Жизнь бьёт ключом (10)
Кирилл Александров и Николай Чикишев
***
Позволил себе небольшой отпуск, погрузившись в воспеваемую авторами книг по тайм-менеджменту творческую лень. Вынырнул и чуть не ослеп от того, насколько ярок окружающий мир, непостижимый в своём многообразии. Глаза до сих пор не привыкли, но печатать с грехом пополам могу.
А поговорить хочется о людях, о культуре и чудесах. Недавно в одном разговоре была высказана мысль о том, что суть — в словах, в тексте, возможности которого в разы богаче имеющегося у нас аудиовизуального инструментария. В тексте ты можешь прописать всё: музыку, образы, эмоции, связи, нарочно оставить белые пятна, ловушки, сюрпризы и потайные ходы. Остальное сделает воображение читателя. Речь шла об искусстве, но потом я решил транспонировать эту мысль на реальную жизнь. А в ней дела обстоят сложнее.
Так получилось (виноват в этом, кажется, Юрий Арабов), что всё происходящее между людьми мы (я, по крайней мере), говоря упрощённо, называем культурой. И как раз таки для её восприятия одного текста бесконечно мало. Чудо коммуникации заключается в том, что человек может вообще не говорить. Может не думать. Культура никуда не денется. Гораздо важнее слов порой бывают жесты, взгляды, ритм дыхания или отсутствие этого. Как у Вырыпаева:
— А ты, короче, это, знаешь, чё я смотрел?
— Как это?
— Ну, это, короче. Ну, как объяснить? Ну, ты, короче, помнишь, как мы смотрели?
— Кто мы?
— Ну, я на тебя, а ты на меня? Или ничего этого не было?
— Как это?
— Ты смотрела на меня или нет, короче?
И в этом всё. А дальше ещё интереснее. В разговоре… Хотя нет, не в разговоре, ведь «разговор» от слова «говорить» (сам осложнил себе жизнь). И не в беседе. Вот беда. Ладно, при общении с другим человеком абсолютно спонтанно образуются общие темы, а потом и фирменные жесты, «те самые» взгляды и соответствующий ритм дыхания. Причём, желательно, чтобы вся эта радость не закреплялась, а имела свою динамику.
Чтобы стать командой, спаянной не по принципам, но по духу, необходимо говорить. Не слишком важно, что именно, важен сам обмен смыслами.
Но здесь как получится. А в целом, вариативность и абсолютная подчинённость интуиции подобных коммуникаций кажется мне чудом. И не хочется верить, что здесь работают рациональные подходы. Потому что мы можем дурачиться, любить, строить и разрушать теории, читать друг другу нотации, рассказывать анекдоты о том, как однажды встретились эрзац и симулякр, и молчать, почёсывая подбородок. А потом — совместные проекты, прогулки, игра в снежки, выжженная трава на берегу Волхова, старая баржа, портвейн и цифровые фото, иллюстрирующие почёсывание подбородка.
Только сегодня рассказывал Владу о том, как концентрация на человеческих отношениях и выдача им наивысшего приоритета относительно остальных сфер жизни помогает мне в работе. Я не делю своё время на рабочее и нерабочее. Ведь, на самом деле, всё, что мы делаем — общаемся с людьми, выполняем их просьбы или просим их о чём-нибудь (ну или делаем что-то для них без спроса и наоборот). Дома, на улице, в компании друзей, в учёбе, спорте и труде. И я могу абсолютно спокойно выбирать шрифты для сайта «Стенограммы» или редактировать свои тексты в разгар рабочего дня — точно так же, как могу писать письмо клиенту в два часа ночи или провести деловую встречу на выходных. Потому что меня попросили (!), и я хочу это сделать. Сделаю, и мне будет приятно от одного осознания. За что-то я получу деньги, за что-то лишь моральное удовлетворение, где-то мои действия аукнутся иным образом. Но всё это, опять же, легко и чудесно. Правда, пока непонятно, к чему этот подход приведёт.
Но сегодня я всем доволен. Команда блога разрастается и сплачивается, об удивлениях и тонкостях материи человеческих отношений внутри коллектива «Стенограммы» расскажет наш московский гость Коля Чикишев. А я больше ни о чём рассказывать пока не буду. Я и об этом-то обо всём не хотел. Спасибо.
***
Я вернулся в свой город, знакомый до слёз. Да, до слёз, здесь я не иронизирую и не пытаюсь приукрасить события: когда-то Петербург действительно был моим городом, но питерцем я так и не стал — московская закваска пересилила невскую колоритную атмосферу.
Я трясся в ночном плацкарте, и рядом нервно спала какая-то старуха, которая просыпалась каждые полчаса и громко просила кого-нибудь сказать ей, сколько времени осталось до прибытия. Перед выходом она поинтересовалась, когда же открывается питерское метро. К шести утра, бабушка. Она охнула с безысходностью и поплелась, заметаемая снежной крупкой.
Я смирился с тем, что этот город уже никогда не станет моим. Я здесь гость, странник, пилигрим, который знает много невских камней, но они его с трудом узнают. Никогда не угадаешь, чем это искусственное образование под названием Санкт-Петербург удивит тебя в следующий приезд.
Я был удивлён ещё до прибытия, само моё путешествие связано с этим удивлением: неожиданное знакомство со «Стенограммой» произошло в конце декабря, и вот я уже спешу на встречу с новыми единомышленниками.
Всё прекраснодушие и дерзновение молодых умов черпается из оригинального. Чтобы стать командой, спаянной не по принципам, но по духу, необходимо говорить. Не слишком важно, что именно, важен сам обмен смыслами.
Ты любишь Аронзона? Или тебе еще подлить портвяшка? Как быть с поп-поэзией? Откуда вы вообще взялись? Пошли покурим, это было года три назад, хочешь посмотреть картину из сливочного масла, ты говоришь какую-то хуйню.
Называние и очерчивание границ своего интеллектуального существования может выглядеть как бесконечных трёп о пустых понятиях. Но под смех от литературных шуток происходит удивительный процесс узнавания себя в других. Диффузия амбиций и осмос мнений. Человек пока не придумал ничего эффективнее диалога для понимания собственного разума. И при спорах о дальнейшей жизни «Стенограммы», я думаю, нужно помнить эту максиму.
Диалог поэтов и прозаика, уфимцев и кировчанина, питерцев и москвича. Можно сделать множество разграничений, которые на самом деле дают возможность по-толстовски сопрягать. Эмульсия смыслов и суспензия традиций. Попытка выразить всё не выражаемое, но беспокоящее наше поколение каждый день.
И, разумеется, попытка разговора человеческим языком.
Я когда-то после бегства из Питера разучился удивляться. Совсем. На то были свои причины, и пройдя, как Данте через адовы круги, свои круги обыденности, я вернулся на поверхность к простому детскому удивлению, когда ты думаешь: «Интересно. Неужели так тоже бывает?».
И считаю, что к смертным грехам нужно сделать одну поправку, созовите вселенский собор, что ли: к ним необходимо приравнять потерю этого удивления.
Я выскользнул из подъезда, оставив спящую редакцию«Стенограммы», и побрёл к метро, заметаемый снежной крупкой. Снег летел в очки, я остановился их протереть — и заметил магазин оптики, в котором когда-то, ещё в бытность Питера «моим» городом, покупал себе новую оправу. Которую разбил в питерской же парадной, но это совсем другая история.
Я побрёл к метро, меня потрясывало от бессонницы. В голове рядом расположились Камю, Драгомощенко, Лакан, Бродский, дальше не разобрать. Они молча смотрели на меня. Тишина. Мне перед ними немного стыдно за мой потрепанный вид, но я видел их заинтересованный взгляд — это дало мне надежду на то, что вакуум, где дух невыразимого ещё разлит, нашими стараниями превратится в воздух, пригодный для жизни.
Фотографии Алексея Кручковского.