радость обнаружения там подсветки в каком-то смысле возвращала меня в состояние детской веселой непосредственности.

Эти витающие вокруг фантазмы и надежды смущают меня даже больше, чем моя финансовая богооставленность. Но это только смущение, без тени раздражения. В конце концов, моя привычка изучать себя и других — вещь из разряда случайностей (своего рода moral luck), а не добродетель. От других нас отличают лишь поступки, причём — радикальные этические или эстетические (что обычно одно и то же) жесты. И ситуации, в которых требуются таковые, — это тоже moral luck, или для обыденного сознания bad luck, неприятность, беда. Подобных ситуаций в моей жизни было достаточно, чтобы научиться принимать их, но они были отнюдь не такие серьёзные, чтобы стать отличающимся от обычных людей. Эта же случайность сделала так, что я всегда внутренне буду вместе с теми людьми, что стоят в отделе возврата и цепляются за любую соломинку, чтобы не сорваться в отчаяние. Называйте это как хотите. Я называю это познавший отчаяние.

Да, именно отчаяние — ключевая тема моих проекций. Отчаяние — это не эмоция, но, как метко заметил Чоран, припадок. Отчаяние как оргазм, вот только длится намного дольше. И на лицах, кажущихся их носителям счастливыми, в определенные моменты заметны следы пароксизма, протекающего в личной вселенной. Эти лица вызывают желание узнать их ближе — как они и чем живут? Ведь не миражи же они (хотя длинные торговые галереи заставляют интуитивно склоняться к теории о том, что живых человек в мире всего 50, а остальные — иллюзорно-автоматические сущности)? Однако я всерьез опасаюсь, что это скорее извращенное любопытство, цель которого увидеть ничтожество и пустоту других людей. Моя пустота в этом смысле не лучше и не хуже, хотя временами и создает впечатление своей уникальности. Я учусь жить с ней, и это не делает меня лучше, но делает сложнее — что, в общем, предполагает больше ответственности, а возможно, и больший риск ошибки. Детство, юность, зрелость — на каждом уровне своя экзистенциальная драма, которая не проверяется масштабом других. Она просто направляет.

Отчаяние многолико и сложно, но его доминантой является отчетливое осознание своей неполноты, которое чаще всего выражается в ощущении невозможности свободы или невозможности изменения (а значит, и повторения). Оба этих ощущения я сполна пригубил в юности, и с тех пор сей вкус не покидает меня. Я не живу отчаянием, но временами вынужден отдавать должное этой части себя. Те, кто живут в отчаянии, слишком быстро идут на дно — им известны лишь погружение и безысходность (как в пытке «субмарино»). Тот же, кто отчаяние приписывает только себе, но не окружающему миру или жизни, тот способен вкусить и моменты восхождения. В этом есть своя диалектика — лирическая, как выражался Кьеркегор.

В каком-то смысле в отчаянии нет ничего необычного. Всем нам чего-то не дано или не хватает. И если вы испытывали отчаяние, это означает лишь то, что вы живы и способны жить не только рассудком (для него отчаяния не существует, как и небытия). Правда, я подозреваю, что отчаяния недостаточно, чтобы по-настоящему жить, любить или верить. Похоже, для этого нужно ещё что-то. Однако отчаяние действительно направляет к осознанию потенциала. А значит, оно может стать толчком к взрослению, пониманию, мужеству. Это не так уж мало, потому что позволяет по совету Эриха Марии Ремарка хладнокровно плюнуть в морду своему отчаянию.

Фотографии Сони Коршенбойм.