Жизнь бьёт ключом (23)

Несколько необязательных зарисовок о необязательных вещах и процессах

Я выхожу из парадной, раскрываю свой зонт.

Я выхожу под поток атмосферных осадков.

Я понимаю, что это капризы природы.

Мне даже нравится чем-то эта погода.

В. Цой

Выхожу из парадной. Несколько шагов вправо (может, не несколько; может, не вправо) — и передо мной Крюков канал. Стоит немного пройти вдоль него (или не вдоль; но точно — немного, недолго), как я оказываюсь у Новой Голландии.

В Новой Голландии — слышишь?

Карлики листья куют…

Бродит где-то поблизости тень Роальда Мандельштама. Карлики всё куют свои листья, украшают резьбой, продают на чёрном рынке. А я всё гонюсь за тенью Р. М., всё хочу настичь его, горбящегося над оградой канала, глядящего в закат (а ведь сейчас утро), дымящего папиросой и что-то всё рифмующего. Но это не он, его нет здесь.

Кстати — это немного прервёт мой маршрут — каково было моё изумление, когда я узнал, что всю жизнь ходил мимо того самого кладбища, на котором похоронен Роальд Мандельштам. Несмотря на то, что все его уже знают, что его уже ценят, он всё равно остаётся вагиновским неизвестным поэтом…

Но сейчас я поворачиваюсь спиной к Новой Голландии. Я на Английской набережной, которая была и в «Машеньке», и в «Даре». Нева мечется, немного мечется, если и как больной, то как несерьёзно больной. Всё смотрю в Неву, смотрю в неё. Меня тянет на Благовещенский мост, но я не иду туда сегодня. Мне в другую сторону, мне назначена встреча в доме на Большой Морской улице…

Туда можно зайти. Сейчас можно. Даже, что необычно — бесплатно. Но там пусто, там обрывки. Те обрывки, которые в спешке оставили здесь почти сто лет назад, когда бежали — от чего?.. От чего они бежали? И к чему?

Наверное, они боялись смерти. Может быть, боялись жизни — новой жизни, которую так радостно приветствовали футуристы, авангардисты. Крови — не боялись, но… не хотели. Увольте их от этого. Сами уволились.

Странный, извилистый, европейский путь. Путь гостиниц, путь ресторанов, путь Альп, путь британских университетов, английского языка… Путь человека без… дома. Без национальности. Путь человека, который, не сказав ни одного правдивого слова, играя всегда, везде одну большую шахматную партию, был тем не менее настолько пронзительно искренен, что говорить об этой, открытой в нём внезапно искренности хочется — и возможно — только шёпотом.

Странно стоять здесь. Странно идти здесь. Заходить сюда странно. Здесь когда-то жил он — Набоков. Юный Набоков, совсем мальчик. Юноша Набоков. Выходил в эту дверь, шёл направо (или не направо), доходил ли до Новой Голландии (?), шёл ли к Невскому проспекту, а вероятнее — к набережной. Смотрел на Неву. Не тем взглядом, другим. Но он тоже это делал.

Должно быть, я выгляжу глупо. Я слоняюсь тут в поисках истории, которая умозрительна, которая совсем другое. Но я, как дурак, чувствую, что к этой истории прикасаюсь. Сколько раз меняли асфальт здесь за последние шестьдесят лет? А за последние сто лет? А он всё равно тот же, этот асфальт, та же дорога, та же Новая Голландия — всё ещё Новая. Не состарилась. И звучат слова, сказанные. Не записанные — записанные, само собой, тоже. Но звучат, сейчас — сказанные. Здесь. Другой был звук, другой ветер, по-другому шумела река. Но это было здесь. Они были здесь. А теперь я здесь — вспоминаю о них, хотя вспоминать совершенно необязательно. И смысла никакого особенного в этом нет.

Просто так.

В тексте использованы гравюры Джованни Баттиста Пиранези.