В ситуации «здесь и сейчас» (то есть в современности) почему-то некоторые явления очень сложно себе представить: моих ровесников, самозабвенно штудирующих латынь и античную литературу, заядлых курильщиков трубки, людей, предающихся медитации.
В принципе это ещё ни о чём не говорит — возможно, всему виной скудность моего воображения или узость круга общения. Однако есть повод порассуждать. Описанные выше практики относятся к «культуре задумчивости», культуре, которая не требует спешки, даже больше — спешка ей противопоказана.
Эрнст Юнгер, осмысливая в «Садах и дорогах» современность, заметил: «неизмеримо проще наращивать движение, нежели снова вернуться к спокойному следованию».
Не знаю, что это — постмодернистская чувствительность, или это просто витает в воздухе, но в последнее время я всё сильнее ощущаю, что задумчивость маркируется как нечто странное, как отклонение от нормы. Такое представление исходит от СМИ, от анонимной толпы, в бытовых ситуациях, из разговоров с вроде бы неглупыми людьми. Всё кругом говорит: надо двигаться (зачем?), куда-то торопиться (куда?), что-то делать (что?), только бы не стоять на месте.
Восприятие времени всегда было разным, не говоря уже о том, что сама категория «времени» довольно-таки долго прояснялась мимоходом, будто было и так понятно, что это такое. Французский историк Франсуа Артог пишет, что с конца XX века отношение к времени определяется презентизмом — общество возводит «настоящее» в ранг культа.
С недавних пор я с подозрением отношусь к людям, которые склонны к обобщениям (ответственным стал, что ли? или влияние французского экзистенциализма сказывается, не знаю), но с Артогом соглашусь. Ощущение отсутствия будущего и неспособность понять прошлое — это такой «дух времени», который, как мне кажется, присутствует на уровне коллективного бессознательного. Я не говорю, хорошо это или плохо (хотя порой подобное ощущение доставляет дискомфорт), просто сознанию интересно фиксировать эти версии настоящего, формы работы с ним.
Всё кругом говорит: надо двигаться (зачем?), куда-то торопиться (куда?), что-то делать (что?), только бы не стоять на месте
Недавно умерший немецкий философ Одо Марквард, скептически обозначивший наше время как «эпоху чуждости миру», говорил об ускорении устаревания опыта, о том, что всё возрастающая скорость изменений такова, что возможностей для взросления просто не остаётся. Ну чем не объяснение «невозможности задуматься»?
А вот ещё одно. На днях мы с Владом пытались обсуждать книжку Гая Стэндинга (Влад о ней напишет подробно, я надеюсь). В связи со становлением прекариата Стэндинг замечает, что сейчас временная грань между работой и досугом стирается, время приобретает цену, работа становится всем и подчиняет себе — в таких условиях времени «на подумать» просто не остаётся. Проповедь работы как высшей добродетели и неолиберальная экономика внесли, конечно, значительный вклад в то, что «задумчивость» отодвигается на задний план, но можно ли всё объяснять экономикой, перераспределением благ? Как по мне, это всего лишь волны на поверхности, за которыми не видно всей глубины.
В сериале «Шерлок» Холмс в исполнении Бенедикта Камбербэтча не курит трубку. Перемещение сыщика из викторианской Англии в «наши дни» не прошло бесследно: у Шерлока никотиновые пластыри (чем не повод задуматься, как конструируется образ «здорового тела», вводится мода на него) и сигареты.
Чтобы выкурить трубку необходимо 40 минут. Ну, хорошо, полчаса. Для сигареты достаточно и пяти минут. Современность — это вообще завершившийся переход от трубки к сигарете. Отказ от трубки произошёл в окопах Первой мировой, война указывала времени на необходимость сжиматься, не растекаться и рассеиваться, а наоборот, быть сконцентрированным сгустком, постоянным напряжением. Сигарета, воспринимаемая во время войны как вынужденная необходимость, после войны окончательно вошла в моду и больше из неё не выходила.
Современный Шерлок не курит трубку, у него просто нет на это времени. Трубку нужно набить, равномерно поджечь табак, делать медленные затяжки, постоянно следить за тем, чтобы чашечка при курении не перегревалась, в конце концов, за трубкой нужно ухаживать — её нужно чистить.
Мой потенциальный кошмар: однажды я проснусь в «царстве тайм-менеджмента», где вместо ритуала чайной церемонии будет чайный пакетик для обмакивания его в кипяток.
Пока же только остаётся приспосабливаться выбирать себя в настоящем и предаваться меланхолии по прошлому, которое никогда не повторится.
«Вчера я нашёл свою трубку,
мечтая о долгой, весь вечер, работе,
славной работе зимней порой.
Оставлены в залитом голубизной
солнечных листьев, муслина
прошлом, вместе с ребячеством,
летних утех, сигареты и подобрана
человеком серьёзным, собравшимся
долго, не отвлекаясь, курить,
строгая трубка, чтобы лучше
работалось…»
«Трубка», Малларме, 1864
Фотографии Алексея Кручковского.