Проснуться утром и купить цветы

«I love parties. Throwing them. Going to them. Recovering from them»

Из сериала My So-Called Life

Тусовки ВГИКа и тусовки смотрителей «Гаража», тусовки в Москве и Петербурге, гей-тусовки и Новый Год-2014, который я провёл с националистами — я много тусил. В  тусовку «Стенограммы» я попал благодаря чистой случайности: я собирался написать Владу Гагину с предложением опубликоваться, и в тот момент, когда я составлял письмо, мне пришло сообщение от Влада, где он сам пригласил меня. Момент магически завибрировал, и отказаться от предложения было уже невозможно.

I.

Между людьми на вечеринке находится хрустальный шар, по которому они скользят, боясь соприкоснуться, и каждый привязан к своим знакомым. Тусовка означает перейти через эту границу, пойти на компромисс, начать тасоваться, ведь любая тусовка — это перемешивание. По одной из этимологических версий, «тусовка» происходит от уголовного «тасовка», означающего массовый беспорядок, драку, неразбериху. Изначально маргинальное явление, тусовка в 70-е — 80-е была сопряжена с тунеядством; тунеядство, как известно, было криминализовано; тусовка  была преступлением. С декриминализацией тунеядства общество присвоило себе маргинальное времяпрепровождение, присвоило тусовку, сделало её модной.

Сплетня — это новый туберкулез. Она высвобождает в нас болезненную витальность, она передается воздушно-капельным путем

Несмотря на тотальность своего дискурса, тусовка предполагает свободу — свободу по отношению к выбору тусовки, свободу по отношению к своему телу. Только после того, как ты попадаешь в тусовку, она начинает диктовать и превращается в семиотическое дефиле — пол, возраст, брачный, культурный, расовый или экономический статус, дресс-код и поведение, темы для обсуждения и вокабуляр, плейлист и алкоголь; пространство тусовки — пространство выставочное, эстетическое. Человек, помещенный в пространство тусовки, автоматически приобретает её черты — придя на день рождения знакомого гея, я понимаю, что большая часть приглашенных мужчин будет той же ориентации, что и именинник.

Не секрет, что тусовка очень герметична. У герметичности тусовки есть свои плюсы и минусы. Из очевидных плюсов — возможность благодаря знакомствам попасть в новое пространство, катапультировать в круги, ранее тебе не доступные. Приятно, когда тебя узнают на тусовке незнакомые люди, но это намекает на опасную герметичность тусовки, где любое неосторожное слово может тебя уничтожить — как в «Опасных связях» де Лакло и в романах Достоевского. Мы любим сплетничать, подобно тому, как аристократы в XIX веке заболевали чахоткой, чтобы выглядеть бледнее — об этом пишет Сьюзен Зонтаг в «Болезни как метафоре». Сплетня — это новый туберкулез. Она высвобождает в нас болезненную витальность, она передается воздушно-капельным путем. Зонтаг имела личные причины для написания книги — она стояла одной ногой в могиле, её чуть не убил рак груди. Она боролась и отказывалась, из этических и персональных соображений, признать рак (а в пику эпидемии — и СПИД) чем-то метафорическим.

Рак и СПИД, главные болезни XX века, ужасающе реальны, конкретны и не выдерживают метафорического обыгрывания, но о них можно сплетничать — и сплетни вполне могут превратиться в метафору. Зонтаг доказывает это в одном из лучших рассказов о герметичности тусовки из когда-либо созданных, The Way We Live Now, где все действие — одна большая сплетня: многочисленные герои сплетничают о неназванном персонаже, умирающем от неназванной болезни; по шёпотам и недомолвкам мы понимаем, что это СПИД. Главное действующее лицо — коллективная биомасса, в которую сливаются несколько десятков лиц культурной элиты Нью-Йорка. Сплетня перескакивает от одного персонажа на другого, но метафорой выступает именно она, а не болезнь.

Героини «Секса в большом городе» разнообразно тусят в каждой серии, и всё ради того, чтобы найти любовь. Они тусят много, иногда слишком много. Тусовка имеет ограниченную применимость, и легко входит в конфликт с эстетическим табу — со вкусом. Можно быть модным, но не слишком модным; тусить слишком много — пошло. Я тоже пытался тусить, чтобы найти любовь — и в итоге оказывался на вечеринках в разнообразных идиотских ситуациях: с парнем, у которого есть парень, и с парнем, у которого парня нет, с парнем, у которого есть девушка, и у которого, по чудовищному стечению обстоятельств, есть жена. Но, как заметила Камилла Палья (мыслитель, чьи идеи намеренно контроверсиальны и чьи взгляды мне не всегда близки) в своей статье о date rape, когда Америку захлестнула волна изнасилований на первом свидании — девочки всегда напрашиваются сами. Чтобы избежать напрасной виктимизации, я признал свои многочисленные ошибки и задался вопросом, как правильно тусить и зачем. Думаю, чтобы ответить на этот вопрос, необходимо обратиться к программному тексту о метафизике тусовки — «Миссис Дэллоуэй» Вирджинии Вулф.

II.

«…не могла думать, писать, даже играть на пианино. Она путала армян и турок; любила успех; ненавидела дискомфорт; любила нравиться; говорила много чепухи; и спроси у неё сейчас, что такое Экватор, она бы не ответила. Но того, что за этим днём последует другой; среда, четверг, пятница, суббота; что проснёшься утром; увидишь небо; прогуляешься в парке; встретишь Хью Уитбреда; потом внезапно войдёт Питер; потом эти розы; этого было достаточно. Как невероятна была мысль о смерти после всего этого! - мысль о том, что всё закончится; и никто на целом свете не узнает, как она любила все это…»

Так описывает Вирджиния Вулф главную героиню своего романа. Кларисса Дэллоуэй идеально подпадает под определение «модной женщины», которое дал Ролан Барт в «Системе моды»: «императивно женственная, абсолютно юная, наделённая сильной идентичностью и вместе с тем противоречивой личностью» (Кларисса, пишет Вулф, «чувствовала себя очень молодой; в то же время невыразимо древней»). Центральным противостоянием романа является борьба между жизнью и смертью. Фигуры танатоса — это мисс Климан, старая дева в уродливом макинтоше, гувернантка клариссиной дочери, Септимус Уоррен, ветеран Первой мировой, контуженный и безумный, Хью Уитбред, давний друг семьи Дэллоуэй, от которого веет снобизмом, и прочие представители высшего света; эросом в микрокосме Клариссы являются Питер Уолш и Салли Сетон, её бывшие завораживающие любовники, и Ричард Дэллоуэй, её нынешний скучный, но добрый муж, который приведет её в экстаз, подарив розы в июньский день, в ходе которого разворачиваются события романа.

Организация вечеринки маргиналов — публичный жест, кража буржуазного развлечения и возвращение ему исконного маргинального статуса. Праздность, роскошность вечеринки девальвирует главную современную буржуазную ценность — свободное время

Многие критиковали Толстого за то, что Анна и Левин встречаются единожды, и сюжетные связи между ними максимально разрежены. Толстого же завораживала структура «Анны Карениной» — он сравнивал её с архитектурой собора, где несущие конструкции сходятся под потолком — так, что не видно швов. Кларисса и Септимус не встречаются вообще — Кларисса узнает о самоубийстве Септимуса благодаря сплетне. Сначала Клариссе кажется, что эта сплетня уничтожила всё удовольствие от вечеринки, заразила её грустью, запустением. Но затем — и здесь гений Вулф — мы видим, как сознание Клариссы медленно движется от ужаса смерти к принятию и даже восторгу от неё: «Она почувствовала себя, как он — молодой человек, который убил себя. Она была рада, что он это сделал — выбросил всё <…> Он позволил ей почувствовать красоту; почувствовать солнце». Будучи женой, матерью и женщиной с высоким статусом в обществе, она завидует ему — она бы никогда не смогла такое сделать. Смерть Септимуса, психически нездорового ветерана войны, маргинала, даёт Клариссе на какой-то момент отбросить буржуазные оковы своего «миссис» и тоже побыть маргинальной фигурой, как когда-то давно в молодости, когда она, против всех общественных правил, поцеловала женщину. Ни разу не встретившись, Септимус и Кларисса обмениваются спиритуальной энергией. Непосредственная, как ребенок, простая (но не глупая!), абсолютно осознающая своё место в обществе, она в финале романа наконец-то осознаёт своё место и в настоящем времени тоже, сводит счёты с прошлым, и перед ней развертываются пути. В предисловии к изданию «Миссис Дэллоуэй» 1928-го года Вулф открыто пишет о том, что Септимус и Кларисса — двойники (узники социальной структуры британской жизни, которая поощряет империализм, национализм и войну; оба любят Шекспира и жизнь, похожи внешне своими птичьими лицами). Изначально она планировала, чтобы Кларисса убила себя в финале романа (о том, стоит ли убить миссис Дэллоуэй, размышляет Вулф в романе «Часы» Майкла Каннингема), но в итоге даёт Септимуса на откуп смерти.

Человек, который организовывает вечеринки, — всегда самый одинокий. Организовывать вечеринки нужно тогда, когда особенно плохо — чтобы бороться со смертью

Кларисса старательно готовится к вечеринке, и вечеринка — да, никогда не спонтанна, искусственна; однако не Кларисса. В Клариссе «... не было ничего удивительного; она не была красивой; в ней не было ничего примечательного; она никогда не говорила ничего умного; она, тем не менее, была; просто была». На вечеринке она наконец-то может встретиться с Салли и Питером, которых не видела много лет, и одновременно развлечь большую группу людей. Она собирает людей вместе, чтобы дарить им счастливое время — но в то же время тщательно всё оркестрировать, чтобы достичь определенного положения в обществе. Вечеринка это ещё и анестетик — Кларисса устраивает вечеринку, чтобы отложить на потом более фундаментальные и тревожные вопросы (вопрос о самоубийстве, например, который висит в воздухе на протяжении всего романа). Витальностью вечеринки, витальностью сплетен и сводничества, нефертильностью бесед, их чистой избыточностью, воруя у вечности время, чтобы подарить его себе и остальным, она борется со смертью. Это очень хорошо понял Каннингем — в его «Часах» Кларисса организует вечеринку для умирающего друга. Она тоже покупает цветы, но ещё не знает, что они окажутся поминальными.

III.

Тусить жизненно необходимо, потому что устаешь от одних и тех же людей. Вечеринка — иммунитет от скуки. Вечеринка маргиналов, вечеринка аутсайдеров — это не оксюморон. Это показали геи в восьмидесятые, когда присвоили себе вечеринки, когда сделали их своей отличительной чертой; циркуляция энергии между буржуазным и маргинальным жизненно необходима геям, чтобы почувствовать себя молодыми. Организация вечеринки маргиналов — публичный жест, кража буржуазного развлечения и возвращение ему исконного маргинального статуса. Праздность, роскошность вечеринки девальвирует главную современную буржуазную ценность — свободное время.

Любая вечеринка — пародия на мистерию, её профанная форма. «Известно, что в языческих таинствах неофиты участвовали в театральных действиях, где представали игрушками: волчками, шишками, зеркальцами. Полезно задуматься над детскими чертами любого таинства, над тесной неразрывностью, связывающей его с пародией. Таинство может быть передано только пародией: любая другая попытка вызвать его впадает в дурной вкус и напыщенность», — пишет Джоржджо Агамбен в эссе «Пародия». Тусовка разрушает наше здоровье, потому что сопряжена с приёмом алкоголя и наркотиков, и одновременно заряжает нас инфернальной энергией, позволяет утолить сенсорный голод. Именно в излишке энергии, который мы постоянно ощущаем в себе в течение рабочей недели и который ассоциируется с вечером пятницы, есть современное священное, приходящее на смену священному прежнему. Когда Pussy Riot тусят в храме, они профанируют прежние религиозные ценности, указывая на взаимосвязь церкви и государства и уподобляясь Христу, изгнавшему торгашей из храма. В десакрализованном мире та тусовка, которая проводится с целью борьбы со смертью, запустением, унынием, ложью и страхом является подлинно религиозным переживанием.

Человек, который организовывает вечеринки, — всегда самый одинокий. Организовывать вечеринки нужно тогда, когда особенно плохо — чтобы бороться со смертью. Тусить нужно так, чтобы раздавить хрустальный шар между людьми, как это делает Джастин Тимберлейк на обложке FutureSex/LoveSounds за авторством Терри Ричардсона. Идеальной вечеринкой оказываются, как нам показывает Вирджиния Вулф, поминки — после них можно с надеждой посмотреть в будущее.

Фотографии Азата Галиева.