Варвары — это мы сами

Давно понятно, что социальные сети движутся в сторону визуального контента. Скажем, твиттер, рассчитанный на картинки и минимальный объём текста, теперь представляется последним оплотом литературоцентричного сознания. Если фейсбук привечал всех, кто хотел, например, писать большие посты об актуальных событиях, анализировать их и спорить, то твиттер осваивался, по сути, в большинстве своём работниками медиа. Для этих, как сказал в одной статье философ Валерий Подорога, «гуру быстрого чтения» формат ста сорока символов оказался как нельзя кстати.

Но чириканье в твиттере, хотя и исключало аналитику из своего дискурса (об этом говорит мем «твиттерные аналитики», употребляющийся в ироничном ключе), всё же было прочно связано с попытками объяснить реальность с помощью слов.

Новояз, сделанный из тех же мемов, новостных сообщений, политических трагедий и журналистских инсайдов, оставался, тем не менее, языком. Внутри твиттера, несмотря на пресловутое ограничение в объёме, есть где развернуться. Иными словами, сообщение может быть доставлено.

По-настоящему апологетам литературоцентризма стоило бы заволноваться, когда появился инстаграм. Это вместилище фотографий еды, натренированных тел, закатов и пальм поначалу с некоторым презрением воспринималось многими людьми. Но постепенно стало понятно, что инстаграм, как и любая другая социальная сеть, очень толерантен по отношению к тому, что внутри него самого происходит. Инстаграм подойдёт и для стильного фотографа, и для пьяного маргинала, и для, собственно, интеллектуала. Подойдёт, подойдёт. Главное, чтобы ты завёл аккаунт.

Помню, удалившийся из твиттера знакомый жаловался, что вместе с социальной сетью он как будто потерял часть жизни. Друзья перестали звать на встречи, сильно сократилось общение. Разве что без фантомных болей обошлось. То же самое, только, кажется, ещё существеннее, происходит, если у тебя нет инстаграма. Желание визуально задокументировать свою жизнь тем сильнее, чем больше знакомых вокруг занимаются этой документацией. И тем благороднее может выглядеть отказ от неё.

Но, как выразился в интервью «Стенограмме» философ Антон Степин, поворот к визуальному подобен параллаксу: картинка тоже прячет за своим графическим телом тот или иной текст. Мы читаем жизнь человека в инстаграме по этим картинкам, мы видим швы, видим, что на самом деле всё не так хорошо или не так плохо, как хотел бы показать человек.

Зияния и провалы, открывающиеся взгляду, изучающему снимки повседневности, могут быть и страшны, и безобидны, и ужасны, и красивы. Так, листая ленту давно ведущихся аккаунтов, мы видим, кроме фотографий еды и отчётов с вечеринок, ещё и переезды, безболезненную или тяжёлую смену партнёров, травмы и даже смерть. Это действительно порой ужасает. Недавно я увидел инстаграм погибшей девушки; последняя фотография была сделана в фитнес-клубе. И уже несколько месяцев — ни единой картинки. Кажется, так реальность «вскрывает» пространство гиперреального.

Дело, возможно, в том, что логику разговора внутри перископа задаёт сам перископ. И логика эта не что иное, как сёрф, продолжительное скольжение по лоскутному одеялу трансляций без возможности нырнуть вглубь

Надо сказать, что инстаграм, как и набирающий популярность перископ, появляется не сам по себе, но — как бы невольно откликаясь на то, что происходит в культуре. Именно поэтому стоит о них разговаривать.

В упомянутом перископе есть опция случайного переключения между трансляциями. От двадцатилетнего белорусского парня, читающего комментарии зрителей, мы переносимся в штат Висконсин к сорокалетнему профессуру пиара, эмигрировавшему из России. Далее следует рэп-концерт где-то на окраине Москвы, а после трансляция со дня рождения пятнадцатилетней школьницы. Комментарии, которые оставляют зрители, как правило, лишены оригинальности: они просят передать привет своему родному городу, спрашивают, откуда ведущий трансляции.

Если трансляцию ведут девушки, то кто-нибудь обязательно напишет, что они «ничего такие», или так же неумело попробует оскорбить. Кроме того, зрители очень чувствительны к актуальной повестке — профессору-эмигранту люди писали про падающий курс рубля, «тупую Псаки» и надвигающиеся выборы.

Естественно, знание актуальных проблем не выходит на какой-либо серьёзный уровень. В большинстве случаев речь опять-таки идёт о мемах, которые подобны этаким всполохам, брызгам информационных волн, по касательной задевающим субъекта

Времяпрепровождение в перископе производит довольно странное впечатление. Трансляции, потому что тебе скучно, сменяют друг друга. Всё устроено очень герметично: неясно, кто эти люди, на которых ты смотришь, в чём заключается их тайна и боль, почему, в конце концов, перед тобой именно эти люди, а не любые другие. Сказанное абсолютно не означает, что у них нет боли в сердце и тайны за пазухой. Дело, возможно, в том, что логику разговора внутри перископа задаёт сам перископ. И логика эта не что иное, как сёрф, продолжительное скольжение по лоскутному одеялу трансляций без возможности нырнуть вглубь.

Собственно, из написанного выше можно сделать несколько выводов. Во-первых, по преимуществу визуальная культура не порывает с культурой книжной. Зачастую звёзды новой культуры (например, youtube-блогеры) щеголяют знанием литературы и опираются на тексты. Во-вторых, пропорции книжного и визуального всё-таки сильно смещаются, что влияет качественно на само устройство нашей жизни. Мобильность становится важнее вдумчивости, частное и публичное переплетаются теснее, чем когда бы то ни было, кропотливая работа в узкой области заменяется всеохватностью, границы между областями стираются. Тишина дискредитируется. И так далее. Наверное, во всём перечисленном столько же плохого, сколько хорошего. И говорить о пришествии новых варваров то ли слишком рано, то ли слишком поздно.

Настораживает только, что новый мир иногда не учитывает интересы старого; то, что мы видим в интернете, напрямую зависит от наших кликов мышкой. Может быть, вы бы не хотели, чтобы тот или иной человек находился наверху списка контактов. Однако этого не избежать, если вы часто бываете на его странице. Теперь все знают, что с нами произошло что-то странное, ведь мы заходили в сеть десять часов назад. Поставленный под чьим-нибудь постом лайк в фейсбуке автоматически означает то, что скоро вы снова увидите посты этого человека у себя в ленте — у них будет приоритет перед другими. Означает ли это, что что-то важное неминуемо ускользнёт из нашего внимания?

Подобные тенденции можно называть хоть террором соцсетей, хоть несущественными мелочами. Суть, заключающая в том, что эти мелочи весьма симптоматичны, подчинены единой логике и нацелены на продвижение одного и исключение другого, от этого не меняется.

*

Преобладание визуального в культуре, кажется, давно не новость. Сьюзен Сонтаг, отмечая это, приводит слова выживших после теракта 11 сентября. Они говорят, что всё было, как в кино, хотя раньше люди, побывавшие в экстремальных обстоятельствах, говорили, например, что всё было, словно во сне. Эта стойкая связь необычайно рискованной и интенсивной ситуации с тем, что показано на экране, уже не вызывает удивления. Экран реальнее жизни и уж тем более реальнее текста.

Многие поэты и писатели (то есть те, кто занимается текстом) создают произведения, основанные на визуальном первоисточнике. Если экранизация книги — обычная практика, то скоро, возможно, мы сможем без удивления наблюдать текстологизацию фильма или фотографии. В качестве примера вспоминаются несколько стихотворений Александра Скидана, сюжет которых основан на фильмах Годара или Антониони.

Вспоминается также стихотворение Виславы Шимборской о знаменитых фотографиях падающих людей из того же всемирного торгового центра.

Прыгнули вниз из горящего зданья — 
один, два, несколько человек 
выше, ниже. 

Фотография их задержала при жизни, 
а теперь сохраняет 
над землею к земле. 

Каждый из них еще цел, 
со своим лицом 
и кровью хорошо укрытой. 

Времени еще хватает, 
чтобы волосы растрепались, 
а из карманов повыпадали 
ключи, мелкие деньги. 

Они еще витают в воздухе, 
в пределах этого пространства, 
которое как раз открылось. 

Только две вещи я могу для них сделать — 
описать их полет 
и не добавлять последней фразы.

(Перевод Натальи Астафьевой)

*

И с каждым днём изображений, клипов, мерцающих экранов становится всё больше. В этой ситуации давления визуального, — в которой мы, конечно, находимся скорее в роли победителей, — хочется ответить себе на один или, может быть, несколько вопросов. Как именно новая культура связана с высокой культурой прошлого? Если броситься в водоворот визуальных образов с головой, будет ли это плавание безболезненным? Что делать тем, кто всё-таки связывает свою жизнь с областью медленных текстов?

На эти вопросы существует некоторое количество взаимоисключающих ответов. Кто-то говорит, что писатель должен теперь стать художником, человеком, проводящим перформансы и так далее. Иные, напротив, считают, что поэт должен по возможности исключить себя из современной технологичной и визуальной среды. Тот же Скидан в своей знаменитой статье пишет: «Центр творческой активности переместился в визуальное искусство, поскольку: 1) оно непосредственно отражает, частично с ней совпадая, новую техногенную среду, каковая, в свою очередь, является 2) проводником мобилизации церебральных и сенсомоторных ресурсов человека наряду с земными недрами и космическим пространством; 3) соответствует господствующему режиму темпоральности и синтетического восприятия, задаваемому масс-медиа; 4) вписано в культурную индустрию, а следовательно 4) в машину капитализма, осуществляющую детерриториализацию любых идентичностей, центрированных на лингвистической компетенции, которую заменяет 5) расширенное воспроизводство и потребление аудиовизуальных образов, 6) каковое становится актуальной зоной эксперимента с коллективным бессознательным, структурированным отныне не как язык (Лакан), но как вынесенный вовне сенсориум, экранированная эктоплазма, центр которой нигде, а аффект — везде».

И далее: «Что выпадает перед лицом этой машины на долю поэзии? Прежде всего, и это очевидно, — исключение из неё. Но разве подобное исключение внове? Разве ещё Платон не изгонял поэтов из города? От Овидия до Данте, от "я всеми принят, изгнан отовсюду" Вийона до "мы в изгнанье" Гёльдерлина, от Тассо на цепи до Паунда в клетке, от "все поэты — жиды" Цветаевой до скитаний Целана, разве не встречаемся мы с одной и той же фигурой исключения?».

Собственно, эти вопросы придётся так или иначе решать не только поэтам. Набирающий популярность новый вид аскетизма, затрагивающий сферу отношений с медиа и интернетом, говорит о том, что в самом обществе чувствуется усталость от постоянных обновлений ленты фейсбука и постоянной бомбардировки сознания новостями. Если же учесть долю пропаганды из всего контента, обрушивающегося на голову бедного пользователя, сравнение с бомбардировкой станет более очевидным.

Многие молодые люди говорят, как им хотелось бы хотя бы ненадолго отключиться от сети. Пишутся книги, напоминающие, что "мы не гаджет". Пишутся статьи о том, как приручить рассеянное, приученное к сёрфингу в сети, внимание

Мне тоже кажется, что в прекрасном новом мире чтобы не потерять что-то важное, придётся иногда примерить на себя одежду фигуры исключения и фигуры молчания. Придётся научиться лавировать между собой-современным и собой-как-таковым. Не думаю, кстати, что расширения для браузера, ограничивающие проведённое в интернете время, или популярные брошюры сильно помогут в этом лавировании. Гипперреальность находится не столько внутри ip-протокола, сколько внутри нас самих; поход в музей классической живописи и лето в деревне вряд ли избавят человека от наплыва симулякров.

...в самом обществе чувствуется усталость от постоянных обновлений ленты фейсбука и постоянной бомбардировки сознания новостями

Что здесь действительно важно, так это, может, сама память о том, что можно жить иначе. Что проявление чувств может быть сложнее, чем в паблике о неудачных пикаперах, а рваный нарратив трансляции в перископе не заменит, скажем, «решительного и тихого» разговора. 

Было бы, конечно, слишком консервативно утверждать, что разговор лучше трансляции. Но признать, что это весьма по-разному устроенные в своей внутренней структуре и зачастую конфликтующие между собой вещи, всё же приходится. 

Иллюстрации Сони Коршенбойм.