226 КИЛОМЕТР

Я снова убит этим слишком рано начавшимся днем, я вообще из тех, кого сложно не убить. Но выбор есть всегда, и я выбираю дивный эротический сон, отнимающий у меня надежду на скорое попадание домой. Звонок будильника, как и утренняя электричка, безнадёжно проспан.

Затем пробуждение, торопливый кофе, непрожеванный хлеб — и почти весь день на то, чтобы медленно и спокойно пережевать себя шпально-рельсовым челюстям железной дороги. Впрочем, начало невзначай обнадеживает: из промозглой серой то ли дряни, то ли погоды через чистилище вокзала попадаю в чистый и светлый Эдем — седьмой вагон класса ЭД9М. И вопреки маршруту Данте семь кругов железнодорожного ада ещё впереди. А вот персональный Вергилий бы не помешал.

Пригородная электричка — чтобы вы знали — такое транспортное средство, которое покрывает около 200 км. за 6,5 часов, т.е. движется со скоростью меньше 35 км/ч. С такой скоростью едет профессиональный велосипедист по хорошей дороге, это выше, чем скорость дилижанса, зато гораздо ниже, чем у горэлектротранспорта. И даже шарабан с Царскосельской дороги образца 1869 года сделал бы пригородную электричку как стоячую, ибо среднюю скорость имел под 43 км/ч. Этот транспорт придуман специально для увеличения удалённости двух населённых пунктов, один из которых сильно хотел бы отличаться от провинции.

Таким нехитрым исчислениям вперемежку с поисками смысла я придавался сотни раз, уставившись в потолок или мерцающий огонёк на электронном табло. А чем ещё убивать время? Вминать зад в многочасовое бытие сидящим. Изучать в вечернем зеркале окна своё лицо на фоне призрачно мелькающего пейзажа. Сокращать мышцы от невыносимо-пронзительного холодка (порой даже жалеешь, что конечностей так много. Бывает — в ночь любви мне не хватает рук. Это явно не тот случай). Слушать мертвецки-убедительный голос, сообщающий географически грядущее. Рассматривать многочисленные лица и затылки, рассыпанные какой-то поредевшей стрелковой цепью. Но всё тщетно: минута-другая подлинного интереса сменяется часами нудного претерпевания того же самого, но уже протекающего под знаком скуки. Есть даже поверье, что в электричке можно работать — читать, например, или писать. Я слышал его от бомжеватого человека с пробитой головой, который за 3 месяца, что ездил на работу в электричке, сбросил 20 кг — треть своего веса.

Впрочем, начало невзначай обнадеживает: из промозглой серой то ли дряни, то ли погоды через чистилище вокзала попадаю в чистый и светлый Эдем — седьмой вагон класса ЭД9М. И вопреки маршруту Данте семь кругов железнодорожного ада ещё впереди. А вот персональный Вергилий бы не помешал

Конечно, для этнографа тут действительно рай, что поле для энтомолога. Беда лишь в том, что довольно быстро всё, что всплывает в восприятии, становится невыносимым: брутальные ласки отцов (пожалуй, это проект на несколько поколений — объяснить нашим отцам, что есть более разумные способы проявить внимание к своему ребенку, нежели молниеносный неожиданный щелбан мозолистых рук по юному челу любимого чада), мясистые, мясницкие лица милиционеров, тягостно-бессмысленные в своей событийности жизни, рассказанные от скуки случайному попутчику, женские лица, царапающие память каким-то неуловимым с-кем-то-сходством…

Жизнь происходит здесь и сейчас, и в электричке я как никогда часто это вспоминаю, потому что именно этой пустоты мы обычно не хотим замечать. Но самое острое ощущение приходит в пустоте, и если позволить себе изощренную метафору, то для меня жить — это сидеть в курилке неизвестной общаги в чужом городе и курить одну за одной, ожидая встретить хоть одно знакомое лицо, при том, что ты сам — некурящий. И вместе с этой метафизикой, как и всегда, намного актуальней хотеть спать, жрать и в теплую кровать — без разбору и разом. Вместо этого стучащий железными зубами официант преподносит пролонгированный коктейль из запахов пота и помоев, из жесткой лавки и озноба, из дребезжаще-писклявых мелодий и пьяного говорка. 

В моем пути туда-обратно есть одна точка — «станция 226-ой километр». Это первая остановка из Б. в Н., ещё в черте города. Для большинства — абстрактная цифра, несуразное название станции; для тех, что едут в Н-ск, — начало медленного изнуряющего отсчёта, приближающего к пункту назначения. 226 км — это знак того, что какова бы ни была твоя цель, ты пройдёшь весь путь, шаг за шагом, километр за километром, и никаких счастливых исключений не суждено. Но на обратном пути цифра 226 превращается в радостное предвестие о том, что скоро я буду дома. Мысль о доме оживляет, что бы ни было впереди. И можно было бы ещё много сказать об этом, Но — всегда есть Но… И в электричке то и дело мысль обрывается — виной тому то ли усталость до головной боли, то ли пристальные взгляды чужаков, вынуждающие готовиться к худшему. Хотя в принципе оно уже случилось, и ты в нём движешься с неправдоподобной скоростью, преодолевая эти чёртовы 226 км за бесценные семь часов жизни, которое никто не возместит. Жертвоприношение себя. Безответному божку под названием Эржэдэ.

Но самое острое ощущение приходит в пустоте, и если позволить себе изощренную метафору, то для меня жить — это сидеть в курилке неизвестной общаги в чужом городе и курить одну за одной, ожидая встретить хоть одно знакомое лицо, при том, что ты сам — некурящий

А на прощанье цифровая леди из громкоговорителя дежурно скажет: «Всего вам доброго». И язык не повернется сказать гадость, лишь устало про себя — спасибо. Значит, не весь я потрачен в пути, что-то осталось. Поэтому всё будет хорошо. Чего я и желаю всем Прибывшим.

Фотографии Артёма Герасимова.