Горе от ума при отсутствии ума

Я читал сборник стихов Виталия Кальпиди и думал о жизни. Думал, несмотря на то, что сам же в статьях и при личной беседе часто постулирую приоритет ощущения жизни как таковой над размышлениями о ней, неизменно скатывающимися к нудной и пространной теоретизации. С другой стороны, без осмысления жизни, наверное, полноценно её ощутить не получится, так что неразрешимых противоречий здесь нет. Разве что странно искать противоречия в своих же мыслях, а затем доказывать их отсутствие, скажем, путём редукции или за счёт других простейших логических операций. Ну да ладно. Захотелось вот поделиться итогами осмысления. Я и делюсь.

У данного текста мог быть стихотворный эпиграф в виде цитаты из прочитанного сборника, но в этот раз поступим по-другому. Я просто изложу как смогу свои терзания, а Кальпиди стихами мне поможет. Таким образом, в качестве цитат в этом тексте я буду использовать только строки вышеозначенного челябинского поэта.

Руслан уже опередил мой рефлексивный порыв публикацией дневниковых заметок, но, думаю, не страшно. Даже наоборот, легче идти проторенной тропой. Но так ли хороши эти самые «проторенные тропы» в действительности? А если это те самые «тропы», которые при переводе в единственное число образуют термин мужского рода и приобретают литературную трактовку? Порассуждаем об этом далее.  Посмотрим, что получится.

В последнее время я стал гораздо меньше говорить вслух. Отчасти это связано с отсутствием необходимого, на мой взгляд, уровня внимания к речи, некой статусности высказывания. Никто не придаёт значения словам, вокруг один шум и суета, погружаться в которую нет никакого желания. Суеты вообще очень много — не только в словах, но и в делах (тут и там раздражительность, мелочность, мельтешение), и в пору согласиться с Экклезиастом (хорошую короткометражку на эту тему сняли наши друзья из КИТа). Всё происходит очень быстро, чуть ли не механически и хочется как-то замедлиться, прислушаться, погрузиться в созерцание, прочувствовать жизнь — в каждом слове, звуке и взгляде.

Хочется говорить о важном и при этом говорить по-новому — созидать, конструировать, выгибать плоскость произносимого текста, выкручивать, придавать ей объём

А сбоку припёку ветшали
двуногие люди любви
и с собственной кровью играли,
пуская по ней корабли.

Животные кушали много.
Еда проходила насквозь.
И медленно не было бога,
и молниеносно жилось.

Вот именно, что молниеносно мчится этот поток судеб и чаяний, и я не хочу плыть по течению. И против течения тоже не хочу. Есть острая внутренняя потребность оказаться снаружи, вне общества, но это практически неосуществимо, как минимум потому, что я человек, и этого уже не изменить. Я не осуждаю пустую болтовню — она, конечно, является необходимым средством коммуникации, но никак не основным. Хочется говорить о важном и при этом говорить по-новому — созидать, конструировать, выгибать плоскость произносимого текста, выкручивать, придавать ей объём. Иначе мы просто выступаем в роли промежуточного, вспомогательного звена, фиксатора реальности за счёт своей природной способности к анализу, осознанию, описанию происходящего. Правда, Виталий Олегович?

Поскольку воздух сам себя не дышит,
а бог не хочет верить сам в себя,
им то и дело нужен третий лишний,
которым шишел-мышел-вышел я.

Но мир может вполне обойтись без этой фиксации, и, не будь человека, — гармония природы не нарушится. Поэтому люди как часть экосистемы, как деталь вселенского пазла мне, страшно сказать,  несимпатичны, учитывая все наши пороки, слабости и общее несовершенство. Можно написать отдельную статью про голых беззащитных существ, строящих и разрушающих огромные империи, но здесь всё и так понятно.

Но что мы по-настоящему создаём?

Казалось бы, в наше время подобный вопрос абсурден — наука широко шагает сквозь пространство и время, мы создали космический корабль, ядерное оружие, искусственное сердце и много других полезных (и не очень полезных) вещей. Я сам одно время был близок к тому, чтобы после окончания специалитета на кафедре автоматизированных систем управления пойти в аспирантуру и всерьёз заняться научными проблемами эпохи, реализовать себя на этом поприще — неглупый вроде был, красный диплом, хорошие рекомендации, творческое мышление. Но что-то остановило. Не только гуманитарные наклонности и усталость от несовершенства учебного процесса. И только недавно я понял, в чём дело и почему наука — не моё.

Но мир может вполне обойтись без этой фиксации, и, не будь человека, — гармония природы не нарушится

Наука не создаёт, а только открывает законы природы и принципы мироустройства, а все результаты и производные научной работы — лишь средства для дальнейшего изучения, расходный материал в непрерывном процессе познания, познание — и есть наше «производство». Но смех в том, что основные-то законы мы поняли давно и ничего фундаментального в плане идентификации человека как субъекта бытия не узнали. Та же любовь, голод, общение, самореализация. Экзистенциальные проблемы поиска смысла, сомнения, разочарования, пороки. Знаем, что есть гении, способные заглянуть за горизонт (что не делает их счастливее), но через сто лет горизонт будет ещё дальше.

Куда умереть — неизвестно,
тогда за каким почему
так душно, и дико, и тесно,
что даже не знаешь кому.

То же самое с бизнесом. Готовы алгоритмы, схемы, методички. Можно хоть завтра открыть своё дело — я детально представляю себе все шаги. И это неимоверно скучно. Поставить цель и прийти к ней — ребят, ну я не знаю, такие разные примеры Роланда Дискейна и Мартина Идена схожи в одном — в печальном финале. Куда гармоничнее выглядят люди, просто занимающиеся любимым делом, не переходя на бешеный галоп и не пускаясь наперегонки с понятиями успеха, прибыли, самоутверждения.

Получается, что я стою на перепутье, и ни одна из дорог не подходит. Не потому, что страшно, а потому что, наоборот, везде всё понятно и предсказуемо. Даже непредсказуемости априори банальны. Получается такая метапозиция — я вроде бы человек, а не хочу жить по-человечески, но при этом нельзя также сказать, что я ничего не хочу. Метачеловек, ага, почти как в недавнем эссе Михаила Куртова «Я — метарусский».

Пожалуй, шанс на создание чего-то нового оставляет  только искусство, но здесь тоже всё условно. В искусстве тоже достаточно элементов фиксации реальности, самоповторов, исканий и банальной человеческой рефлексии, пусть имеющей весьма занятные проявления, но остающейся неизменной по природе. Критерии размыты, воспринимают искусство все по-разному, и тяжело усмотреть что-то новое так, чтобы оно действительно оказалось новым. Особо завораживает порой аутсайдер-арт, но к нему тоже непонятно, как относиться, — по очевидным причинам. С одной стороны, это как раз то самое, нечеловеческое, а с другой… И вот нет здесь у меня контраргументов чётких, но что-то не так, не так же что-то?

Меня закономерно заинтересовал метареализм, именно потому, что пытается проиллюстрировать момент перехода между пограничными состояниями, вывернуть реальность, и это как раз близко к моей метапозиции. Кальпиди, к слову, тоже не чужды метаметафоры:

Когда полёт приобретает птицу,
она изобретает небеса,
куда никак не может просочиться
сквозь кольца в них застрявшая оса.

С метареализмом ещё разбираться и разбираться, «Дирижабли» Парщикова всегда со мной, как и моя нигилистская и безысходно-разудалая метапозиция. Такое вот получается горе от ума — ты всё понимаешь и тебе скучно — всё ищешь чего-то, изначально осознавая, насколько локальны будут в итоге любые, даже самые трудновообразимые результаты поисков. Ну, или с ума сойдёшь.

Да все это понимают — Влад и его «Мысли о Лете в мыслях о лете», Руслан со своими дневниками и все остальные. Вот так мы и стоим на набережной Петропавловки, смотрим на воду, пьём вино и говорим о том времени и о тех местах, 

Где свой изумительный дактиль
сквозь телепомехи небес
И. Бродский, наш верный предатель,
читает раскаянья без;

И скучно, и грустно, и интересно, и весело. И что делать — непонятно. Будем думать, читать, писать, творить. Жить будем, чего уж там. А дальше, глядишь, и с ума сойдём:

Я смотрел на жизнь через дырку в башке дрозда,
потому что лорнетом служил мне его капут,
и плевать мне было, зачем я пришел сюда,
и тем паче: к чему этот дрозд оказался тут.

Я заметил всё (кроме лысых стрекоз судьбы):
как течёт вода, а потом появился лёд,
как клубится пар из горячей твоей пизды,
как больной котёнок замёрзшую лужу пьёт;

мертвецы варганили липовый свой чифир
из солёной глины, сжигая мочу мышей,
а живая утварь травы шевелила мир
муравьями пчёл с гусеницами сильных шей.

По краям заострённый хлеб был ножом два дня,
а потом превратился в зеркало: я смотрел,
как черствеет всё, что творится вокруг меня,
и мизинцем негра становится даже мел.

Я стоял на коленях, а жизнь всё равно текла,
на затылок мой опускалась ладонь жены.
Искажённый любовью мир ожидал тепла,
искривлённые счастьем, ему подражали мы.

Спасибо.

Фотографии Флавии Австралии; стихотворения Виталия Кальпиди.