Ответственное забыванье

Ответственное забыванье

Влад Гагин

a

я несколько раз на/ прощание повторю чтобы вы хорошенько забыли:
забыть значит начать быть
забыть значит начать быть
забыть значит начать быть (Михаил Гронас)

Я стоял на перекрёстке на улице Зенитчиков и спрашивал себя, как я здесь оказался. Почему именно здесь, а не в Екатеринбурге, Москве или Тбилиси? Почему именно я?

До ощущения полной заброшенности, казалось бы, оставалась какая-нибудь секунда — и тут-то я вспомнил, что нужно сделать один звонок. А если забуду — они (родственники, коллеги или друзья) обязательно сами позвонят, обязательно забеспокоятся на тему того, что со мной да где я. Я бы на их месте вёл себя так же.

В этом смысле экзистенциальный побег в армию уже не выглядит настолько бездумным.

Один знакомый рассказал мне историю: его друг по собственному желанию пошёл в армию, объяснив своё решение тем, что он устал от постоянного и повсеместного контроля. На первый взгляд бежать от контроля в место, где твой день расписан по часам, — абсурд. Но стоит задуматься — и всё становится сложнее.

Дело, конечно, в том, что и на условной свободе каждый наш шаг кем-то контролируется. Будь-то наши близкие, те или иные социальные институции, далёкие, но не всегда равнодушные горожане (то есть вообще-то люди, не считая ближайшего окружения, достаточно равнодушны друг к другу — но лишь до той поры, пока не ступишь на неположенную тебе территорию).

Это понятно, это — социология, первый курс. Ещё один момент: мы сами себя сильно контролируем. Боимся выйти из предписанных нам социальных координат. Боимся выкинуть старые вещи, удалить записи, сменить место жительства. Цепляемся за обязательства, обереги, бумаги, мелкие ежедневные дела. Цепляемся, чтобы, видимо, избежать ужаса сиротства. В этом смысле экзистенциальный побег в армию уже не выглядит настолько бездумным.

Когда контроль интенсивный, но не растянутый во времени на десятилетия вперёд, остаётся, по крайней мере, ощущение борьбы, появляется внятная цель.

Но лучше, по-моему, всё же ехать в Китай или, например, в российскую глубинку: хотя и там навряд ли удастся убежать от себя и своего окружения, но шансы всё же выше.

Зачем вообще убегать, забывать? В общем-то, да, чтобы начать жить. Стихотворение Михаила Гронаса, концовка которого послужила эпиграфом к статье, — о сгоревшем доме: не только и не столько о горе и утрате, сколько о внезапной и неожиданной свободе.

О том, что жить можно, оказывается, и без дома, и без гроша в кармане. Но речь, впрочем, даже не о бедности. Речь о том, что вместе с домом сгорает и всё пространство прошлого (неслучайно, кстати, пресловутый Тайлер Дёрден начинает свою деятельность с пожара в кондоминиуме), рвутся все ниточки, что мешают нам жить по-другому.

Вот и получается, что процесс забыванья так же необходим для нас, как необходимо, скажем, ящерице сбросить дряхлую кожицу по весне. Но это забыванье — всегда, конечно, частичное, до сгоревшей избы дело не доходит. 

Так, освежился, перенастроил оптику с прошлого на настоящее и будущее — и в новый бой: обзаводиться новым барахлом.

Есть и те, для кого постоянное фланёрство является единственной возможной стратегией существования. Номады, путешественники, авантюристы — имена нам известны — это люди с минимумом прошлого.

Но что мне делать, если я не авантюрист по натуре? Как вырваться из силков информации, будничных клише и прочего, прочего прошлого — причём так, чтобы в процессе вырывания дом остался более или менее целым?

Существует мнение, что золотой середины в данном вопросе не найти. Что люди, не отваживающиеся на попытку (хотя бы попытку) полной свободы, не получают свободы вовсе.

Есть другая тактика — тактика, так сказать, маленьких рывков к освобождению. Писатель Владимир Сорокин в одном интервью сказал, что иногда он делает какие-то неочевидные дела или, напротив, — не делает очевидных: можно, например, не почистить зубы с утра или не поехать на важную встречу (или поехать, но по иному маршруту).

И если жизнь в ритме постоянных скитаний банально не всем под силу (да и не все согласятся с надобностью такого существования), то второй вариант имеет неприятный привкус — привкус отсроченного поражения.

***

Больше всего запомнилось следующее событие: несколько недель назад я поехал на окраину Питера — не то чтобы без цели, но с одним необязательным делом. Неспешно гулял по бледным широким местам; девятиэтажки перемешивались с супермаркетами, супермаркеты — со снежными полями, а поля — с чёрными, скрюченными деревьями.

Этот свободный, прозрачный, но несколько бессмысленный простор напомнил мне о чём-то важном и давно забытом.

Возможно, о том, что, как бы ни пытался человек организовать хаос вокруг себя, отгородиться от него (в том числе — и с помощью структур языка) не выйдет; возможно, о том, что, как бы ни был хаос всеяден и вездесущ, какую-то основную конструкцию внутри себя всё же состряпать придётся. Просто чтобы себя сохранить.

Так вот «забыть» — это, может, и значит «начать быть», но чтобы продолжить быть, кажется, нужно хоть что-то запомнить. Успеть занести в бытие что-то ценное, пока дверь окончательно не захлопнулось. Остальное — да, пожалуй, можно и сжигать.

И так постоянно. Жечь былое и помнить былое, пока время, по выражению того же Гронаса, «проходит вразрез с направленьем ума».

 Фотографии Рустама Имамова.