Прогулки через мерцание

«акварельное грязное пятнышко байкальского горизонта
          разрастаясь цветёт» (Владимир Аристов)

Возможно, главное отличие современности от предыдущих времён — это её вариативность, множественность образов и ветвящихся структур. То, что в эпоху барокко было принято изображать в книгах и на картинах, сегодня воплощается (с некоторыми поправками) в реальной, или гиперреальной, жизни.

Конечно, дело не только в интернете, сёрфинг внутри которого всё больше напоминает скольжение по лоскутному одеялу. Полотно города с его субкультурами, различными сообществами, вертикалью власти и горизонталью гражданского общества не особенно уступает сети. Это легко проверить, побывав, как я, в нескольких местах за ограниченный период времени: митинг, собеседование в грустном офисе, выставка, рэп-баттл. Кроме того, можно пройтись по праздничному мегаполису — от постхипстерских кофеен свернув к заведениям более маргинальным, с трудом протискиваясь через разномастных горожан — пройтись и ещё раз удивиться пестроте увиденного.

В современной поэзии, кажется, можно наблюдать похожие процессы. Например, стихотворения Владимира Аристова напоминают череду метаморфоз, плавное движение через различные текстуры и ощущения. На протяжении одного стихотворения читатель оказывается в огромном количестве локаций. Случайно открытое, начинается оно с описания лица и «понурого контура улицы», далее следует упоминание «шестерней в темноте», сарая, заборов, города Алма-Ата и баскетбола. И дело здесь не столько в локациях, сколько в разнонаправленности движений и интонаций, на которые как бы распадается текст, парадоксальным образом не теряя цельности.

В ситуации этого несколько свихнувшегося монтажа, этой бесконечно пёстрой мозаики эпизодов, создаётся ощущение, что огромного внимания заслуживает каждый, даже самый незначительный, фрагмент. Так и в жизни — каждое сообщество (рэп-баттл, «новая русская волна», паблик в соцсети) стремится обзавестись собственной эстетикой и внутренней иерархией.

Но жизнь отличается от текста тем, что в ней существует риск перепутать большие и маленькие явления — под личиной таинственной секты не разглядеть, например, мероприятие совершенно банальное и почти рядовое (что, кажется, и произошло в недавней сгущающей краски статье «Новой газеты» про суициды).

Ещё сложнее определить, в каких сообществах происходит, пользуясь терминологией Бадью, разрыв старой структуры и осуществляется процесс истины, а в каких замкнутость и вечное воспроизводство определённых моделей не даёт проявиться новому.

Множественность современности вообще становится своеобразным триггером, приводящим к распаду традиционных моделей мироустройства. Это касается всего: политики, отношений, самоидентификации субъекта. Паоло Вирно в своей «Грамматике множества» говорит примерно о том же, подмечая кризис таких понятий, как «народ» и «государство». Множество как политический субъект, по Вирно, являет собой группу людей, несводимых к одной определённой категории. Характерными же чертами индивида, живущего в ситуации множества, является мобильность, неопределённость и тревога.

И дело здесь не столько в локациях, сколько в разнонаправленности движений и интонаций, на которые как бы распадается текст, парадоксальным образом не теряя цельности

Эта на первый взгляд типичная тревога прекариата, возможно, появляется не только за счёт бытовой неустроенности и невротичной бедственной жизни. Болезненный и зачастую никуда не ведущий процесс выстраивания собственной идентичности заставляет тревожиться не хуже невыплаченного кредита. Когда старые институты перестают работать, а новые ещё не сформированы, когда любовь, казалось бы, превращена если не в симулякр, то в товар, когда семейственность не сулит ничего, кроме скуки и разочарования, — перед человеком распахивается пропасть неопределённости.

Мне кажется, фильм «Любовь» Гаспара Ноэ в конечном счёте говорит с нами именно об этом — и об этом же кричат превратившиеся в религиозных фанатиков молодые люди из благополучных европейских городков. Тревога неопределённости заставляет человека играть в игру, где нет удачного исхода.

Возможно, спасёт попытка из почти бессвязного мерцания образов выхватить нужный эстетический каркас

Как сказал один баттл-рэпер, завуалировано оскорбляя противника, «в пустыне реального / ты из себя обязан создать рамки». Да, современность вынуждает человека, если он не хочет захлебнуться фоном отчуждения, решать нетривиальные этические задачи. Эксперементировать с собственной жизнью, балансируя между свободой и традициями, то и дело опасаясь оступиться и окончательно рухнуть в одну из крайностей.

Добавляет сложности ситуация двойного спектакля, в которой оказалось российское общество. «Концентрированный спектакль» авторитарной власти смешивается с «распыленным спектаклем» массового общества. Этот гибридный спектакль проявляется в довольно странных формах, не раз отмеченных аналитиками (любовь к супермену и айфону в сочетании с острой ненавистью к Америке).

Получается, что на думающего и пытающегося быть свободным человека оказывается самое разнообразное давление. Сложно сказать, как ему — думающему и пытающемуся — жить в этих обстоятельствах (которые, кроме того, далеко не вчера начались). Было бы слишком самонадеянно раздавать готовые ответы.

Возможно, спасёт некоторое проваливание в низовые структуры, в которых свобода даётся чуть легче. Уход в подполье, завороженность объектами множественного мира, попытка из почти бессвязного мерцания образов выхватить нужный эстетический каркас. Или яростное сопротивление. Или вопреки пессимистично настроенным писателям найденная любовь. Или случайный разговор, стихи.

Спальный вагон метро

Мимолётен бросок этих глаз
В тех, кто безгласен.

Они в метро спускаются, чтобы спать
Вместо глаз — открытая пасть

Это они в кацавейке вповалку
А глаза — ресницами сшитые щёлки
В зловонном вагоне метро кольцевого

И заросший след от часов на запястье

Всё под палубой тихо, а наверху — сон

В чистом безденежьи нашем
Что-то от этих снов
Явь чистотельна, как сон их прост

Сон санитарный с белозубым оскалом
До оскомины повторяемый след

До изнеможенья у какого-то моря марсельского, куда в купоросную синь
                                                                                рукой дотянулся ты

Что же мы делаем, повторяя:
Не марай их моралью
Деньгами не сори
Между лузги и пылинок
И высыхающих быстро их вздохов.

Ненависть снег.

В статье использованы фотографии Сони Коршенбойм и стихотворения Владимира Аристова.