Невозможность высказывания

Эта статья получилась из суммы двух коротких эссе, которые тяготеют к эпистолярному жанру, но всё-таки к нему не относятся. Для улучшения восприятия в тексте появилось это предисловие, резюмирующая часть, а также (жирным шрифтом) имена-фамилии говоривших. 

Кирилл Александров:

Мне не хочется говорить. Не потому, что нечего сказать и не потому, что никто не услышит. Ведь важно другое — важно понимать, что хочется сказать именно МНЕ и что именно УСЛЫШИТ от меня другой человек (есть даже такая восточная мудрость: «истина находится не в словах говорящего, а в ушах слушающего»). Мы постоянно вписаны в контекст, диктующий правила игры: подстраиваемся под интересы собеседника, хватаемся за инфоповоды, парящие под потолком, словно наэлектризованные воздушные шарики, делимся своими проблемами, формулируем и озвучиваем просьбы и приказы или же просто «разговоры разговариваем». Но ведь это не высказывание. «Поговорить» и «высказать» — это ведь разные вещи.

Высказывание, на мой взгляд, подразумевает под собой именно некое «извлечение» целостного, уникального фрагмента собственного «Я», попытку синхронизации сознания и подсознания — только в этом случае человек высказывается, а не являет собой динамик радиоприёмника, транслирующий актуальные новости, бородатые анекдоты, нелепые прогнозы и житейские истины. На нас, на наши мысли, побуждения, на нашу речь влияет всё вокруг, а особенно люди. Порой наше сознание олицетворяет собой мифическую пещеру, сохраняющую в своих стенах голоса путешественников, а иногда даже можно почувствовать себя персонажем по имени Эрмак из вселенной Mortal Kombat, полностью состоящим из душ других людей. И не разобрать — какая мысль твоя, а какая нет, какие твои слова притягивает магнитное поле контекста, заставляя тебя их произносить, а какие ты действительно хочешь сказать. И с этим надо, надо что-то делать.

Не стоит вплетать свой голос в спорадически проносящийся мимо нас поток шумов, волн и квантов. Если уж он несётся — возможно, это как раз повод помолчать, переждать, подумать ещё.

Как метко заметил М. Айзенберг: «Язык вовсе не тот послушный инструмент освоения реальности, которым он иногда представляется. Очень существенна (и очень опасна) его способность устанавливать собственные законы, существовать по этим законам и порождать какую-то новую реальность, ориентирующуюся только на язык. "Производство реальности" уходит в мир языка. Во власти языка оказываются и мышление человека, и — что самое главное — чувство реальности. Язык постепенно начинает присваивать область поступков. Слово становится делом».

Если мыслить в таком ключе, то с языком следует обращаться крайне осторожно. И если действительно хочется что-то сказать, то следует понимать, что ты тем самым сконструируешь некий новый мир (и не за семь долгих дней, а за несколько минут), а для образования подобной, новой вселенной необходим вакуум — пространство для высказывания. Не стоит вплетать свой голос в спорадически проносящийся мимо нас поток шумов, волн и квантов. Если уж он несётся — возможно, это как раз повод помолчать, переждать, подумать ещё. И высказаться, когда настанет момент. Но это, увы, практически невозможно.

В той же статье Айзенберг спрашивает: «Насколько законно побуждение к честному молчанию, следующее за осознанием новой речевой ситуации?». Я считаю, что вполне законно. Несколько лет назад крайне популярна была реклама, постулирующая следующее: «Иногда лучше жевать, чем говорить». Так вот, почти всегда лучше жевать, чем говорить. Это, по крайней мере, более естественно, даже более «природно», что ли. Несмотря на то, что высказывание — основа, фундамент культуры. Наоборот, как раз именно поэтому стоит дорожить молчанием как пространством для чистого высказывания, как неким реликтом — и не шуметь по-напрасну.

Ведь культура — это важно, архиважно. Разве нет?

Влад Гагин:

Да, сегодня, конечно, мы во многом неотделимы от контекста. Мои отношения с «невозможностью высказывания» начались недавно; собственно, контекст во всех этих отношениях сыграл не самую последнюю роль, так что коротко о нём.

Я приехал на новогодние праздники в свой провинциальный (хотя и столичный: Уфа — столица республики) город. Ещё интереснее то, что район, в котором я живу, находится на самой окраине, отсечённой от остального города, — и он является, таким образом, ещё одной провинцией внутри провинции-столицы.

Этот анклав, в общем, окружён пустотой, а единственная связывающая его с иной жизнью пуповина — дорога к «основному» городу, которая тянется вдоль лесополосы и редких садовых участков.

Всё это немыслимое (и отчасти надуманное) наслоение, казалось бы, биполярных оппозиций, по-моему, значит немало. Такая сломанная иерархичность пространства, дополняемая тем обстоятельством, что пространство этого района для меня в каком-то смысле (в квазирелигиозном, может быть) является сакральным, означает следующее. Во-первых, вся ситуация выносится из привычного контекста, и, значит, отменяются привычные методы письма, появляется некоторый вакуум отчуждённости; во-вторых (в связи с желанием, наконец, как-то, что ли, постичь эту детскую сакральность), очень хочется высказываться.

И вот это ощущение того, что высказаться нужно, но высказывание, по сути, невозможно, усилилось ещё и за счёт отсутствия получателя послания. (Оговорюсь в скобках, что всё вышесказанное можно воспринимать как метафору современной ситуации в отношении возможностей высказывания как бы вообще, просто не хочется об этом второй раз распространяться.) Так вот, получатель отсутствовал. Действительно, я обнаружил, что не только некому показать содеянное (я писал тогда цикл стихов в экспериментальной для себя форме), но и банально не с кем разговориться.

Семья, конечно, не в счёт — от семьи всегда что-то утаиваешь; и потом, семья — это всегда повседневность, быт, а значит — и соответствующие разговоры.

Друзья остались друзьями, но наши жизненные пути настолько разошлись, что информация, поступающая и от меня к ним, и от них ко мне, попросту перестала декодироваться. Словом, какой-то важный, связующий элемент понимания пропал. При этом конечное понимание как раз таки (во многом из-за бэкграунда) осталось: да, мы все прекрасно друг друга понимаем, но высказывания нет, важное звено — упущено.

Конечно, дело не в поездке домой. Она всего лишь острее обозначила перечисленное, сделала его проблемным. Обычно за сломанную коммуникацию и некоторую отчуждённость (а одновременно — и причастность) к миру отвечает не лесополоса и сменившиеся интересы друзей, а пространство медиа и соц. сети, а также наша, например, небезызвестная прекариатская социальная мобильность.

Так вот если мы обозначаем невозможность высказывания как проблему (а как иначе? просто я долго до такого осознания шёл), то её, конечно, как и сказал Кирилл, нужно решать, «что-то надо с этим делать».

Единственное, с чем я, пожалуй, не согласен, — это с тем, что нужно молчать и молчание воспринимать как метод борьбы с невозможностью высказаться. Молчание, на мой взгляд, хорошо как часть высказывания, когда что-то, как в стихах Г. Айги, зримо (пусть и незримо, но зримо) происходит между строк. Но молчанием же, как пишет М. Гронас в одном своём тексте, можно и захлебнуться.

И чтобы такой неприятности не случилось, по-моему, нужно высказываться, всякий раз держа в уме эту самую невозможность; и даже не только в уме: включать её в текст, каждый раз её почти героически преодолевать. Быть сложным и простым, усечённым, великим, хромым, усталым, зрелым, зернистым, пластичным, кондовым и каким угодно ещё, но сделать так, чтобы всё чудом наладилось, чтобы высказывание осуществилось. 

Обычно за сломанную коммуникацию и некоторую отчуждённость (а одновременно — и причастность) к миру отвечает не лесополоса и сменившиеся интересы друзей, а пространство медиа и соц. сети, а также наша, например, небезызвестная прекариатская социальная мобильность.

Кирилл Александров:

Резюмируя, хотелось бы заметить, что разговоры о мелочах, новости, сплетни и байки — это, конечно же, тоже существенно. В этом сомнений нет, ведь любое общение между людьми — это культура, а речь — вторая сигнальная система, то, что отличает нас от животных и позволяет социуму жить, составляя сложный, постоянно развивающийся механизм, эмерджентную систему. Эта статья ни в коем случае не призывает к молчанию как к тактике существования или к длительным размышлениям (в ходе которых так легко переступить грань, придя к прокрастинации) перед тем, как сказать хоть слово. Это всего лишь маячок, попытка обозначить то, что заслуживает внимания. Мы и сами наговорили о невозможности высказывания текст на несколько страниц, и не поймёшь теперь, насколько данный материал тянет на настоящее высказывание.

Есть такое расхожее выражение — «почувствовать себя человеком». Почему-то люди употребляют его в странных ситуациях: выспавшись, сходив в баню или купив новый элемент одежды. Мне кажется, что куда логичнее «чувствовать себя человеком», общаясь с другими людьми (причины обозначены в предыдущем абзаце). Но ведь иногда хочется большего. Хочется прикоснуться к чему-то более тонкому, более высокому, надмирному, над-человеческому. Хочется ведь. И сделать это можно как раз за счёт настоящего высказывания, о котором шла речь выше. И которое практически невозможно, но. 

Фотографии Флавии Австралии и Елены Стрыгиной.