Вакуум

В жизни бывают такие ситуации, когда в непринуждённом разговоре собеседник вдруг останавливается на секунду, пристально смотрит на тебя, а затем резко меняет тон повествования, настроение, темп, тембр голоса и ты понимаешь (не логически, а как-то интуитивно, на ощущениях), что это уже совсем другая беседа. Появляется пространство для настоящего высказывания и для честного вслушивания, необходимый микрокосмический вакуум. Подобное случается чрезвычайно редко и абсолютно спонтанно и это, наверное, правильно. Трудно понять, как именно это происходит, что толкает собеседника на подобное чудачество, на неуместную, казалось бы, серьёзность, заставляет его поверить в возможность быть услышанным и понятым именно здесь и сейчас, убеждает, что он должен высказаться, во что бы то ни стало. Ответа на этот вопрос нет и это тоже, пожалуй, правильно. Просто человек смотрит на тебя и говорит что-то важное, а ты смотришь на него, слушаешь и ощущаешь эту важность — всё это само по себе феноменально. Разве нет?

Мы в «Стенограмме» уже размышляли на тему невозможности высказывания, публиковались и кое-какие иллюстрации, если их можно так назвать. Но представленная ниже подборка текстов Георгия Соколова, на мой взгляд, максимально полно и объёмно передаёт то странное состояние (или правильнее сказать «описывает то странное событие»?) разговора в вакууме или просто Разговора. Ещё секунду назад мы болтали по телефону, слушали радио или листали новостную ленту, как вдруг что-то изменилось — кто-то Заговорил и стоит нам обернуться, посмотреть в глаза неожиданно серьёзному и вдумчивому собеседнику, как наш голос, слух, внимание мобилизуются и втягиваются в разговор, становятся частью важного (пусть в локальном масштабе) социального явления.

Определённая обрывистость представленных в подборке этюдов вполне идёт на пользу общей «вакуумной» концепции — у читателя остаётся пространство для манёвра, выход в невесомость, дающий способность к левитации. А последняя зарисовка напоминает замечательное дружеское послание художника Гриши Брускина покойному Дмитрию Александровичу Пригову — несобранность, непосредственность автора подкупает и вызывает всё большее доверие по ходу чтения, что опять же немаловажно для настоящего высказывания.

А может всё не так. Не исключено, что всё совсем не так. Даже есть вероятность, что всё по-другому, или, страшно сказать, — наоборот. В общем, давайте читать, а дальше посмотрим. Приятных разговоров.

Кирилл Александров

*

голливудский фильм: нечто маленькое, но ценное, незаметно выпадает (тут какой-то дефект: дырка в кармане, щель в полу, недогляд, внезапный толчок героя…)

нечто — выпало. Его помотал туда-сюда ветер (или вихрь уличного движения), кто-то, проходя мимо, показавшись в кадре только двумя полуногами, пнул нечто ценное, которое этим пинком начало новый путь.

Почему вы думаете, что это не ваши  ноги?

 

 

голливудский фильм, что-то маленькое-ценное, решающее, выпало, виноват дефект — дырявый карман, щелястость пола или внимания…

что-то выпало. Его помотал из стороны в сторону ветер, некто, проходя, показавшись в кадре только двумя ногами, пнул что-то маленькое-ценное, которое этим пинком отправилось в далёкое путешествие…

вы никогда не думали, что эти ноги — ваши?

*

…в муравьином тайнике, в мушином городе есть запрятанная древняя скрижаль, а начертано на ней непонятно что. Сколько вариантов этой надписи предполагали учёные! Кто-то говорит, что там стоят всего два слова: memento mori; кто-то считает, что там — муравьиный кодекс или история их цивилизации. Вот ещё один вариант:

«Неизменным, объективным процессом нам кажется ход времени, а с ним — ход истории. Секунда идёт вслед за предыдущей, движения наши изменяются, не повторяются ситуации, остаются в прошлом люди, страны, эпохи. Вместо них у нас — воспоминания о них.

Когда мы дойдём до определённой точки, ход времени обернётся в другую сторону, и время по своим следам пойдёт назад. Но мы будем переживать события не теми, какими они были «на самом деле», а такими, в какие мы исказили и опустошили их нашими недобросовестными пересказами и воспоминаниями, нечестной историей. Переживая то прошлое, которое сделали сами».

*

Знаете, и я встал и вышел.

[Препокорнейше прошу если какие-то грамматические неточности, не судить строго, сей скромный текст всепокорнейше не претендует на шедевральность, надеясь, впрочем, быть высоко оценённым по заслугам сиим… то есть, своим. То есть, моим. Пфф… Всё, вступление закончено.]

Дул ветер. Падал снег. Мерцал на фоне лунных лучей. Или то есть не на фоне, а в лучах. Или от лучей. Мерцал в свете луны (или Луна с большой?..). А может, всё-таки на фоне?..

Так вот встал я и вышел. На улицу. Стояли сумерки, но не статично, а опускались. Я шёл, а пока шёл, так быстро стемнело. Хрустел снег под моими подошвами, то есть не под моими, а под подошвами моих ботинок. И я всё думал.

Думал я о том, как глупейше и несправедливейше устроен мир. О боги! В мире правят деньги, политики и насилие. Деньги политиков, насилие политиков, политики денег, политики насилия, деньги насилия, насилие денег. А ещё думал об узости лба и мира каждого, вот каждого, кто окружал меня. Ой, нет, «кто» вообще не может окружить, он же один. Так что не окружал, а шёл мимо или рядом. То есть рядом никто не шёл, просто одни шли мимо навстречу, а другие шли мимо тоже, но в другую сторону чем я. И хоть бы один думал о чём-нибудь высоком. Но я же знаю, я же вижу в их лицах, как они заполнены бытовыми, простыми и незамысловатыми мыслями. Заполнены — люди. Или лица? Короче, в них эти мысли, внутри где-то. И ничего высокого. Только мне, глупому и непонятному другим людям, остаётся думать о Вечном и Прекрасном.

И вдруг настало утро! Я элегически удивился тому, как быстро и незаметно пролетела ночь, полная высоких раздумий. А ведь я хотел ещё успеть помечтать о любви, чтобы как-то отвлечься от горестных раздумий. Или тягостных. И два раза «раздумий». Эх.

Но, посмотрев на часы, я увидел, что ещё нет и десяти часов вечера! А на улице светло, как даже не днём, а сиятельным, как князь, утром. Окружающий мир — деревья, асфальт, дома и машины — будто засветился изнутри насквозь.

Я ожидал чего-то ошеломительного.

Искал глазами источник света в небе. Мне подумалось, что Страшному суду было бы глупо так просто и внезапно, без знамений, начинаться. И я решил, что это было бы в самый раз, что это даже очень вероятно. Я имею в виду, такое хитрое и внезапное наступление Суда. Наступление — в смысле приход. То есть… Уф.

Раз Страшный суд, решил я, какая разница — стоять или идти. И пошёл дальше, ибо, то есть, ведь путь — совсем особое состояние, особое пространство и отдельный мир. Путь — мир. Какая это мне пришла в голову интересная мысль! И оригинальная!..

Шёл я сколько-то. Не помню, сколько. Ничего не происходило. Из земли не вырывались гигантские треноги. Никто не размахивал волшебными палочками. И никто не спешил воздвигать огромные подмостки для Судьи.

Теперь-то точно шёл я до утра. А утром остановился. Светить продолжало. К чему эта статичность, подумал я.

Утро, правда, отличалось от ночи. Стягивался отовсюду, вылезал из-под воздуха туман. Я не знаю, как это — из-под воздуха, но это была обычная улица, с оградкой вкруг, то есть вквадрат, впрямоугольник газона, на ней не было таинственных пространств — но туман вылезал так, будто прятался до этого под какими-то невидимыми кочками, а теперь, осмотревшись как следует, полез наружу.

Туман не просто полез, он как-то очень осмысленно стягивался в определённые точки предельной концентрации. То есть максимальной, а то получаются однокоренные.

Я попробовал до тумана дотронуться. Он оказался тугой и почти сухой. Удивительно сделано, устроено человеческое внимание и восприятие. «Почти сухой» и «немного сыроватый», «немного влажный» — это одно и то же. Но если бы я сказал: «немного влажный», впечатление ваше от тумана было бы негативным. Во всяком случае, другим. То есть не другим по сравнению с негативным, а другим по сравнению с тем, которое было по результатам употребления выражения «почти сухой». То есть не было, а получилось. Возникло.

Всё это, светлая ночь и сознательный (или по крайней мере живой) туман — всё это напоминало всё-таки какой-то фильм об инопланетянах. Но туман не шёл на контакт.

Туман ни к кому из людей не приближался, а если люди сами приближались к нему, не отодвигался и не отдалялся. Позволял себя трогать. Никаких контактов. Игнор в идеальном смысле. Как будто нас нет (людей).

Настала ночь — и потемнело как обычно. Туман был ещё весь следующий день. Потом пропал.

Я рассказал бы вам о том, как через три дня каждый предмет стал нестабилен; все предметы стали нестабильны: они были то собой, то числом или цифрой. Так вот: был-был. Был/был; был/был (это междометие).

Рассказал бы, но концовка одна и та же. В смысле, с предыдущим. С предыдущей историей, предыдущим… случаем. Потом это кончилось. И всё. Без последствий и инциндентов. Инцидентов.

Всё.

Фотография Флавии Австралии.